Так что же делать? Фридрих давно отставил в сторону наивную мысль о том, что он может сделать из Альфреда лучшего человека, — это, похоже, была просто юношеская глупость. Ради собственной карьеры (и благополучия жены и двух маленьких сыновей) у него был только один доступный вариант: следовать приказам, изо всех сил постараться выудить Альфреда из больницы и как можно скорее вернуться к семье и своим пациентам в Берлине. Ему следовало закопать поглубже свое презрение к пациенту и действовать профессионально. Первым его шагом было выстроить ясные рамки взаимоотношений ради терапии.
— Я тронут вашими словами о нашей дружбе, — проговорил он. — Но ваше утверждение о том, что я — ваш единственный друг, меня тревожит. Каждому нужны друзья и доверенные лица. Мы должны постараться что- то сделать с вашей изоляцией: несомненно, она играет главную роль в вашем недуге. Что касается нашей совместной работы, позвольте поделиться еще кое-какими сомнениями. Их сложнее выразить, но мне необходимо это сделать. У меня тоже есть проблемы, связанные с конфиденциальностью. Как вы знаете, ныне малейшее сомнение в позиции партии считается уголовным преступлением. Даже за разговорами следят, и очевидно, что эта слежка с течением времени будет становиться все интенсивнее. При авторитарных режимах всегда так бывает. Я, как и большинство немцев, согласен не со всеми принципами НСДАП. Вы, разумеется, прекрасно знаете, что Гитлер никогда не набирал большинства голосов. Когда мы в последний раз виделись — это было много лет назад, шесть, по-моему, — вы выбежали из моего кабинета, если позволите напомнить, в гневе, вне себя от ярости. И я не уверен, что, придя в подобное состояние теперь, вы станете сохранять приватность. А это приведет к тому, что я буду чувствовать себя скованно, и моя работа с вами пойдет менее эффективно. Я, наверное, очень многословен, но думаю, вы меня поняли: конфиденциальность должна быть двусторонней. Я дал вам свою личную и профессиональную клятву: то, что вы здесь сказали, здесь же и останется. Мне нужны такие же гарантии.
Оба некоторое время сидели в молчании, и наконец Альфред проговорил:
— Да, я понимаю. Даю вам слово, что все ваши комментарии сохраню в тайне. И я понимаю, что вы не можете чувствовать себя в безопасности, если я стану выходить из себя.
— Хорошо. Итак, мы должны работать аккуратнее и стремиться к тому, чтобы мы оба чувствовали себя в безопасности.
Фридрих внимательнее вгляделся в своего пациента. Альфред был небрит. Темные мешки под глазами свидетельствовали о бессонных ночах, а его траурный вид возбудил врачебный инстинкт Фридриха; он отринул свою антипатию и приступил к работе.
— Скажите мне, Альфред, какова наша цель. Я хочу вам помочь. Что бы вы желали от меня получить?
Альфред несколько секунд помедлил, а потом сказал:
— Попробуйте вот что. В эти последние недели я очень много читал, — он указал на стопки книг, расставленные по всей комнате. — Я возвращаюсь к классикам, особенно — к Гете. Помните, я рассказывал вам о своих проблемах с директором Эпоггейном прямо перед окончанием училища?
— Если вас не затруднит, освежите мои воспоминания.
— Благодаря моей антисемитской речи меня выбрали старостой класса, и он потребовал, чтобы я выучил наизусть несколько параграфов из автобиографии Гете.
— А, да-да, теперь вспомнил. Те фрагменты, где речь шла о Спинозе. Они дали вам такое задание, потому что Гете восхищался Спинозой.
— Я был так напуган перспективой не получить аттестат, что хорошо их запомнил. Даже теперь могу пересказать их наизусть, но ради краткости я просто выделю главные моменты. Гете писал, что он пребывал в беспокойном состоянии, и чтение Спинозы даровало ему замечательное успокоительное для его страстей. Математический подход Спинозы обеспечил удивительное равновесие его буйным мыслям и привел к умиротворенности и более дисциплинированному способу мышления, который позволил ему доверять собственным выводам и чувствовать себя свободным от влияния других.
— Хорошо излагаете, Альфред. А что касается вас и меня…
— Что же, именно этого я от вас и хочу. Я хочу того же, что Гете получил от Спинозы. Мне необходимо все это! Я хочу успокоительного для моих страстей. Я хочу…
— Это хорошо. Очень хорошо. Остановитесь на минутку. Позвольте мне это записать, — Фридрих открыл свою перьевую ручку, подарок его наставника, и записал: «Успокоительное для страстей». Альфред продолжал, пока Фридрих делал заметки:
— Свободы от влияния других. Равновесия. Спокойного, дисциплинированного способа мышления.
— Хорошо, Альфред. Нам обоим было бы полезно вернуться к Спинозе. И, более того, попытка провести в жизнь его идеи может вполне подойти такому уму с философским уклоном, как ваш. Возможно также, это удержит нас вдали от сомнительных областей. Давайте встретимся завтра в то же время, а я пока займусь работой и кое-что почитаю. Можно мне одолжить у вас автобиографию Гете? А «Этика» по-прежнему при вас?
— Да, тот самый экземпляр, который я купил в свои 20 лет. Говорят, Гете носил свою «Этику» в кармане целый год. Я ее в кармане не носил. На самом деле я даже не открывал ее все эти годы. Однако не могу заставить себя расстаться с ней.
Хотя всего несколько минут назад Фридрих только и думал о том, как бы уйти, при этих словах он уселся обратно.
— Я понял свою задачу. Я постараюсь вычленить те отрывки и идеи, которые помогли Гете и могут также помочь вам. Но, думаю, мне необходимо узнать больше о том, что спровоцировало у вас нынешний приступ безнадежности.
Альфред описал ему тот самоанализ, которым занимался утром. Он рассказал Фридриху, что не испытывает радости от своих успехов, и о том, как его «Миф», его высшее достижение, причинил ему столько мук. Он выложил все подчистую и особенно подчеркнул, что все в его жизни неизбежно сводилось к одной точке — к Гитлеру. Закончил Альфред такими словами:
— Более чем когда-либо я теперь вижу, как все мое чувство «я» зависит от мнения Гитлера обо мне. Я рабски желаю его одобрения.
— Я помню, вы сражались с той же проблемой, когда мы встречались в последний раз. Вы рассказывали мне, что Гитлер всегда предпочитал общество других и никогда не включал вас в свой внутренний круг.
— А теперь возьмите мое тогдашнее чувство и умножьте его на десять, на сто! Это сущее проклятие, пропитавшее каждый закоулок моей души! Мне необходимо изгнать его, как изгоняют бесов.
— Я сделаю все, что смогу. Давайте посмотрим, что на этот счет может предложить нам Бенедикт Спиноза…
На следующий день Фридрих вошел в комнату Альфреда — и его приветствовал побритый и тщательнее одетый пациент, который с живостью поднялся ему навстречу и сказал:
— Ах, Фридрих, я так хочу начать! Последние 24 часа я только и думал, что о нашей встрече!
— Выглядите вы веселее.
— И чувствую себя тоже. Лучше, чем за многие недели. Как такое может быть? Хотя две наши встречи заканчивались скверно, мне лучше просто от того, что я вас вижу! Как вы это делаете, Фридрих?
— Может быть, я несу вам надежду?
— Отчасти — да. Но тут есть что-то еще.
— Полагаю, это напрямую связано с вашей человеческой потребностью в заботе и контакте… Давайте придерживаться программы — это важно, но пока сосредоточимся на нашем плане действий. Я выбрал несколько пассажей из Спинозы, которые кажутся мне имеющими отношение к делу. Давайте начнем с этих двух фраз… — он раскрыл книгу и прочел:
Разные люди по-разному эмоционально реагируют на тот же самый объект и являются в силу этого различными по своей природе; один и тот же человек в разное время может испытывать разные аффекты по отношению к одному и тому же объекту.
Заметив озадаченное выражение Альфреда, Фридрих пояснил:
— Я процитировал это только как стартовую точку для нашей работы. Спиноза просто говорит, что на каждого из нас может по-иному влиять один и тот же внешний объект. Ваша реакция на Гитлера может в корне отличаться от реакции других людей. Другие могут любить его и почитать, как и вы, однако все их благополучие и самоуважение не будут столь полно зависеть от их отношения к нему. Не согласны?
— Возможно. Но у меня нет возможности познать внутренние ощущения других.
— Я провел большую часть своей жизни, исследуя эту территорию, и видел множество доказательств, поддерживающих постулат Спинозы. Например, мои пациенты демонстрируют разную реакцию на меня уже во время первой встречи. Некоторые мне не доверяют, а другие могут сразу же проникнуться ко мне доверием, в то время как третьим кажется, что моя цель — навредить им. И в каждом случае, по-моему, я отношусь к ним одинаково. Как это можно объяснить? Только допустив, что существуют различные внутренние миры, воспринимающие одно и то же событие.
