Когда Радецкий вечерами прогуливался с девушкой по дороге, вся батарея, взобравшись на забор, следила за ними, боясь пропустить момент, когда они начнут целоваться.
Однако судьба Радецкого беспокоила не только сослуживцев: отеческую заботу проявил о нем и комбат, заявив, что не позволит вверенному его заботам солдату совершить необдуманный поступок (намерения у Радецкого были самые серьезные). Угрозу свою Мотуз выполнил при первой же возможности, отправил безнадежно влюбленного парня на Дальний Восток. Там как раз намечалась очередная заварушка с китайцами. В то время поступок комбата казался жестоким, но скорее он был прав. Радецкий у Вали — так звали девушку — был не первым возлюбленным, а если называть вещи своими именами, до Радецкого Валя путалась с кем попало… О том, что его ожидает, он еще не ведал и пребывал в благостном состоянии человека, ненадолго разлученного с любимой.
На счастье всей батареи, Мотуз находился в отпуске, иначе все свободные от службы солдаты убирали бы сейчас территорию. И ничего, что кругом были холмы — убирали бы холмы. У комбата была патологическая страсть к наведению порядка — руками солдат, разумеется. Все время что-то подметали, белили, мыли. Он очень любил давать проштрафившимся солдатам заведомо невыполнимые задания — для того, чтобы наказать дважды, второй раз уже за невыполнение первого приказа.
Так случилось в Абхазии, тем летом, когда Ислам попал в госпиталь. Ночью Мотуз пошел проверять посты и застал одного из солдат спящим. По большевистскому правилу круговой поруки все дежурившие в ту ночь на следующее утро в наказание должны были бежать кросс с вещмешками за спиной. По иезуитскому замыслу комбата солдаты собственноручно наполнили мешки морским песком. Сам Мотуз ехал сзади на «Урале», контролируя процесс. Сержант Егоров продырявил пальцем свой вещмешок, чтобы из него сыпался песок. Но комбат заметил эту уловку и заставил его заложить дырку газетой. Передавали слова одного старого абхазца, сидевшего на лавочке возле своего дома, который был свидетелем этой кавалькады:
— За что вас так, синок?
— За то, что спали, — бросил на ходу Егоров.
— Ай, фашист, — воскликнул старик и погрозил водителю «Урала» резной палкой.
Впрочем, Мотуз иногда сам попадал впросак — в тех случаях, когда солдатская смекалка превосходила его изощренный ум. Как-то он приказал двум старослужащим побелить за один день забор вокруг батареи. Один из них, кстати, был все тот же Егоров. Длина забора была более 500 метров. Ребята управились с этим до обеда, приспособив для побелки не общипанные кисти, а солдатские алюминиевые миски: черпали ими растворенную в воде известь и, как сеятели, швыряли на забор, а сильный ветер еще больше увеличивал площадь покрытия.
Ислама Мотуз невзлюбил с самого начала. Причиной этому было следующее обстоятельство. Учебку Ислам закончил специалистом по дизельным электростанциям. Звучало это громко, но в действительности Ислам в них ни черта не смыслил, так как полгода их заставляли заниматься чем угодно, кроме занятий. Курсанты скоблили стеклышком пол в казарме, мыли на кухне посуду, убирали снег, заготавливали для части дрова, разгружали цемент, кирпичи, тяжелые бочки. Когда Ислам прибыл в действующие войска, выяснилось, что ему предстоит обеспечивать электричеством пушки на боевом дежурстве. Он зашел к комбату в канцелярию и честно признался, что в этой технике он не разбирается. Честностью бойца Мотуз поначалу остался доволен, но когда выяснилось, что заменить Ислама некем, он почему-то на него разозлился и приказал в короткий срок освоить технику.
Технику Ислам освоил быстро: постоянная угроза гауптвахты и отборный мат сделали свое дело. Но комбат, видимо, решил, что Ислам хотел сачкануть, и все время искал повод, чтобы придраться к нему. «Точка», на которой зенитная батарея несла боевое дежурство, примыкала непосредственно к территории части — несколько зенитных пушек, поисковый радиокомплекс «ПРК», станция питания орудий «СПО», вотчина Ислама, блиндаж и наблюдательная вышка — очень удобная вещь в данном случае — начальство всегда видели издалека. За каждым боевым «расчетом» была закреплена территория для уборки. Ислам не входил ни в какие расчеты, был сам по себе боевая единица. В этом было много положительного: к примеру, не ходил в наряды, поскольку его некем было заменить. Его не могли посадить на гауптвахту, как это случилось на зимних стрельбах в Кировабаде, когда Ислам дал сдачи старшине Алиеву, вздумавшему ударить его, курившего в строю. Но территорию приходилось убирать одному, в отличие от «расчета», который состоял из пяти человек.
На его территории рядом с «СПО» пустовал огромный окоп из-под «Шилки» — а это, к сведению тех, кто не служил в зенитных войсках, автомобиль «Зил-131», на базе которого установлен ракетный комплекс, — то есть в окопе помещалась большая грузовая машина. Убирать в ней было несложно: заглянуть раз в день на предмет «бычков» и занесенных ветром бумажек. Но через точку пролегал искусственный арык, несущий воду на соседнее колхозное поле, и проходил он в непосредственной близости от окопа. В один из дней стенки арыка прохудились, каким-то образом вода стала просачиваться сквозь глиняную стенку и протекать в окоп. Заметив это, Мотуз приказал Исламу течь устранить. Но все попытки заделать щель привели только к ее увеличению: вода прибывала с ужасающей быстротой. К утру окоп был заполнен водой на две трети. Уходя на обед, комбат подозвал Ислама и, показывая на ров, сказал:
— Завтра утром окоп должен быть сухим, в противном случае отправишься на гауптвахту, а за тебя Погосян подежурит. Задача ясна?
— Так точно, — ответил Ислам.
Погосян был коротышка, разбирающийся в дизелях, до прибытия Ислама «СПО» эксплуатировал именно он. В течение часа Ислам таскал воду, черпая ее из окопа двадцатилитровой канистрой, но это была муравьиная работа — то есть необходима была сотня других муравьев. Тогда он сел и задумался, говоря себе, что если один человек задал задачу, то второй, будучи тоже человеком, может ее решить. Ситуация походила на ту сказку, где злодей-царь задавал Ивану-дураку невыполнимые задания. Поди туда не знаю куда. С тем отличием, что он сам себе выступал в роли подруги-советчицы. «Что, Исламушка, невесел, буйну голову повесил?»
Через некоторое время он поднялся и отправился в автопарк, разыскал азербайджанца, водителя заправочной автоцистерны, объяснил ситуацию. Земляк попался отзывчивый, слил солярку в подходящую емкость, и они поехали на точку. Дальнейшее было делом техники: опустили шланг в окоп, включили насос и разом выкачали половину воды. Покуда шофер ездил сливать воду в ближайшую яму, Ислам сбегал и перекрыл запорное устройство арыка, мини-шлюз, точно такой же, какие он сваривал на заводе до армии. В два приема вода была выкачана полностью. Это было торжество человеческого разума — вернее, солдатской смекалки. Утром комбат, не дослушав рапорт дежурного по точке, устремился к вожделенному окопу. Долго в изумлении изучал его, затем подозвал Ислама и задал невероятно глупый вопрос:
— Солдат, где вода?
— Согласно приказу, удалена, — отрапортовал Ислам.
— Ну, Караев, — не выдержал Мотуз — я, конечно, сволочь порядочная, но ты…
Кто именно Ислам, комбат так и не уточнил.
Справедливости ради надо сказать, что Мотуз мало кого привечал: у него был только один любимчик — писарь Погоряцкас, долговязый, большеголовый прибалт, день-деньской переписывающий бумаги каллиграфическим почерком — компьютеров тогда еще не было, персональных, во всяком случае.
Мамед демобилизовался на полгода раньше Ислама. После армии Ислам вернулся на завод и проработал там зиму, чтобы заработать деньги на дорогу в Москву. Он уехал весной следующего года, поступил в институт. С тех пор каждый раз, проезжая через Баку, он останавливался у друга. И вот теперь друга нет.
Ислам очнулся от раздумий и взглянул на часы. Стрелка подбиралась к полуночи. Бросив последний взгляд на мерцающую огнями бухту, он пошел и лег на кровать. В этот момент раздался звонок телефона. Удивился, взял трубку и услышал голос Рены:
— Не разбудила? Нет? Слушай, я договорилась. Приходи завтра вечером — я тебя с ней познакомлю.
— Подожди, подожди, — всполошился Ислам, — как это — завтра? Может быть, не надо так, сразу? Может, дать время подумать?
— Кому? Ей или тебе? Ей не надо, уверяю тебя. Ты что, испугался?
— Нет.
— Ну все, тогда до завтра.
Она положила трубку.
Сон отшибло начисто. Некоторое время он пытался заснуть, затем поднялся, стал ходить по номеру, борясь с желанием перезвонить Рене и все отменить. Черт дернул его согласиться!
В открытую форточку доносилась музыка из бара на первом этаже. Ислам оделся и спустился вниз. Несмотря на позднюю осень, в Баку стояла довольно теплая погода, поэтому столики находились в саду, под открытым небом. Ислам устроился недалеко от фонтанчика. К нему тут же подошел официант.
