— Московин — не русский! — продолжает Председатель. — Русский — тоже давно уже не национальность. Знаешь, что отличает нас от других наций? Я тебе скажу… Сейчас же скажу, — хмурит лоб Председатель. — Вот! Способность на поступки, которые не несут личной выгоды! Вот это и делит нас едва ли не пополам. Но не поровну! Понимаешь меня? Тут бы впору иные определения раздавать — рус? — не знаю! Есть вот русские, которые не русские совсем, а жвачные, а есть иное, уже категория — русы–русичи? — человеки иной душевной породы.
Георгий удивляется тому, как одна и та же мысль или идея приходит одновременно едва ли не во все горячие головы разом. Словно есть меж ними нечто нематериальное, объединяющее, что сквозняком разносится по России. Всегда и во всем отдавать предпочтение пусть наивной, в чем–то детской, но справедливости, чем взрослому выверенному расчету — в «пользу дела». Нация внутри нации? Странно, но и привлекательно. Есть в этом нечто, что всегда будет тянуть к русским — истинным русским — по духу, по образу мыслей, по отношению к Правде, по совести, собственной чести в отстаивании правды и готовности за нее умереть. И русских всегда прибудет — будут они с раскосыми глазами, иные — желтолицые, но никогда не вымрут те, для кого само предложение такого свойства, как: «купить дешевле — перепродать дороже», является оскорбительным. Мы ответственными за справедливость для всех. Остальным ходить холопами у своих прихотей…
— Нам много не надо, — продолжает Председатель. — Им не понять, как можно малым довольствоваться и счастливым быть. Насчет семьи. Я на чемоданах жил, и ничего. Сына в чемодане купали — клеенку выстелишь, воды с чайника нальешь — вполне! И оладьи на утюге жарили — тоже нормально. Но тогда ощущения кинутости не было. Всегда знал, свое от государства получишь. На квартирную очередь, как многие, встал, но не успел. В родительский дом вернулся. Живу вот… — едва не виновато говорит он. — Отец был председателем. Можно сказать, сгорел на этом деле. На несправедливостях последних лет… А как тут не сгореть? Встретил тут друга детства, майора милиции, он как раз с сезонной «планерки» шел ошарашенный, выговорится ему надо было, чтобы самому не повеситься. Знаешь, данные по нашему Невельскому району Псковской области за 9 месяцев? Хрен ты от кого узнаешь, как не от меня! Засекретят! Родилось 232. Соображаешь? А умерло — 946! Причем, едва ли не все возраста от 30 до 50 лет — самый продуктивный возраст! То есть, «нормы», если они есть, если спущены на Россию, превышены в четыре раза! Четырежды!.. Как при Гитлере и даже больше! Наш район, между прочим, самый, что ни на есть, средний. А по соседнему, по Пустошкинскому, не берись, циферки должны быть покатастрофичнее. Там, чтобы положить человека в больницу, живая очередь — в среднем человек на пятнадцать на место — выписался или умер, тогда только койка освобождается для следующего. Ожидают свое по три недели — практически смертный конвейер, поскольку случается, что пациенты поступают уже на грани. Теперь, гляди, самое занятное… При подобной очереди на размещение в больницу, получено распоряжение — опять–таки, как понимаешь, указания «сверху» — о сокращении койко–мест и медицинского персонала! Соображаешь? Сокращении! Пишут — в три раза дохнем? Врут! В четыре? Опять врут! Больше!
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«Нам на 17 (семнадцать) миллионов надо подсократить число пенсионеров, тогда у нас все получится»
(АиФ N11; 2001).
«Стимулировать заботу граждан о собственном пенсионном обеспечении, снизив нагрузку на бизнес…»
/Обозначение приоритетных задач — из послания к Федеральному Собранию РФ от президента России В. Путина/
(конец вводных)
----
— Про это не пишут, — говорит Георгий. — А если пишут, то не называют причин, а если называют — то не те. Вот, Лукашенко охарактеризовал себя тем, что Белоруссия расплатилась с внешним долгом и отказалась брать займы у международного валютного фонда. Если у человека есть авторитет, то он — авторитет — должен работать на то, чему он присягал. Если человек изменил Присяге, отменил ее для себя, то он больше не является человеком авторитета. Здесь все в гармонии. То, что он еще жив и находится у власти, говорит в большей степени о качестве работы его спецслужб. Но дело времени — будут душить, взвинчивая цены на сырье. Словно они нам и не соседи, не единственный надежный союзник, который прикрывает с Запада. Если не удастся растащить белорусский госсектор по частям — раздробить, распродать, ликвидировать, то его, по примеру той же Югославии, просто на просто, разбомбят, уничтожат извне. И тут же, как и в России, запустят инструмент ликвидации пенсионеров — носителей памяти. Мертвые не оправдываются. Это за них делают живые, они же обвиняют и спорят между собой над могилами мертвых. Можно стерпеть, но не то, как это превращают в циничное вытанцовывание на костях.
— Вот–вот — оно самое! — отзывается Председатель, — А я‑то с этим нынче столкнулся, не как–то, а практически. По Псковской области существуют административные распоряжения о запрещении класть пенсионеров в больницы. Не знал? Наказано лечить только амбулаторно! Для сельского жителя — это что? А смертный приговор! Тихий, неявный… Геноцид! Так, кажется, называется? Это когда такое блядство? Государственный геноцид! Если бы только это, так и в иных случаях нелегче. Как нарочно! Например, вот оно: позвони–ка из деревни по срочному, вызови неотложку! Ноль два позвони! Скорая помощь? Как же! Приехали! «Скорая» отказывается приезжать по вызову частного лица — ее должен вызвать сельский врач! Таковы указания! Теперь набрось–ка линейку на сеть деревень района, подсчитай концы, туда–сюда. Да еще в осень по грязюке. Да то, что сельский врач тоже дома не сидит. Потом учти, что собственного телефона у врача нет, как и собственного транспорта. Мобильная у нас не берет. И где есть, там не по карману. А из города «скорая» не приедет все равно — отмазка железная — нет горючего! — везите сами! Или лечите сами! А умения же и возможности сельского участкового врача на уровне медсестры: шприц и анальгин внутремышечно. Даже физиологический раствор при истощении не поставить — нет, да не умеет! — опять–таки столкнулся нынче. Получается, что моих умений и знаний в чрезвычайных ситуациях побольше. Но канцелярщину больничную так и не преодолел. Умерла та женщина, поскольку пенсионерка. Не сразу умерла — растянулось на три недели… Кому мстить? Должен же быть ответчик, раз есть смерть?
— Закон применимости к себе, — говорит Георгий. — То, что ты делаешь или даже мыслишь другим, может быть применено к тебе. Помнишь 93-ий? Требовали же в прямом эфире актеры и прочие «культурные деятели определенной национальности» убивать «их»? Призывали? Кого собственно — другой вопрос, хотя, в общем–то, и не вопрос вовсе — тех, кто становился на защиту законного всенародно выбранного Верховного Совета СССР. Значит, требования «убить» становятся законными по отношению к ним же и их семьям. Поскольку по их вине русских семей, на русском поле, которое стало для них «диким», поуменьшило.
— И что это будет? — спрашивает Председатель.
— Это — справедливость! — жестко без тени сомнений говорит Георгий. — Всеобщая! Для всех! Закон Общины. Закон Русской Правды!
— Корреспондентку шлепнули по этой самой причине? — тихо спрашивает Председатель.
— Это кого еще? Политковскую? Она сама себя шлепнула! — заявляет Георгий со всей убежденностью в собственной правоте, гораздо большей, чем достопамятный городничий уверял ревизора про майорскую вдову, что та «сама себя выпорола».
У Георгия есть все основания так говорить. Главное, конечно, паспорт той корреспондентки, в которым ясно написано, что владелец сего предмета этим отказывается от любого иного гражданства, кроме гражданства США. Паспорт без Присяги на верность опять же не выдается, без собственноручно произнесенных слов, где сказано, что отныне он или она «берет на себя обязательства защищать законы Соединенных Штатов против всех врагов, иностранных и отечественных, на военной, на боевой или гражданской службе…» О чем тут говорить?
— Поставила себя на защиту интересов США в своем отечестве? Записалась в «пятую колонну» во времена жесткие? Пуля — это закономерность. Чья, откуда прилетела, что хотели этим сказать, кто — дело уже десятое…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
СПРАВКА:
Текст присяги при принятии американского гражданства:
«…Торжественно, добровольно и без каких–либо скрытых колебаний настоящим я под клятвой отказываюсь от верности любому иностранному государству. Мои преданность и верность с этого дня направлены к Соединенным Штатам Америки. Я обязуюсь поддерживать, уважать и быть лояльным Соединенным Штатам, их Конституции и законам. Я также обязуюсь по требованию закона где бы то ни было защищать Конституцию и законы Соединенных Штатов против всех врагов, иностранных и отечественных, на военной, на боевой или гражданской службе. В чем я торжественно клянусь, да поможет мне Бог!..»
