Собака смотрела на хозяина коричневыми с рыжинкой глазами и лизала ему руку, в знак понимания и сочувствия.
Возвратившись на стоянку, Гуцзесе выбрал нож подлиннее, давно лежавший без дела, и долго его точил.
А утром, позавтракав, сунул нож за пояс и вышел из юрты.
— Куда ты? — Айя вышла следом.
— Поброжу по лесу, — бросил он, даже не обернувшись.
— Маньди, сходи с папой в лес, собери грибов! — крикнула она сыну.
Маньди выбежал из юрты и обвил ручонками ноги отца.
— Папа, возьми меня с собой!
— Я не на прогулку. — Он взглянул на жену…
— Маньди, у папы дела, не мешай ему.
Гуцзесе поцеловал сына и ушел. Малыш, чуть не плача, смотрел ему вслед, сунув пальчики в рот. Айя, в полной растерянности, тоже смотрела на удалявшегося мужа.
Гуцзесе торопился, опасаясь, как бы дядюшка Божэму не догадался о его намерениях, ведь наверняка не отпустит. Вдруг наперерез ему бросилась Вэньцзи и завиляла хвостом. В ее собачьих глазах была такая грусть! Она почуяла, что хозяину грозит опасность, и молила взять ее с собой.
— Иди домой, Вэньцзи!
— Не ходи, Гуцзесе, — упрашивала, догнав его, жена. — Что ты задумал? Послушай меня хоть раз. Ведь ты без ружья, я боюсь… — Она теребила край его одежды.
Гуцзесе бросил на нее сердитый взгляд.
— Возьми хотя бы собаку, — уговаривала Айя…
— Отпусти меня, а собаку привяжи. Ну что ты, в самом деле! Я знаю, что делаю. — Он вышел из себя, покраснел, сжал кулаки и стремительно пошел дальше.
Но у склона горы замедлил шаг. Как настоящий охотник, он всегда был уверен в своих силах и в то же время осторожен. «Главное — спокойствие и выдержка», — говорил он себе. Он и счет потерял убитым медведицам, за год обычно убивал штук пять. Но идти на зверя без ружья, с одним ножом ему не приходилось, настроен он был мрачно.
Не только ради оленей отважился он на такой поступок. Как стремится заваленный камнями родник прорваться наружу, так искал Гуцзесе выход своему гневу, потому и решил помериться силами с медведицей.
Дойдя до холмика, где были закопаны останки оленя, он вытащил нож, провел по клинку: «Хорош!» И, тяжело ступая, двинулся дальше, держа нож наготове.
Вокруг было тихо. Медведица, видимо, спряталась. Это придало охотнику смелости, и он с гордостью подумал: «Зверь боится человека». Он громко кашлянул, и медведица появилась, видно дремала, а охотник ее разбудил.
Бежала она, смешно вытянув лапы и словно верблюд выгибая спину, ломая на ходу ветки и грозно рыча. Охотник не сводил с нее глаз. Вот она уже совсем рядом, так близко, что видны безжалостные, налитые кровью глаза.
— Спокойствие и выдержка, — произнес он вслух. — Сейчас медведица остановится.
И она действительно остановилась. Оглядела охотника — уж не дерево ли это? Повела своим маленьким блестящим носом, принюхалась и почуяла человека. С оглушительным ревом медведица встала на задние лапы, вытянула передние и, покачиваясь, неуклюже двинулась вперед.
Она едва не коснулась его лица. Может быть, среди ей подобных она казалась красивой, даже стройной, но у охотника вызывала отвращение, стоя перед ним черной стеной, наводящей ужас.
«Не упусти момент, смелее!» — приказал он себе.
— Хэй! — крикнул охотник и с такой силой всадил нож медведице в грудь, что он прошел до самой печенки. Медведица хлопнула лапой, отползла на несколько метров и повалилась под деревом.
Охотник тоже упал, но тотчас вскочил и приготовился к защите. Однако медведица лежала неподвижно, и он перевел дух. Он как-то весь обмяк, руки горели и ныли, незажившая рана кровоточила. Медведица ударила его лапой как раз по больному месту. Пришлось разорвать рубашку и перевязать рану. В полном изнеможении он прислонился к дереву, голова кружилась, словно он выпил лишнего.
Когда он немного пришел в себя, тени стали длиннее. «Пора. Медведица наверняка испустила дух. А ведь здорово, что я без ружья с ней справился».
Везде, даже на ветках, были следы крови.
Медведица лежала ничком у дерева, вонзив в землю когти. Жалко было на нее смотреть. Медведица не дышала. Нож прошел через грудь в позвоночник, разорвал печень. Охотнику даже не верилось, что такая в нем сила!
Медвежат нигде не было — убежали, почуяв опасность. Вряд ли кто-нибудь из охотников, даже самых опытных, самых смелых, решился бы на такое. Со стороны его поступок мог показаться безумным, но ведь это прекрасно — идти на медведицу без ружья, красиво!
Раненая рука нестерпимо болела, и он с трудом содрал шкуру и разделал тушу. На это ушло столько же сил, сколько на поединок со зверем. Шкуру и мясо он развесил на дереве, мясо прикрыл ветками, чтобы не сожрало воронье.
Теперь можно было передохнуть. Оленям больше не грозила опасность. Эта мысль наполнила его душу радостью и гордостью. Он развел огонь и принялся жарить медвежатину, в воздухе вкусно запахло жареным мясом.
Вдруг до него донесся какой-то шум. Он прислушался. Кто-то приближался к нему, какие-то люди. Они были уже совсем близко. Слышались их голоса. Судя по разговору, люди эти не часто бывали в горах. О! Да они вооружены! Он слышал, как ударялись о стволы винтовки. Давно не слышал он этих звуков и сразу все понял.
Он не испугался, даже не шевельнулся. Стоит ли прятаться?! Он выполнил свой долг, олени хоть несколько дней поживут спокойно, он повидался с теми, кто ему дорог. А теперь ему все равно!
В это время появились двое, они озирались по сторонам, сразу было видно, что ищут кого-то.
Впереди — толстый, по имени Чжан Сишэн, охотник запомнил его на всю жизнь. Он тяжело дышал, даже издали было слышно, и своим нелепым видом напоминал охотнику только что убитую им медведицу.
Второго, худого и крепкого, охотник не знал.
Гуцзесе взял кусок медвежатины, разрезал и молча принялся есть.
— Сто восьмой! — крикнул Чжан Сишэн, уставившись на охотника.
Но Гуцзесе, словно не слышал, отрезал еще кусок, отправил в рот и стал не спеша жевать.
— Это… он? — спросил худощавый.
— Он! Я же сказал, что никуда он не убежит. Ты… его знаешь?
— Он — отличник труда по защите леса, Гуцзесе, верно? Как же ваша «диктатура масс»?..
— Ты хотел что-то сказать, Ван У?
— Однажды мы тушили пожар в горах, нас было человек сто, и заблудились. А он, совсем больной, помог нам выбраться, — тихо ответил Ван У.
Его лицо показалось Гуцзесе знакомым. Может быть, они и в самом деле встречались. С кем только не встречался Гуцзесе, когда был проводником пожарников! Разве всех припомнишь?
— Ты, мать твою так, не делай из него героя, и будь осторожен, он понимает по-китайски. Твоя задача — его доставить. Поменьше болтай, лучше будет. — В голосе Чжан Сишэна звучало раздражение. — Да опусти ты свое злодейское оружие! — заорал Чжан Сишэн, глядя на нож в руках охотника.
— Не бойся, я просто ем мясо. Может, отведаешь? — с насмешкой произнес Гуцзесе. Видя, что толстого может с перепугу хватить кондрашка, охотник положил нож на землю.
— Пошли, следуй, пожалуйста, за нами. — На слове «пожалуйста» Чжан сделал ударение. Он хотел поднять с земли нож, но вдруг увидел медвежью шкуру и испуганно отпрянул.
— Это шкура мертвого медведя, — не скрывая иронии, пояснил Ван У.
— Убил медведя? А ружье твое где? — оправившись от испуга, допытывался Чжан Сишэн.
— Так ведь вы их когда еще конфисковали!
— Тут что-то не так! Не мог же ты голыми руками уложить медведя.
— Нож! У меня был охотничий нож! Его вы тоже конфискуете?
— Не болтай чепухи!
— Напрасно кричите! Он правду говорит, — заметил Ван У.
— Ну-ка, ты, мать твою так, слишком много себе позволяешь!
Он надел на Гуцзесе наручники.
Ван У дернул Чжана за рукав и поморщился:
— Зачем это?
— Не лезь, куда не просят, меньшевик несчастный! Не суй нос в чужие дела!
— Эй, сними-ка эту штуку! — зло произнес Гуцзесе, обращаясь к Чжану.
— Какую штуку? Наручники? Сбежать хочешь?
Гуцзесе плюнул с досады.
— Ты не дома — в лесу. Видишь огонь? Загасить надо! Даже этого не понимаешь! — Охотник перешел на крик.
Когда сняли наручники, Гуцзесе пошел к речке, принес воды, загасил костер. Чжан Сишэн ходил за ним по пятам. Он снова надел на охотника наручники, вывел его на дорогу и с видом победителя пропустил вперед. Ван У был мрачнее тучи.
— Эй, хотел сбежать, да не вышло, — злорадствовал Чжан Сишэн.
— Сбежать? — покосился на него охотник. — И не собирался. Просто пошел повидаться с родными.
— Повидаться с родными? Хорошо придумал!
Когда перешли гору и очутились у развилки, Гуцзесе остановился.
— Чего стал? — крикнул Чжан.
— Пойду к своим, попрощаюсь.
— Нельзя!
— А я пойду!
— Нельзя!
— Пусть сходит простится, — вступился Ван У за Гуцзесе.
