– Дальше? – я пожимаю плечами. – Хочу начать нового себя. – И добавляю шепотом: – Уже не здесь...
– Что? – Ваня дергает плечами. – Ты это... Ты сейчас хорошо соображаешь?
Я киваю.
– Можно вопрос? А... а Наташа?
– Наташа...
– У тебя с ней все в порядке?
Я смотрю на часы, поднимаюсь с дивана, захожу к себе в кабинет, беру бумажник, пропуск и очки.
– Ты мне не ответил, – настаивает Ваня.
– Отвезешь меня в Останкино?
– Да, – кивает он, – все-таки, может, подумаешь? Может, ты не с того сейчас начинаешь? Не там ищешь проблему?
– Я не ищу проблем, Ванечка. Кажется, это они меня ищут. Антону не говори пока ничего, ок?
– Как скажешь, чувак. Я бы на твоем месте сейчас поехал к Наташе. Послушай, давай я тебя к ней отвезу!
– Я разберусь, Вань. Со всем разберусь, ты уж поверь.
По профессиональной привычке захожу в интернет через мобильный, и всю дорогу до Останкино трачу на чтение комментариев. Первый из них: «Самоубийца!» Комментаторы разделились на три группы: соболезнующие девушки требуют возвращения, падкие до скандалов мальчики поддерживают и поливают помоями канал, критики и ненавистники разоблачают пиар, а самые конченые односложно резюмируют: «Наконец-то его выпездили».
Запись спустя два часа возглавила топ блогов. И я тщеславно улыбаюсь. Самое страшное в такой ситуации – уйти незамеченным. Уйти так, будто тебя и не было. Завтра, послезавтра, хорошо – через неделю о тебе забудут. Но сегодня эти прощальные аплодисменты и освистывания продолжатся до глубокого вечера. И они все твои. Все твои, чувак. Не об этом ли ты мечтал?
Но что-то внутри говорит тебе: нет, не об этом. Что-то, что заставило тебя подорваться с чужих берегов и вломиться на сцену. Упасть, как двадцатитонная гиря. Либо ты сценарий до конца не прочел, либо аппаратура сломалась. Это не твой финал, Андрей. Впрочем, теперь уже все равно.
«Хочется начать нового себя. Уже не здесь».
В приемной Лобова прошу у Жанны чистый лист бумаги. Жанна сегодня первый день из отпуска и, судя по всему, не в курсе последних событий. Она увлеченно рассказывает мне про дайвинг в Египте, про тамошних похотливых мужиков, про дикую жару и что-то еще. Я смотрю на лежащий передо мной лист. Жанна предлагает кофе, я отрицательно кручу головой и спрашиваю, как пишется заявление об уходе.
– Я, такой-то-такой-то, прошу уволить меня по собственному желанию, – старательно вывожу под ее диктовку. – А на чье имя? Лобова?
– Нет, пиши на Памфилова, он по документам генеральный директор.
– Ага. Что дальше?
– ...с занимаемой должности. Какая там у тебя должность?
– Ведущий.
– Ну вот. Число, подпись.
Ставлю, расписываюсь. Отдаю заявление.
– Тебя на другое юрлицо переводят? – Она зачемто смотрит бумагу на свет, будто я ее чем-то испачкал.
– Нет.
– А... а тогда зачем?
– Зайди в интернет, там все написано. Объяснять долго. Все, Жанночка, был счастлив быть вашим коллегой.
– Андрей, ты с ума сошел?! – взвывает она. – Что случилось? Ты можешь мне сказать?
Но я бегу по коридору, преодолеваю два лестничных пролета и пытаюсь отвлечь себя мыслью: куда теперь?
Звонит Дима. Орет, как поросенок, которого не добили на бойне:
– Ты сошел с ума? Захотел красиво остаться не при делах? Всех тут говном помазать? У тебя не получится, потому что...
– Я знаю, почему...
– Ты вообще знаешь, какая реакция на твой пост там? Представляешь, что у Лобова сейчас происходит? Как информация расползается? С какой скоростью?
– Дим, знаешь анекдот?
– Какой, нахуй, анекдот?! Зачем ты это сделал? Я же тебя просил! Я за тебя поручился практически...
– Короче, мальчик приходит из школы и спрашивает отца: «Пап, у нас сегодня урок был по средствам массовой информации. Вот ты, например, знаешь, что такое „неинформированность“ и „безучастие“?
– Ну?
– «Я не знаю. Мне похую». Давай, Дим. Пока.
По дороге встречаю пару коллег, которые шарахаются от меня, как от чумного, даже не делая попытки поздороваться. Потом пытаюсь увернуться от оператора, дяди Пети, но он растопырил руки, как медведь, сгреб меня в охапку и минут пять повторял, как мантру: «Андрей, шли ты всех нахуй. Ты звезда, а они все мудаки в кабинетах. Нет тебя – и нет программы, что ты так переживаешь?»
Вырвавшись от оператора, выгребаю на первый этаж и ловлю эсэмэс от Хижняка:
«Не знаю, что в таких случаях говорят, не знаю, как бы я вел себя на твоем месте. Просто знай, что я с тобой. Ты это и за меня сделал тоже. Если нужна моя помощь, в любом виде, просто набери. Олег».
Вот вроде и все, – улыбаюсь я, долги отданы, прощальные слова сказаны. Козлы повели себя как козлы, а люди остались людьми. Вроде бы все, думаю я, но есть небольшое «но». И это «но» медленно выплывает из-за угла кафе в сопровождении двух верных подруг-пажей. Подхожу к Даше, цепко хватаю за руку:
– Пойдем!
– Куда? – упирается она.
– Поговорить нужно, пять секунд.
– Никуда я с тобой не пойду! – Даша пытается вырвать руку, но я вцепился, как краб.
– Еще как пойдешь! – практически выворачиваю ей запястье и волоку за собой.
– Прекрати, что ты делаешь! – Она молотит меня свободной рукой по спине, но я в таком состоянии, что по мне хоть кувалдой долби. Вытаскиваю ее на лестницу, прислоняю к стене.
– У меня к тебе, Даша, всего один, – поднимаю вверх указательный палец, – один вопрос: ЗАЧЕМ?
– Что «зачем»? Ты о чем?
– Я о том, что ты практически изнасиловала меня в Питере, сняла это на пленку, а вчера отправила файл Наташе. Из видеоформата сама перегоняла или помог кто?
– Какая тебе разница? – Она закуривает и отворачивается.
– Ты понимаешь, что это видео ничего в твоей, – я стараюсь не сорваться на крик, – никчемной жизни Даши Семисветовой, ничего не изменит, понимаешь или нет? У тебя от этого не станет стройнее фигура, это видео не убьет разом всех составляющих тебе конкуренцию самок этого города. Даже я, Даша, не то что не стану с тобой встречаться, теперь в твою сторону не посмотрю. Все, что ты сделала, – просто швырнула в души двум абсолютно чужим тебе людям дерьма.
– Я хотела верить, что один из двух этих людей мне не «чужой».
– Даша! Ты в своем уме?! – кричу я. – Ты у себя в голове что-то нарисовала, какие-то африканские страсти, дикий роман. Ты в любовь хотела со мной поиграть, да?
– Я не хотела играть. – Она закусывает нижнюю губу.
– Именно что хотела! Я же тебе объяснил все подробно: я не люблю тебя, Даша! Никогда не любил, не пытался любить и старался не подпитывать твоих иллюзий. Все, over, финал. Что и кому ты хотела доказать? Зачем?
– Чтобы было больно.
– Кому? Мне? Ей?
– Не мне одной.
– Что ты вообще знаешь о боли? Ты, проложившая себе грудью дорогу, милая провинциалка без нервных окончаний?
– Я работала секретаршей в офисе компании, которая занималась продажей недвижимости, – внезапно начинает она.
– Хороший старт карьеры.
– Мне было двадцать или чуть больше... Офис в центре Москвы, неплохая зарплата, а главное – мой шеф. Он был таким душкой, Константин Петрович, – кажется, Даша впадает в сомнамбулу, – никогда не грузил бесполезной работой, мог отпустить пораньше... квартальные премии, цветы на Восьмое марта и дни рождения. Мне казалось, он щедрый и настоящий. А ему просто нравилось играть в доброго барина.
– Это такая провинциальная озлобленность, да? Или из детства? Почему все оценки сугубо отрицательные? Премию не дал, цветов не подарил – жлоб. Подарил – тешащий самолюбие барин... Вам кто-то должен, что ли, по жизни? Обязан тому факту, что вы осчастливили этот город своим присутствием?
– Как-то он пригласил меня в ресторан, – говорит она, не отвлекаясь на мои замечания, – по глупому поводу... Я его на следующий день должна была на переговорах сопровождать или что-то в этом роде. В общем, подготовить решил.
– Ну, ты ему, конечно, дала на месте, ага? Чего теряться? – Ничего не могу поделать со своей страстью к чужим воплям души.
– Нет, я тогда девушка приезжая была и глупая. Меня мама учила, что все должно быть по любви, не с первым встречным. И у нас начался банальный служебный роман. – Она закрывает лицо рукой, делая вид, что смеется над собой вчерашней. Но плечи выдают – плачет. – Как он красиво ухаживал! Теперь таких мужчин не делают... Мы летали на выходные в Рим, он рассказывал мне все эти античные истории. Утреннее капучино в маленьких кафе...
– Какие-то «Римские каникулы». Мечта Нечерноземья. И что же наш Грегори Пек? Заставил сделать аборт? Бросил, умчавшись в ночь?
– Сначала мы встречались пару раз в неделю, потом раза три, потом все дни, кроме выходных. Потом зацепляли и один из них.
– И он снял тебе квартиру. Интересно, где? Ближе к офису или ближе к дому?
– Ближе к офису. Это была моя лучшая квартира. Крошечная однушка возле «Бауманской». С какой любовью я ее обставляла... Подушечки, посуда, белье, все эти тонны ароматических свечей, прочего сентиментального дерьма...
