— Воины-мамлюки! — закричал Малцаг. — Слушай мою команду! Всех гребцов перебить, занять их места, сверху щиты. Вперед! Парус спустить! Спустить парус! Приготовить горшки! Приготовить дротики. Всем под щиты. Без команды не стрелять. Не грести. Стоять!
В это время первый залп пиратских стрел со свистом настиг корабль. Потом еще и еще тучи стрел. Вся палуба под щитами, по ней в такт качки прокатывается волнами густая черная кровь, и непонятно — это кровь гребцов, или еще прибывает. Малцага это не интересует, он тоже под защитой, но зорко высматривает за маневрами галер.
Галеры длинные, узкие, с пропорцией 10:1 в бимсе у миделя, очень низкие: высота от киля до планшира всего два метра. Это чисто пиратский вариант: они как угорь по воде скользят, легко рассекая волны, но неустойчивы.
Оба борта набиты битком и Малцаг видит теперь не только лица, но и блеск глаз: в них страсть хищника и радость скорой наживы. Бездействие на корабле их не тревожит, они, видать, уверены, что здесь их кто-то ждет, помогает. Абсолютно не боясь, пираты с диким визгом уже догоняют корабль, галеры с обеих сторон начали обходить корабль, уже размахивают крюками, готовясь на абордаж, как Малцаг рявкнул команду:
— Грести! Правый борт — назад, левый — вперед!
Он сам лег на кормило. Корабль, не дрейфя, под действием ветра и моря сам норовит стать поперек волн. Вот этому развороту и стал помогать Малцаг. Судно медленно, но верно развернулось во всю ширь, что задумал Малцаг, претворилось наполовину: одна галера не смогла уклониться, сходу, с тупой силой врезалась в корму, заскрежетала. Почти все, кто были на палубе, повалились от удара. И в это время умело полетели смертоносные крюки. С шипящим свистом они намертво впились в деревянные борта. Команда «В атаку!» Лишь тогда Малцаг отдал свой приказ:
— Колчаны и дротики — попеременно!
Мамлюки, что сопровождали корабль, — из регулярных войск и знают этот прием, одновременно стреляют из луков, бросают дротики и прячутся под щиты на время, пока достается очередная стрела из колчана. Организованная стрельба с высоты в значительной мере сократила число, но не бешеный пыл нападающих.
Малцаг во всю глотку орал, но теперь мало кто его слышал. С правого борта с галерой беда и оттуда мало криков: пока отбиваются. А вот с левого борта взяли на абордаж, и корсары, как неугомонные муравьи, полезли на штурм.
— Горшки, кидайте горшки! — кричал Малцаг, но в этом страшном вое сам себя не слышал. Поняв, что команды больше не нужны, он сам бросился в самое пекло. То была короткая, кровавая и страшная битва. На море всегда бьются яростнее, чем на суше, потому что отступление и бегство невозможны.
Если бы не умелый маневр, то итог поединка был бы иной, а теперь, к концу схватки, одна галера уже затонула, вторая горит, в море плавает много людей, а Малцаг вновь командует:
— Спасайте, всех спасайте, на борт!
— Зачем тебе они сдались? — здесь же рядом эмир Хаджиб.
— А кто грести будет? — о дальнейшем думает Малцаг.
С пленными пиратами, а их осталось более полусотни, не церемонились: еще побили, чтобы сбить оставшуюся спесь, заставили очистить палубу от мертвых и тяжелораненых, потом они до блеска мыли весь корабль, а после этого приковали к месту гребцов. Вот тут у пленных заиграла гордость, даже кнут не помогает, теперь свободолюбивые пираты и утопиться готовы.
А мамлюки почти все прошли школу рабства, они знают, как это честолюбие изничтожить, предлагают всякие пытки вплоть до голода и жажды. Но это долго, самим изнурительно, и то, что видел Малцаг, почти никто не пережил, вот и прошелся он быстро по рядам, каждому пленному в пятку шило воткнул. Крик такой, что в перепонки давит, да у Малцага ушей нет. Он на корме у перевязанного капитана:
— Хе-хе, тебе оба уха и обе пятки, как мне, иль еще как?
— Пощади, пощади, Малцаг! Без меня такой корабль не пойдет, — уничтожающим взглядом кавказец смотрел сверху, да капитан спас себя: — Где-то пробоина, на палубе крен.
Оказывается, на носу галеры был металлический таран. Остаток дня под руководством капитана заделывали приличную брешь. И лишь в сумерках, пользуясь тем же попутным ветром, подняли полный парус; вначале неумело, вразнобой, а потом, когда Малцаг напомнил о второй пятке, дружно заскрипели весла.
В полночь после столь тяжелого дня на корабле все спят, даже новые гребцы. Лишь в одном месте какое-то движение, там доктор Сакрел, и стонут раненые. От перевозбуждения Малцагу не спится, к тому же он вызвался дежурным по кораблю. Но теперь оставаться на корме он не может, тянет его, как лоцмана, на нос корабля. Он вглядывается в темную страшную даль и думает, что его ждет впереди, куда его приведет этот парус. И так задумался, что даже не среагировал, когда к нему подошел Сакрел. Чувствуя локоть друг друга, они долго стояли, молча всматриваясь в бездонный мрак, пока доктор тихо не выдал:
— Я сегодня не раз вспомнил, как ты рассказывал про Тамерлана.
— Правильно сделал, — груб ответ. — Эту жестокость он породил.
Наступила долгая пауза, которую так же нарушил Сакрел:
— А с гребцами нельзя было как-то иначе?
— Можно было, можно! — закричал вдруг в ярости Малцаг и, увидя, как доктор отпрянул, уже тише, но так же жестко добавил: — Сакрел, мне надоел твой вшивый гуманизм, вся эта лживая набожность и паразитическая добродетель. Неужели ты не видишь этот мир? Или у тебя зрение иное? Сколько раз ты мне задаешь этот плебейский вопрос?! Жизнь — борьба! И если хочешь «иначе», то мы с тобой были бы давно там, — он ткнул пальцем вниз, — а твои девочки до утра — под пиратами и гребцами. А на рассвете — тоже за нами. Так это никогда не поздно, утопиться всегда сподручнее, а вот бороться, хотя бы ради потомства — вот это жизнь! И в ней законов нет, есть Тамерлан, он — Повелитель, царь и властелин!
Больше в пути приключений не было. На острове Самос они прикупили еще рабов-гребцов, набрали пресной воды и пищи. Потом остановились у острова Родос, после был Кипр, где эмир Хаджиб уже полностью выздоровел и руководил активно всем процессом.
В отличие от него Малцаг, наоборот, полностью сник, как-то на глазах после Кипра угас. Тоскуя по пестрому и цветущему Кавказу, он и Измир считал какой-то убогой полупустыней. Увидев голую землю Кипра, совсем погрустнел, а когда достигли пустынных берегов Сирии, ему просто стало страшно: как средь этих голых песков и камней можно жить? А тут еще начиналось лето. Малцаг в столь южных широтах никогда не бывал, от жары ему невыносимо. Днем он пытается укрыться в трюме, да там воздух вонючий, духота, крысы. Он бежит наверх, и там несносно. Все над ним смеются, а он не находит покоя, мечется из стороны в сторону. Все ему невмоготу, противно, и лишь доктор Сакрел понимает, что это не внешний жар, это жар души мучает Малцага. Не знает он, что ему дальше делать, как ему быть, как жить. Что он будет делать в этих пустынных, знойных странах, в этих незнакомых городах? Ведь он ничего не умеет и не знает, чего хочет. Зачем он уплывает все дальше и дальше от своей земли? А что делать на своей земле, на Кавказе? Ведь он уже знает по рассказам земляков, что там никого нет, Тамерлан всех изничтожил, все отравил, и даже редкие дороги не только бурьяном, но уже и лесами заросли. Так и это не все. Говорят, Тамерлан в районе бывшей столицы Магас оставил мощный экспедиционный корпус из отъявленных головорезов, и цель их одна — добивать всех горцев, что его сына убили, за каждую башку — солидный подарок. Так вот им надо мстить! Идти домой и мстить! Но как? С кем? Где взять людей, где взять оружие и коней? А может, все забыть, всех простить и стать как доктор Сакрел? Семья, дети, дом, родина.
— У-у-у! — раскалывается от жары голова Малцага. — Где родина? Какой дом? Какая семья?.. А Шадома?
С этими мыслями, точнее треволнениями, весь долгий путь метался Малцаг по большому кораблю, не находя себе места в столь ограниченном пространстве. Днем, в жару, он чувствовал себя совсем плохо, а окружающие поддразнивали. Что будет дальше, когда лето распечет? Вот это «дальше» было совсем несносно, и он как благодать искал любую тень и как спасения ждал ночь. И она наступала, и приходила приятная прохлада. Но он покоя не находил, и сон не шел. И как-то среди ночи, видя, что и Сакрел не спит, кавказец сел рядом с ним и, глядя в бесконечное, свободное звездное небо, понимая, что что-то с ним не так, печально спросил:
— Доктор, что мне делать? Не выношу я этой жары.
— Малцаг, — Сакрел погладил его грудь, — дело не в жаре. Вот тут у тебя тоска. По медицине — меланхолия, депрессия.
— Дай мне лекарство, вылечи от этой заразы.
— От этой заразы лекарства нет. Твоя печаль — из-за неопределенности в будущем. Грустить бессмысленно. Нужно, хорошо подумав, действовать.
— Как «действовать»? — повысил голос Малцаг.
