Они долго молчали.
– Как пострадавший? – спросил Карцев.
– Вне опасности. От показаний отказался, заявив, что ничего не помнит.
Карцев размышлял о словах генерала, сказанных о муже дочери: «Открылся с неожиданной стороны…» Скоро этот человек придет сюда… Представив, как Игорь Саввович смотрит на дежурного милиционера, входит в приемную, выслушивает просьбу Дины Гарифовны подождать и садится на один из стульев, Иван Иванович ощутил возбуждающее раздражение. По отношению к зятю это было новым состоянием, незнакомым, и понадобилось прислушаться к самому себе. «Долго же он скрывал эту неожиданную сторону! Двойное дно…» Можно было поручиться, что в огромный кабинет войдет полусонный человек, равнодушный ко всему на свете, непременно заденет плечом за дверной косяк, сядет где придется и поднимет на тестя красивые, но потухшие глаза. Отлично сшитый костюм, модные туфли, с аристократической небрежностью повязанный галстук или белоснежная «водолазка».
– Малярко знал, – для порядка спросил Карцев, – что гаражи строятся на месте детской площадки?
Генерал и первый заместитель председателя облисполкома вздрогнули, когда за окнами устрашающе заревела сирена пожарного автомобиля. В июле – жарком и сухом месяце – деревянный центр Ромска частенько охватывали быстрые бездымные пожары: это горели дома столетнего возраста.
– Заявление Игоря Саввовича на гараж шло через районного архитектора Румерова. Он докладывал Малярко о нарушении генплана… – Генерал закурил. – Заявление неделю пролежало на столе Малярко неподписанным, но затем…
Они снова замолчали, слушая, как постепенно истончается рев пожарных сирен и в кабинет нагнетается прежняя глухая тревожная тишина.
С тихой тоской и сутулящей усталостью Иван Иванович подумал, что генерал Попов и он, Карцев, с детским тщеславием и самолюбием обязанных быть сильными людей щеголяют друг перед другом выдержкой, хладнокровием, твердостью характеров, хотя оба понимают, что ни спокойствие, ни умение трезво и разумно разобраться в случившемся не помогут. С погибающего корабля капитан сходит последним – это закон; наверное, хорошо, когда капитан держится прямо и гордо и, не успев прыгнуть в последнюю шлюпку, уходит на дно морское с гордо скрещенными на груди руками, но корабль это – увы! – не спасает.
– Что делать? – зная, что происходит с Карцевым, по самому себе, тихо спросил генерал Попов. – Левашев затребовал личное дело Малярко и полковника Сиротина… Группа жильцов, что направила жалобу в обком, копию адресовала в «Правду»… Я с минуты на минуту жду вызова.
Генерал не сказал, кто его должен вызвать, но Карцев понял, так как, всего часа два назад отъезжая от здания аэровокзала Ромска и слушая подробный рассказ шофера, ждал немедленного вызова к первому секретарю обкома Кузьме Юрьевичу Левашеву, поднимаясь лифтом в свой кабинет, был уверен, что в приемной давно сидит Дина Гарифовна, чтобы сказать исчезающим голосом: «Вас ждет Кузьма Юрьевич!» Этого не произошло, и было непонятно, отчего не произошло, потому что по своей человеческой сути Левашев, не умеющий и не хотящий наказывать человека ожиданием беды, должен был поговорить с Карцевым немедленно, как это всегда бывало, если случалось чрезвычайное происшествие.
– Кузьма Юрьевич через две недели улетает на пленум, – сказал генерал и зачем-то посмотрел на ручные часы.
Они думали об одном и том же, по-прежнему демонстрировали друг другу хладнокровие и выдержку, но старательно избегали встречаться взглядами, чтобы не увидеть глубоко затаенного страха. Генерал Попов, собственно говоря, в деле Игоря Саввовича Гольцова мог занять четкую позицию безупречного соблюдения законности, генералу нужно было, казалось, только объективно разобраться с проступком полковника Сиротина, но в потоке событий все обстояло не так просто: генерал Попов крепко-накрепко был связан с первым заместителем председателя облисполкома Карцевым, и то, что угрожало Карцеву, косвенно угрожало генералу Попову. Кто может знать, понравится ли начальник УВД области Попов человеку, который – пронеси, нелегкая! – заменит Карцева? И кто знает, не обернутся ли события и против генерала Попова?
– Когда заканчивается следствие? – спросил Иван Иванович.
Генерал смотрел вниз и вбок, молчал долго и напряженно.
– Я думаю, Иван Иванович, – наконец сказал он, – что Селезнев уже получил все необходимое по существу дела.
Если бы не было за плечами Ивана Ивановича Карцева войны, если бы не родился он в семье охотника-промысловика, если бы жизнь не приучила Карцева каждый день, час и секунду бороться за право быть Карцевым, чтобы делать любимое дело, он сейчас завыл бы от тоски и отчаяния – произошло то, чего он так боялся, когда впервые услышал о гаражной истории. Иван Иванович внутренне был готов взвалить на свои плечи труса и подхалима Малярко, принять самое суровое наказание за дочь и зятя, но до последней секунды не верил, что кто-то осмелится запугивать следователя, чтобы спасти его, Карцева, или по крайней мере угодить первому заместителю.
– Как же так, генерал? – грозно начал Карцев, но остановился, подумав, безнадежно спросил: – Чего же хотел Сиротин? Прекратить дело?
– Он не хотел прекращать дело! – возбужденно проговорил генерал. – Он сделал попытку уговорить Селезнева рассматривать происшествие как обоюдную драку…
– Зачем?
– Чтобы не выйти на гаражи! – удивленно подняв обе брови, ответил генерал. – Если не требуется доказывать лжесвидетельство, то гаражи остаются в стороне… Их нет в протоколе!
– А письмо в обком и «Правду»? А взбудораженный город? А детская площадка? А жулики? – восклицал Иван Иванович, бледнея от гнева. – А мой зять? Его биография? А потерпевший, едва не скончавшийся?
Незнакомое происходило с Иваном Ивановичем Карцевым, славящимся выдержкой, хладнокровием, добротой, снисходительностью к чужим слабостям. Карцев не замечал, что, выкрикивая визгливые фразы, угрожающе стучит концом карандаша о стекло гигантского стола.
– Как вы посмели! – кричал, не понимая, что кричит, Иван Иванович Карцев. – Что вы думали, когда принимали преступное решение повлиять на ход следствия? Да вы понимаете, чем это пахнет? Я вас спрашиваю: понимаете? А если понимаете, то как вы посмели, как только вы посмели?!
Графит карандаша сломался; Карцев в сердцах бросил карандаш в корзину для мусора, схватил с подставки другой и опять начал тонкоголосо выкрикивать бессмысленные, чужие для него слова, но уже выдыхался, затихал, приходил в себя, и когда замолк, то оказалось, что генерал Попов сидит-посиживает с величавым, надменным, пышущим здоровьем лицом и полуприкрытыми глазами, словно ему не пристало видеть вечерний свет и словно крик Карцева – единственное из всех средств, что могло помочь генералу обрести мужество и равновесие.
– Вы спрашиваете, как посмел полковник Сиротин припугнуть Селезнева? – многозначительно проговорил генерал. – Сиротин, возможно, за это снимет погоны, но ваш зять, Гольцов Игорь Саввович, на первом же следствии давал такие показания, словно нарочно выводил Селезнева на гаражи… – Генерал зло поморщился. – Это ваш зять, сердечный друг полковника, поведением на следствии вынудил Сиротина к должностному проступку. Гольцов всю гаражную историю сваливает на Светлану Ивановну, хотя заявление в райисполком написал сам. Ну, кто поверит: ваш зять даже НЕ СЛЫШАЛ, что гараж находится в Пионерском переулке, и ни разу не видел его до ночного столкновения? Не понимаю, для чего Гольцов дает такие показания. И никто не поймет!
Уверенный голос, сдержанные жесты, напряженный блеск глаз – таким был сейчас генерал Попов, почувствовавший в тонкоголосых криках Карцева слабость и отчаяние.
– Вы все сказали? – сдержанно спросил Карцев.
Генерал раскованно усмехнулся:
– Еще несколько слов… Полгорода знает, что накануне происшествия Гольцов ночевал у начальника планово-экономического отдела треста Маргариты Васильевны Хвощ. Поэтому ходит нелепый слух, будто Гольцов специально… подставляет под удар Светлану Ивановну и вас, чтобы переметнуться к ловкой бабенке.
«Все мы только люди», – подумал Карцев и поднялся.
– Я вас больше не задерживаю, Геннадий Георгиевич. Думаю, что в ближайшие дни вы мне понадобитесь…
Придвинув к себе подставку с карандашами, Иван Иванович начал их внимательно разглядывать, и потому генеральское «До свидания!», оставшись без ответа, как бы повисло в воздухе и не глохло до тех пор, пока Попов не вышел из кабинета Когда же бесшумная дверь захлопнулась и тишина медленно растеклась по кабинету, Иван Иванович поднялся, пошел по ковровой дорожке, заложив руки за спину, ссутулившись и к чему-то непонятному прислушиваясь Он четыре раза измерил вдоль и поперек кабинет, опять сел в кресло, положив подбородок на сцепленные замком руки, закрыл глаза… Итак, надо было хорошенько все обдумать понять, проанализировать, но мысли разбегались как шарики пролитой ртути, сосредоточиться не удавалось, и вместо того, чтобы разобраться в сложившейся ситуации, Карцев вспоминал, как подростком ловил на Кети окуней Он, всегда такой логичный, здравомыслящий, деловитый, оказался безоружным перед лицом нелепейшей, в сущности, полуфантастической истории. Мог ли Карцев, принимающий каждодневно ответственные решения областного масштаба и, следовательно, постоянно рискующий, предусмотреть опасность в каком-то Пионерском переулке? Бред! Ум отказывался понимать и решать – это походило на то, как если бы электронно-вычислительную машину заставили заниматься таблицей умножения. А ситуация была такой опасной, что Иван Иванович во второй раз отстраненно подумал – «Это – конец!»
