— Злится?
— После Хрустальной ночи все только и думают, как уехать. Все, кто так долго верил, что все образуется. Вот как дед с бабушкой. Теперь-то они все поняли. Но опоздали. На Вильгельмштрассе и в бюро путешествий безумные очереди. Если не уехать сейчас…
— Я понимаю, — тихо сказала Дагмар и отвернулась. — Понимаю.
— Я не хочу покидать тебя, Даг! — взмолился Пауль. — Я этого не вынесу. Даже подумать не могу. Я хотел и хочу быть рядом с тобой.
Дагмар стиснула ему руку, посмотрела в глаза:
— Мне тоже невыносимо думать, что мы расстанемся.
— Если б я мог хоть что-то сделать… — начал Пауль, но не договорил, потому что Дагмар его поцеловала. Перегнулась через скатерку с остатками трапезы и прильнула к его губам.
Руки ее обвили его шею, Пауль обнял ее за плечи.
Все было так неожиданно, что он напрочь смешался.
Как и Отто, появившийся на дюне.
— Эй! — крикнул он. — Чего это вы?
От злости красный, Отто съехал с песчаного бугра.
Вот уже больше трех лет, с той ночи, как уделал штурмовика, он ни капли не сомневался в расположении Дагмар.
Да, она любила Пауля. Как брата. Но была девушкой Отто.
Вне всяких сомнений. Ведь сколько было совместных прогулок, с тех пор как Пауль придумал свой план. Сколько поцелуев, объятий, держанья за ручки и обоюдной досады от невозможности сделать следующий шаг, которого оба желали.
Но вот стоило на пару минут отлучиться, и она уже в объятиях Пауля.
— Присядь, Оттси, — позвала Дагмар. — Я хочу кое-что сказать. Тебе и Паули.
Обескураженный Отто подчинился.
Пауль тоже был растерян.
— Мальчики… — Дагмар глубоко вдохнула.
— Начало угрожающее. — Пауль старался осмыслить произошедшее. Заставить мозг возобладать над бешено колотившимся сердцем.
— Да уж! — буркнул Отто. — Кстати, это был дружеский поцелуй? Со стороны так вовсе не дружеский.
— Хорош, Оттси! — рассердился Пауль. — Мы говорили о моем отъезде. Может, ты удивишься, но Даг огорчена. Что, следовало спросить твоего позволения?
— Ага. Значит, это был прощальный поцелуй?
— Послушай, я не обязан…
— Мальчики! — оборвала Дагмар. — Перестаньте. Выслушайте меня.
Братья умолкли.
— Мы дружим с детства, — сказала Дагмар. — И вы знаете, что вас обоих я люблю больше всего на свете. Вы — моя жизнь. Особенно теперь, когда нет мамы.
Дождь усилился. Капли стекали по ее щекам и бесчисленными крохотными озерцами блестели на обнаженных плечах. Пауль и Отто молча слушали.
— Но мы выросли. Мы уже не дети, и дружба совсем иная, когда ты взрослый, верно? Между парнем и девушкой.
Братья не ответили, но напряженные лица ясно дали понять, что рассуждения эти излишни.
— Вы всегда говорили, что настанет день, когда мне придется выбрать одного из вас.
Дагмар печально смотрела на братьев.
Первым заговорил Пауль, но вышло что-то вроде карканья:
— Я думал, ты уже выбрала.
— Да, — просипел Отто. — Я тоже.
— Я выбрала, но не так, как ты думал. — Дагмар взглянула на Отто: — Вернее, как я заставила тебя думать… Прости.
Дождь полил стеной; с навеса, провисшего под тяжестью воды, на остатки пиршества сбегали ручьи.
— Я люблю Пауля, — выпалила Дагмар.
Братья застыли, в немом изумлении разинув рты.
— Поняла это год назад. Или два. Не знаю. Может, раньше. Я не хотела говорить. Никогда. И сейчас зря сказала.
Голос ее дрожал. Наверное, она плакала, но в дождь не скажешь.
Казалось, сейчас и Отто расплачется.
— Зачем же ты меня целовала, когда я принес тебе пуговицы?
— Мне было четырнадцать, Отт.
— А потом? Сколько раз.
— Я хотела тебя полюбить, Отто. Старалась в тебя влюбиться, потому что знала — рано или поздно Пауль уедет. И его любить мне нельзя. Потому что я останусь одна, а жизнь моя и без разбитого сердца — кошмар и ад.
Отто сердито отер глаза.
Дагмар хотела коснуться его ладони, но он отдернул руку.
— Ты хороший, Отт. Я тебя люблю, — ласково сказала Дагмар. — Правда. Ты же знаешь. Но Пауля люблю иначе…
Голос ее угас. Она взглянула на Пауля, будто ждала его слов.
— Но почему ты… молчала? — проговорил Пауль.
— А как ты думаешь? Потому что у тебя есть шанс, которого у меня нет! Я молчала, чтобы тебе не мешать. Я знала, что ты меня любишь. Если б год или два назад я призналась, стала твоей девушкой, писал бы ты все эти запросы на визу? Рвался уехать? Добивался билета, который получил утром? Если б я была твоей девушкой?
Пауль закусил губу.
— Конечно, нет. Я ж тебя знаю. Вы, братья Штенгель, одинаковые. Верные, смелые, лучшие на свете мальчики, я вас не стою. И теперь вас обоих у меня не будет, потому что все устроилось, все хорошо, все как надо. Тебе нашлось место, у тебя есть билет, ты будешь жить, и ничего другого мне не нужно. Оттси пойдет в армию, а у меня своя судьба, вот и все. И прекрасно — чему быть, того не миновать. Я молчала, Паули, потому что лучше умру, чем встану на твоем пути. Но сейчас все решено, дорожки наши разошлись, и я не могла допустить, чтобы ты уехал, ничего не узнав. Вот. Где бы ты ни был, кого бы ни встретил, знай, что в Германии есть… вернее, была… девушка, которая всем сердцем тебя любила.
Отто вскочил.
— Я ухожу. — Он отчаянно пытался справиться с голосом. Совладать с чувствами. Безуспешно. — Надеюсь, еще увидимся.
— Оттси! — взмолилась Дагмар. — Пожалуйста, останься.
— Не могу, — прохрипел Отто, отвернувшись. — Надо идти.
Он взбежал на дюну, чувствуя, что если еще на секунду задержится, то разревется. Но он не из тех, кто плачет на людях. Особенно на глазах брата и девушки, разбившей ему сердце.
Под навесом повисло долгое молчание.
Пауль глянул в небо, потом на озеро. Казалось, он хочет что-то сказать, но не может найти слов.
И тогда он просто поцеловал Дагмар. Как она целовала его. Прижал к себе и утонул в страстном поцелуе.
Заговорили не скоро. Первой — Дагмар, которая, похоже, не потеряла голову.
— Я жалею, что сказала, Паули. Не хотела говорить. Но потом передумала. Вдруг это тебе поможет… поддержит, что ли. Впереди долгая дорога.
Наконец и Пауль нарушил молчание:
— Дагмар… Твое признание — лучшее, что было в моей жизни.
Послышались шаги. Оба решили, что вернулся Отто.
Нет, не он. Кто-то другой. Парень лет шестнадцати.
— Ребята, сюда! — крикнул он и кому-то помахал.
Пауль сглотнул. Черт, он потерял осторожность. Ведь знал, что за городом полно лагерей гитлерюгенда и ЛНД, где молодчики ходят строем, горланят песни.
И шпионят.
С Отто он расслабился. Но теперь Отто нет.
Ну вот, притопали десять человек. Черные шорты, коричневые рубашки, шевроны со свастикой, скрипучие портупеи. У двух командиров на ремнях ножи.
— Хайль Гитлер, парни! — Пауль приветливо ухмыльнулся, встал и отдал нацистский салют. — Нынче холодновато купаться, а?
— Хайль Гитлер! — ответил вожак. — Ваши документы, пожалуйста.
Пауль знал, что этим кончится. Содействие полиции — одна из главных функций гитлерюгенда. Эти молодчики шпионили повсюду, даже в собственных семьях. Евреи уже научились остерегаться коричневорубашечных фанатиков, лопавшихся от своей значимости. Поймают в запрещенном месте — живым не выберешься.
— Облом, ребята, — сказал Пауль. — Бумаги оставил со шмотьем. Чтоб не намокли или не выронить. Не переться ж за ними в такую даль.
Конечно, попытка жалкая, но куда деваться? Они в ловушке. Малолетние нацисты жаждали поймать дезертира, уклониста от трудовой повинности, а еще лучше — еврея, нарушившего запрет. За такой улов их ждет горсть лычек.
— Отведите нас туда, где оставили документы, — сказал командир. Пауль хотел возразить, но парень его оборвал: — Или пойдете с нами! Лучше давайте по-хорошему, иначе будет по-плохому.
— Понимаете, мужики, я слинял с мочалкой приятеля. — Пауль как мог изображал рубаху-парня. — Если он увидит нас вдвоем…
— Раз не можете предъявить документы, следуйте за нами! — пролаял вожак.
— Ага! И девка тоже, — ухмыльнулся второй парень с ножом. — Коль пошла с этим, пойдет со всяким.
Пауль глянул на Дагмар. Она страшно побледнела.
Юнцы их окружили. Дагмар встала и обмоталась мокрым полотенцем. В мешковатом купальнике она себя чувствовала совершенно беззащитной.
— Слушайте, парни… — Пауль пытался унять дрожь в голосе.
— Молчать! — оборвал вожак. — В третий и последний раз предлагаю показать документы.
Пауль смолк, лихорадочно соображая. Он видел, как дрожит Дагмар.
Вперед шагнул второй вожак. Опасаться надо его, понял Пауль. Мерзкая хитрая рожа. Первый хмырь еще соблюдает какую-то корректность, но этот хочет лишь позабавиться. Прямо здесь готов избить или чего хуже.
