29 декабря
Я прихожу домой позже, чем обычно, задержавшись из-за редакционного совещания. Аманда сидит за столом и пишет. Едва услышав меня, она вскакивает, начинает что-то говорить, потом выбегает из комнаты с пустой чайной чашкой — что это с ней? На столе лежит список. Я читаю: 8 наволочек разн. цветов, 16 пар детских носков, женская бритва «Браун», 3 фотоальбома с разл. фотографиями, 1 лестница библиотечная (три ступеньки), 1 мал. настенный ковер с геометрическим узором, 1 торшер 20-х годов выпуска с регулируемой высотой абажура… У меня замирает сердце в груди — еще до того, как я получаю подтверждение своей догадки. Аманда стоит у меня за спиной и листает за меня перечень — четыре мелко исписанных страницы, — поливая при этом мою рубаху горячим чаем. Девятнадцать пар колготок…
В обед ей позвонили; я как раз был в Западном Берлине. Необходимо как можно скорее представить подробный перечень вывозимых вещей и предметов. Насколько подробный, спросила Аманда. Ей ответили, что нужно перечислить все. Поэтому в квартире настежь раскрыты двери всех шкафов, а Себастьян до сих пор сидит перед телевизором и смотрит зловещий триллер. Я пытаюсь ее обнять, чтобы она немного пришла в себя и успокоилась, но у нее еще полно дел. Им нужен перечень в четырех экземпляpax (почему не в двадцати?), я должен завтра — а может, даже сегодня ночью — сделать в редакции три копии. Свои рукописи она не указывает, — мол, она никому не позволит в них копаться; компьютер тоже, он сойдет за мое имущество. Сколько в ней вдруг энергии!
3 января
Завтра утром придет машина за мебелью. Все это побудет в доме моих родителей, пока я не найду квартиру в Гамбурге. Я уже задействовал целых семь маклеров, несколько дней назад пришло первое предложение. Это как-то не укладывается в голове, что переезд состоится завтра — не сегодня, не через месяц, а именно завтра. Мне придется остаться на некоторое время в этой квартире, пока не закончится моя работа здесь, — и это мы тоже как-нибудь переживем. В следующие недели мои родители будут видеть меня чаще, чем когда-либо с тех пор, как кончилось мое детство; они не такие уж плохие, как может показаться.
Аманда с Себастьяном сидят на полу посреди коробок и ящиков. Она держит его перед собой, как обезьяна своего детеныша. Я не вмешиваюсь в их разговор, это их переезд. Я лучше послушаю.
Я надеюсь, ты не боишься, Себастьян? Конечно, это всегда немного грустно — уезжать, но в то же время это всегда так интересно. Чего нам бояться? Ты ведь уже два раза переезжал — и ничего, не умер. Там даже язык тот же, все слова имеют то же значение, что и здесь. Ты говоришь кассирше, что тебе нужен билет в кино, — и что она тебе дает? Билет в кино! Конечно, это страшно обидно, что ты не можешь взять с собой Лео и Марту. Но даю тебе голову на отсечение, что там тоже есть Лео и Марты. Я еще не слышала о такой стране, в которой бы не было Лео и Март. А если учитель спросит тебя, какой город является столицей Англии, ты так же, как и здесь, ответишь: Париж. Я даже слышала, что там больше каникул, чем здесь, — что ты скажешь на это? Не успеет школа начаться, как уже каникулы, как будто законы придумывают дети. У меня такое предложение: мы живем там полгода и, если тебе не нравится, мы тут же возвращаемся обратно. Согласен? Ты увидишь — когда я тебя спрошу: ну что, собираем вещи, ты ответишь: что, я дурак, что ли! Нам еще повезло, что мы сами себе выбираем квартиру. И мы выберем такую, чтобы с одной стороны был парк, а с другой бассейн. Если Станислаус нам такую не найдет, пусть живет один. А еще там на каждом шагу продаются бананы. Ну, не плачь, не плачь.
Радиостанция в американском секторе Западного Берлина.
Энрико Растелли (1896–1931) — великий итальянский жонглер.
Тюрингские новости (нем.). Тюрингия — административный округ бывшей ГДР.
Немецкий пасхальный обычай: родители прячут в саду пасхальные яйца (не только вареные куриные, но главным образом из шоколада, марципана и т. п.) и другие сласти, которые будто бы принес пасхальный заяц, и дети ищут их, поощряемые родными и близкими.
