Я тоже написала произведение под названием «Записи, на пути к Революционной поэме». В ней — тринадцать коротких стихов. Все это входит в чэпбук (чэпбук, chapbook, маленький поэтический сборник — прим. авторов). Он будет продаваться на чтениях. Я мастерю его без компьютера. Если бы Вы послали мне имэйл, я скорее всего ответила бы Вам открыткой.
В: Что значит «боязнь чистого листа» по ди-примовски?
О: В 1968 году я переехала из Калифорнии в Нью-Йорк и каждое утро приходила в Зенский центр, просиживая там буквально часами. В то время моя жизнь кардинально менялась. Вообще сложно подхватывать подсознание на том месте, где ты его оставил. Но не нужно волноваться из-за того, что молчишь. Я не сажусь каждое утро за стол, пытаясь писать. Только, может быть, когда пишу мемуары. Поэмы приходят тогда, когда сами считают нужным прийти. Когда я была моложе и не знала, что делать, я занималась переводами, особенно люблю переводы с латыни. Сейчас вот купила Катулла и «Метаморфозы» Овида… в общем, ни бумага, ни карандаш мне не страшны.
В: А как Вы редактируете то, что написали?
О: Я почти не исправляю стихи. В молодости я уделяла много времени их переписыванию и таким образом училась писать. Сейчас поэмы приходят сразу чистыми и прозрачными. Я «слышу» их и затем заношу на бумагу. Мой редактор из «Вайкинга» одно время пытался изъять итальянский синтаксис, из моего английского языка… но только все ужасно запутал. Мне потом пришлось все обратно вставлять. Кстати, потом этого редактора тоже «изъяли», и на его место пришел новый.
В: Знание итальянского языка помогло Вам в Вашем английском?
О: Мне хотелось, чтобы мой итальянский ритм просвечивал сквозь английскую кожу. Мои предложения начинались с «buts» и «ands» («но» и «и»). Я вписывала избыточные, барочные слова… а редактор хотел, чтобы все это было на школьном английском. Из-за таких вот редакторов существует огромное количество казалось бы занимательных книг, которые все звучат одинаково.
В: Вы встречались с Эзрой Паундом.
О: Угу, я навещала его.
В: К нему в Италии неоднозначно относятся, из-за его связей с фашизмом. Он был склонен к помешательству, и американское правительство поместило его в психушку, чтобы спасти.
О: Да, это так. Его должны были казнить за измену. И тогда его объявили сумасшедшим и посадили в лечебницу для душевнобольных. Затем понадобилось около десяти-двенадцати лет, чтобы вызволить его из этого заведения. Затем он отправился обратно в Италию. Я немного помню то время. Я была тогда совсем юной, мне было около двадцати двух. Когда я собралась его навестить, он уже отсидел около восьми лет. Ну или чуть больше.
В: Каким он запомнился Вам?
О: Я писала об этом в своих мемуарах. Я очень любила его и до сих пор отношусь к нему с пиететом.
В: Он был чистосердечен и глуп. (цитата из небольшого стихотворения Дайан ди Примы, в котором она обращается к американцам, называя их pure and stupid — об этом пойдет речь во второй части этого интервью — примечание авторов).
О: Политически — возможно, что да. Может, он и был неосмотрительным, но не в финансовом смысле. Он много говорил о манипулировании обменным курсом валют, о том, как люди богатели на этом. Он был многословен. Я изучала упомянутые им работы. Все эти немолодые и консервативные правые… он говорил о деньгах, срок действия которых истекал бы через тридцать дней. Ты получаешь их по почте, и эти деньги предназначены для предметов первой необходимости… через тридцать дней их нет, они испарились! Ты не можешь их положить под подушку или в банк, ты не можешь использовать их для приобретения власти. Мои предшественники — анархисты, мой дедушка был анархистом. ФБР все время сидело у него на хвосте.
Вопрос: А что по поводу поэзии Паунда?
Ответ: Ну, в отношении поэзии… никто не может сравниться с его «Кантос». Чарльз Олсон пытался ему подражать. С одной стороны, Олсон даже его обогнал, а с другой, Олсон все же не достиг тех вершин, которых удалось достичь Паунду. Паунд вложил герметичное знание Европы в «Кантос». А Олсон ничего этого не знал. Однако в конце жизни он наконец начал приближаться к чему-то, но при помощи Юнга… и это, по-моему, глупо, идти к алхимии через Юнга. Восток, Тантра, индуистские тантристские тексты, он пытался все это использовать. Паунд же не имел ничего общего с Востоком, кроме того, что он принял Китай.
Вопрос: А что Шери Мартинелли? Она вроде бы куда-то исчезла? Мы, кстати, видели недавно в книжном изданную переписку Шери Мартинелли с Буковски. Издательство Black Sparrow Press.
Ответ: Нет, она не исчезла. Я переписывалась с ней в семидесятых годах, она жила рядом с Хаф Мун Бэем и была совершенной отшельницей, ибо считала, что потеряла свою красоту. Она была настоящей красавицей. Ну, хорошо, потеряла свою красоту. Ну и что? Что в этом такого? Она жила тогда с мужчиной, на котором Паунд приказал ей жениться. Ну, он любил устраивать все эти женитьбы. Они потом перебрались в штат Каролина, я об этом узнала, когда она уже умерла. А скончалась она в конце восьмидесятых годов или в начале девяностых, не помню. Прекрасная художница, у нее есть книги в Италии, собрание ее работ, которое Паунд помог ей издать.
Вопрос: Она была итало-американкой?
Ответ: Нет, американкой, или, может быть, все же итало-американкой, но вообще-то, наверное, это было имя ее мужа. Она оставила мужа и перебралась в Нью-Йорк, там стала моделью и познакомилась с Паундом. Попадалась ли Вам книга об Элге Роджерс, любовнице Паунда? У него еще была от нее дочь… так вот, в той книжке говорится о Шелли. Посещение Паунда вдохновило меня. Читая его книгу, я обучалась поэзии.
Вопрос: В своих мемуарах Вы пишете, что обвели цветными фломастерами фамилии людей, упомянутых там. Мертвецов — красным цветом, а живых — зеленым.
Ответ: Нет, я думаю, что мертвецов я все же обвела зеленым, ведь они обычно такие склизкие и замшелые. Моя книга кишмя кишит всякими именами! И напротив некоторых имен я просто поставила вопросительный знак. Ведь я не встречала некоторых из своих персонажей в течение сорока лет. Кто-то, например, был хастлером в Нью-Йорке и сейчас, возможно, умер от СПИДа. Не хочу укокошить кого-то своими примечаниями, предположив, что они уже умерли. В общем, я попросила редактора немного подождать, и тогда они все умрут, и ничего не надо будет помечать ни зеленым, ни красным.
Вопрос: А как поживает Ферлингетти сейчас?
Дайан ди Прима: Ну он-то в порядке… впрочем, в восемьдесят шесть лет уже разрешается быть немного не от мира сего. Он стал совершенным отшельником и озабочен только своими картинами. Теперь он художник. У него своя галерея, и каждый год он выставляется в Риме.
Вопрос: Он по-прежнему владелец «Сити Лайтс», знаменитого книжного магазина?
Дайан ди Прима: Сейчас всем этим занимается специально учрежденная организация. И когда Ферлингетти умрет, этими делами опять же будет заниматься организация, так что книжный магазин не прекратит своего существования. А здание это теперь охраняется государством как исторический памятник и не подлежит сносу.
Вопрос: Насчет Аллена Гинзберга. Моя встреча с ним состоялась лет десять назад. Гинзберг читал стихи, а Филип Гласс сидел за роялем. И я задал Гинзбергу некий вопрос, на который получил довольно-таки странный ответ.
Дайан ди Прима: О чем же Вы спросили его?
Вопрос: Я спросил его, что бы он хотел наверстать в своей жизни. И он ответил так агрессивно, что хотел бы соблазнить еще одного мальчика… я был поражен.
Дайан ди Прима: Ну вообще это, конечно, странно оглядываться на свою жизнь. Ведь если бы ты сделал что-то по другому, то и жизнь твоя была бы другой.
Вопрос: Я думал, что он скажет что-то вроде «я хотел бы изучать музыку… пожить в Индии… стать католическим священником.»
Дайан ди Прима: Да, Гинзбергу бы это понравилось. Стать католическим священником! И тогда бы он смог соблазнить еще одного мальчика!
Вопрос: А что бы Вы ответили на этот вопрос?
Дайан ди Прима: За Аллена я ответить Вам не могу, а за себя — хорошо, вот пример. В книге я рассказываю про аборт, который я сделала, когда в первый раз была беременна от Амири Барака. Я хотела сохранить этого ребенка. Но если бы я его родила, Амири бросил бы меня раньше, ибо не собирался иметь со мною детей. И тогда не появилась бы на свет моя дочь от него.
Вопрос: В мемуарах Вы с теплотой пишете о концерте Билли Холидэй в Карнеги-холле, на котором Вы побывали.
