Понятно, что ММ по самой своей идее есть классический случай профанации. Стыдно переводить бумагу, повторяя общеизвестное: что в культурах, музыкальное достояние которых по преимуществу и стало объектом интереса создателей ММ, музыка не является (или по крайней мере не являлась) ни способом коллективного проведения досуга, ни какой-то зачаточной формой концертирования с чисто эстетическими целями. На той культурной стадии, на уровне той первозданности, которая столь ценится исполнителями ММ, это, в сущности, вообще не музыка, если подходить с европейской меркой. Это часть ритуала, а ритуал воссоздает мироздание, удерживает его в бытии. Это своего рода правильно масштабирующий инструмент, позволяющий человеку соотнести себя с космосом. Или метод прохождения через катарсис — даже если нет в этнической песне прямой связи с мистериальным действом и ритуалом. Считать же «традиционной» обычную, например арабскую, эстраду, какой очень много звучит по всей Европе, как-то смешно. Этническая, традиционная музыка совершенно теряет смысл, если оборваны связи со всем остальным, что составляет бытие народа, который ее создает. Не получится даже просто исполнить аутентичную этнику с концертной сцены — будет исполняться уже что-то совсем иное. Ну а когда приходит бойкий продюсер, готовый вырезать из чего угодно — будь то знаменный распев, индейская свадебная песня или маком — две-три понравившиеся фигуры, свернуть в петлю и наложить на смачные «кислотные» басово-барабанные линии…
То есть получалась бы в результате просто хорошая развлекательная музыка — так и ладно, с нее и спроса никакого. Дело осложняется тем, что продюсер, занятый ММ, — он как правило еще и интеллектуал (во всяком случае, по сравнению с большинством других продюсеров) и для своей деятельности ищет прямо-таки философских обоснований. В итоге ММ получила собственную идеологию, в которой смешались модные (из простеньких) дискурсы нашей эпохи: конец истории, гибель Европы, свет из-за бугра, антипрогрессизм, постиндустриальное общество, единый мир, мультикультуризм, возвращение к онтически укорененному искусству — и далее по списку, что делает ММ идеальной музыкой эпохи политкорректности и нового мифологического сознания. Философическая байда такого рода радостно преподносится жаждущей знаний и руководства публике в качестве небывалого эстетического и мировоззренческого откровения. Главное — все тут сразу понятно и удобно согласуется с комплексом твердых верований среднего современного евро-американского интеллектуала. Критику-музыковеду, описывающему ММ в данных понятиях, гарантированы участие в международных семинарах, гранты и интересные путешествия по миру. Идеология-то и не дает упростить ситуацию и позабыть, что традиционная музыка, используемая в ММ, первоначально отсылала к неким большим значениям, воспринимать ее просто как приятные или необычные звуки — нет, тут требуется всячески муссировать сакральность, «почвенность»… В книге «Записи и выписки» М. Гаспарова я нашел хорошее определение пошлости: истина не на своем месте.
В плане пошлости, таким образом, у ММ ситуация не выигрышная. Вызывает удивление безоглядная готовность самих традиционных исполнителей разных стран на подобную профанацию — видно, всякое чувство собственного достоинства перевешивается возможностью куснуть край у каравая шоу-бизнеса, и тут только пальцем поманить. Однако ММ к пошлости не то чтобы приговорена. Просматриваются по крайней мере два творческих метода, способных дать здесь что-то эстетически, интеллектуально и экзистенциально значимое. Первый — как уже говорилось — использование элементов традиционной музыки в качестве элементов музыкального языка, равноправных с другими, в осознанном отвлечении от всей их прежней «нагруженности» (с тем, чтобы в стилистических или знаковых целях, когда нужно, тот или иной момент «вспомнить» и подчеркнуть) — вполне постмодернистская техника. Но этот подход, конечно же европейский по происхождению и совершенно логичный в контексте современной опус-музыки, противоречит идеологии ММ, и соответственно работают в нем не многие, зато всякая вещь заметна, к тому же сюда стали подключаться и именитые филармонические композиторы — отметился, например, в подобном жанре с нашумевшим сочинением «Ночь в Галиции» Владимир Мартынов. Другую возможность труднее обозначить, поскольку тут нет четкого решения и каждому исполнителю приходится проделать некую очень индивидуальную духовную работу. Речь о том, чтобы музыке, имеющей традиционные корни, но изъятой из естественной для традиционной музыки среды, погруженной в современность, вынесенной на концертную эстраду и в звукозаписывающую студию, найти новые убедительные основания для существования, суметь наполнить ее новыми смыслами. То есть музыканту, использующему элементы традиции, надлежит нащупать узкий путь и пройти между Сциллой иллюзорной аутентичности и Харибдой приятных звучаний легкого жанра. Подлинная задача ММ — так преобразовать традиционную музыку, чтобы та вышла из архива или музея и стала пригодна для глубокого актуального высказывания. Не знаю, удалось ли это кому в полной мере. Пожалуй, более других — мрачноватым скандинавам. Не так уж плохо выглядят здесь и музыканты с постсоветского пространства.
Собственно, ММ — единственная область нефилармонической музыки, в которой наши нынешние или недавние соотечественники сумели о себе довольно ярко заявить если не на мировом, то, во всяком случае, на европейском уровне. И в которой, более того, они были приняты и было признано их право занимать место — ни в одном другом нефилармоническом жанре этого так и не произошло. Армянский исполнитель на дудуке Дживан Гаспарян, еще с шестидесятых годов много гастролировавший по миру, в конце восьмидесятых был замечен и пригрет делателями разных музыкальных новаций — им, к примеру, восхищался и помогал ему издавать на Западе пластинки Брайан Ино. Ныне Гаспарян, пожалуй, вообще самый востребованный нефилармонический музыкант среди выходцев из России и бывших советских республик — он участвует во множестве проектов звезд ММ, и даже его собственные альбомы с аутентичной традиционной музыкой расходятся массовыми тиражами. Лет десять назад разгорелась «тувинская лихорадка», вяло продолжающаяся и по сю пору: сегодня певицу Саинхо Намчылак или ансамбль «Хун-Хур-Ту» куда проще встретить в Швейцарии или в Германии, чем в Москве, не говоря о Туве; а уж фестиваля, где бы они не выступили, в мире, наверное, не осталось. В тувинской музыке есть любопытный момент. О чем поет модернистка Саинхо, мне неизвестно, а вот традиционалисты «Хун-Хур-Ту» окормляют политкорректную европейскую публику песнями про трактора, начальников и колхозы, ибо знаменитое тувинское «расщепленное» мужское пение до советской власти имело культовый характер, а потом совкультработники приспособили его к целям специфического советского фольклора, из глубины народной души одобрявшего линию партии, — только в таком виде это пение и сохранилось1. Европейцам, понятное дело, все равно, тувинцы просто застолбили в их сознании определенный звуковой участок. И так крепко застолбили, что, например, не менее интересные и своеобразные якутские музыканты уже выглядят как бы вторичными — хотя ни в коей мере таковыми не являются, но кому охота разбираться. К сожалению, и славянское пение в ММ уже репрезентировано — и опять, конечно, не русскими, тут нас обскакали болгары и всяческие балканцы.
История молдавского ансамбля «Тригон» прослеживается с 1994 года — так датируется их первая заметная запись, которая являла собой оджазированную (в данном случае очень условный термин) версию традиционной музыки, звучащей на молдавских свадьбах. После такого дебюта можно было ожидать, что «Тригон», сразу же отмеченный за «свадебную» программу Гран-при французской Академии имени Шарля Кло, будет и впредь держаться как можно ближе к фольклору. Однако другая программа, записанная практически одновременно с первой, продемонстрировала, что музыканты не собираются ограничивать себя сколько-нибудь тесными рамками.
За рубежом «Тригон» приглашают в основном на фестивали, ориентированные в сторону ММ и традиционной музыки. В России трио становится участником, как правило, джазовых мероприятий. В Молдавии они, по-моему, вообще неизвестны и не выступают — зато их привечают в Румынии, и альбом 2001 года издан там. «Тригон» играет импровизационную музыку, базирующуюся на молдавской музыкальной традиции, и это не так предсказуемо, как кажется: порой похоже на кантри, порой на Бартока, порой вообще ни на что не похоже. Поскольку стилистические границы джаза за последние тридцать лет размылись до полной неразличимости, музыка «Тригона» — это и джаз тоже, во всяком случае, сами музыканты от такого определения не открещиваются. Этническое начало у «Тригона» проявляется не только в характерных мелосе и звучании, но и в самом импровизационном методе: в противоположность устоявшимся и более-менее по сю пору выполняемым джазовым моделям здесь импровизация строится путем многократного повторения и постепенного «разукрашивания» той или иной фигуры — это действительно довольно «первозданный» способ разворачивания музыки, свойственный многим (может быть, всем — я не специалист) культурам. И для этого способа перенос с деревенской площади или лесной полянки на концертную площадку, пожалуй, наиболее критичен. Вот «Тригону», несомненно, удалось. Во-первых, благодаря очень удачному инструментальному составу: альт (имеется в виду струнный альт, а не альт-саксофон) практически в естественном звучании, не подкрашенный электроникой; электрический бас, причем в руках музыканта, явно внимательно слушавшего таких грандов этого инструмента, как Жако Пасториус или Мирослав Витош, и разнообразная перкуссия (без ударной установки), применяемая очень тактично. Такой состав позволяет в звуке как бы сразу и находиться внутри традиции (поскольку скрипка — и альт, виола — в молдавской музыке играют существенную роль), и оставаться от нее отвлеченным, трактовать ее извне (ибо альт не есть инструмент исключительно молдавский, а принадлежит всей европоцентричной культурной ойкумене). Во-вторых, альтист и лидер «Тригона» Анатол Штефанец — настоящий потомственный молдавский лаутар и как молдавская музыка существует вне концертного зала, как она сопрягается с праздником и с бытом знает не по фольклористским экспедициям. Но «Тригон» не пытается ничего воспроизводить и повторять — музыканты просто уверены, что такой музыкальный язык пригоден для живой современной речи. Их «нутряная» уверенность сообщает и музыке качество неслучайности, достоверности. Наконец, «Тригон» — пример редкостной открытости. Музыканты рады примерить свое видение музыки, свое ощущение традиции, свои импровизационные методы к самому разнообразному материалу: могут «гонять собаку» с атональщиками-авангардистами, участвовать в хеппенингах, могут включить в программу длиннющие версии общеизвестных джазовых стандартов вроде «Каравана» или «Бердлэнд». Впрочем, такого нет в альбоме, который стал поводом для моих рассуждений, — его продюсировал Румынский фонд культуры, где, конечно, были куда более заинтересованы в отчетливости традиционного начала, а не в проникновении на джазовые территории (и все же один блюз на пластинке присутствует).
