— Что это? — переглянулась молодежь, подумав, что даже ветераны разведки подвержены старческим чудачествам.
— Сейчас увидите! — пообещал Степан Митрофанович.
Он разложил на столе довольно странный набор предметов: баночку из-под хрена, чайное ситечко, мощную лупу и швейную иглу. Это лишний раз убедило влюбленных, что холестериновые бляшки способны с годами затмить самый светлый аналитический ум. Затем разведчик с хрустом надломил первую ампулу, вытряхнул на морщинистую ладонь таблетку и бросил ее в банку с уловом. Обе рыбешки, повинуясь глотательному инстинкту, метнулись к петлисто оседавшей на дно пилюльке. Окунек, который покрупней, опередил своего собаночника и ам — проглотил корм. Второй разочарованно пометался по светлице, а затем, вращая плавниками как пропеллерами, укоризненно уставился на людей грустными рыбьими глазами, искаженно увеличенными кривым стеклом.
— Ну и что? — нервно спросил Кирилл, ничего не понимая.
— Дедушка, нам не до шуток! — обиделась за любимого Юля.
— Подождем…
— Долго?
— Не знаю… — Старик глянул на свои наградные часы и покачал головой. — Неужели срок годности истек? Если так — плохо, зер шлехт…
— Дедушка, какой еще срок годности? Что ты задумал?!
— Понимаешь, Юленька…
Но тут вода в банке странно булькнула, осела, а спохватившиеся наблюдатели обнаружили там всего одну рыбку, которая мгновение недоумевала, а потом изготовилась, чтобы сожрать какую-то мелочь размером с дафнию.
— Врешь, не возьмешь! — старик проворно схватил чайное ситечко и ловко выловил обреченную кроху. — Смотрите! — Он наставил лупу.
Изумленные молодые люди увидали на ячейках вовсе не дафнию, а исчезнувшего полосатого окунька: он бил хвостом, нервно ощетинивал острый спинной плавник и вздымал задыхающиеся на воздухе жабры. Генерал осторожно вытряхнул его в баночку из-под хрена и налил туда немного воды. Затем старый нелегал вскрыл вторую ампулу, взял иголку, смочил острие и коснулся фиолетового порошка — несколько пылинок прилипли к кончику. Он погрузил иголку в баночку из-под хрена. Ждать пришлось минут пять. Брызнула во все стороны вода, обдав естествоиспытателей, а в баночке, непонятно как, возник стиснутый в три погибели окунек — подрагивающий красноперый хвост не уместился и торчал из нарезного горлышка.
— Ну, ясно? — спросил старик.
— О да! — прошептали потрясенные влюбленные и поцеловались.
— Теперь-то вы хоть поняли, какую великую науку погубили демократы?
— Сволочи! — прошептал Кирилл, голосовавший в 1996-м по своему политическому невежеству, свойственному художникам, за Ельцина, а в 2000-м — за Явлинского.
— Делаем поправку на то, что рыбы — существа хладнокровные, и обмен веществ у них медленнее, чем у млекопитающих, — сказал генерал. — Следовательно, человек уменьшится и увеличится быстрее.
— Это не опасно? — волнуясь за любимого, спросила Юля.
— Нет, внучка, совсем не опасно. Лилипутин два года испытывали на битцевском маньяке. Он изнасиловал и задушил двенадцать женщин. Уменьшали и увеличивали раз сто. Перед расстрелом его осмотрел врач и признал не только практически здоровым, но даже помолодевшим.
— И ты, дед, предлагаешь…
— Другого выхода у нас нет.
— И какого же размера я стану? — дрожащим голосом уточнил художник.
— Примерно вот такого… — чекист показал полмизинца.
— А что он будет есть?
— Не переживай! Этим вопросом специально занимались. Можно употреблять обычные продукты, но тщательно измельченные. А лучше всего детское питание. Ну, ты готов?
— Готов, — обреченно кивнул Кирилл.
— Вставай на стол!
— Зачем на стол?
— На полу мы можем тебя случайно раздавить. Но сначала разденься!
— Однако ж…
— Не стесняйся! Без этого нельзя. Упавшая одежда раздавит тебя, как горная лавина.
— Дедушка, неужели ты испытывал это на себе?
— Конечно, умница моя. А как же?
— Это не больно?
— Нет. Легкое головокружение, как от шампанского.
Кирилл тем временем взгромоздился на стол и переминался, по-штрафному прикрывая пах руками. Дед вытряхнул на розовую внучкину ладошку таблетку, и она бережно поднесла ее своему окончательному мужчине… Через минуту на полированном столе обнаружилась фигурка не больше оловянного солдатика, весело размахивавшая руками. Юля склонилась, чтобы получше рассмотреть уменьшенного любовника.
— Дыши в сторону, а то собьешь его с ног! — предостерег дед.
— Ой, какой малюсенький! — вскричала она.
Заслуженный нелегал тем временем достал из тумбочки прозрачный пластмассовый цилиндрик, вытряхнул из него но-шпу, влажной салфеткой тщательно вытер внутренность, а потом, накалив над пламенем зажигалки иглу, проделал в крышке несколько отверстий — для воздуха.
— Ну вот, домик готов. У тебя есть что-нибудь мягкое?
— Косметические тампоны…
— Отлично, давай! Так. Проверим.
Кирилл, сообразив, что от него требуется, забрался в прозрачный цилиндр и улегся там, как на мягкой перине, изобразив курортную расслабленность. Юлия засмеялась и погрозила ему пальцем. Художник вылез наружу и задрал голову, вопрошая, мол, что же дальше? Его голоса, конечно, слышно не было — так, еле уловимый писк. Генерал кончиком иглы подцепил несколько фиолетовых мучинок из второй ампулы, осторожно, чтобы не поранить, приблизил острие к лицу уменьшенного человечка. Через минуту Юлию и старика шатнуло так, будто они стояли на краю платформы перед выстрелившей из тоннеля электричкой. Раздался звон стекла и крик боли. Люстра под потолком раскачивалась, а Кирилл, принявший свои обычные размеры, держался за голову.
— Перед увеличением необходимо убедиться, что над головой чистое небо! — наставительно произнес старый генерал, словно повторяя параграф инструкции по применению.
— Ну и как это, быть маленьким? — спросила Юля, повиснув на шее у любимого.
— Знаешь, очень интересно! Сильнейшие запахи, а муравей размером с кошку. Вас вообще не различить, огромные размытые цветные пятна, как на полотнах Ротко…
— Да, муравьи иногда заползают с лоджии на сладкое… — озабоченно подтвердил старый разведчик.
— А порошок горький? — спросила Юля.
— Напоминает стрептоцид…
— Это ваше спасение, дети мои! — генерал протянул вскрытые ампулы влюбленным и крепко завинтил крышку контейнера. — Остальное надо отнести назад, в тайник. Лилипутин еще понадобится, когда Россия поднимется с колен и начнет восстанавливать агентурные сети. А теперь слушайте меня внимательно…
Булькнула «Моторола». Писодей радостно вскрыл конвертик и огорчился:
Хочешь, я возьму отпуск и поеду с вами в Сазополь? Н. В.
Пришлось отвлечься от работы и сочинить сагу про то, как Жарынин дорожит творческим уединением и как ему, Кокотову, будет плохо в Болгарии без Нинки. Бывшая староста дурой никогда не была и ответила мгновенно:
Ты врешь! Конец связи! В.
Автор «Преданных объятий» вздохнул и вернулся к делу.
…По плану, разработанному старым разведчиком, влюбленные, зная, что за ними следят, разыграли ссору в «Аптекарском огороде» и расстались со словами: «Все кончено!». Юля на глазах у «наружки» дала милому звонкую пощечину и гордо ушла домой. А Кирилл, как ни в чем не бывало, сел на скамейку, открыл альбом и начал рисовать симпатичную юную мамашу, явно скучавшую в обществе младенца. Со стороны это выглядело так, будто художник умело втирается в половое доверие с помощью изобразительного искусства. Тоскующая мамаша была выбрана совсем не случайно: она жила в одном подъезде с Юлией. Кирилл вызвался проводить, помог втащить по ступенькам коляску и довел до самой квартиры, но от призывов продолжить рисование на дому уклонился. Он спустился в холл, уменьшился, приняв лилипутин, и спрятался в пустом спичечном коробке, заранее положенном под батарею. «Наружка» тщетно дожидалась, когда он выйдет из подъезда, и строго осуждала похотливую неразборчивость кормящей матери. А Юля, выждав, спустилась вниз, присела, пошарила рукой под радиатором и похолодела: в заветном месте было пусто. Зато в холле орудовала шваброй консьержка в синем халате и оранжевых резиновых перчатках, рядом с ней стоял черный полиэтиленовый мешок с мусором, а вокруг терлась, выгибая полосатую спину, кошка с взволнованными желтыми глазами.
