Через пять дней Лина стояла в сари из простыни возле китаянки Айны и негра Синицына. В руках у нее была желтая дыня; Айна придерживала рукой и костылем сноп колосьев, а в черных, пахнущих гуталином руках Синицына были помидоры. Раскормленный лагерный баянист наяривал мотивчик, обрыдший за вечерние спевки, когда все играют в вышибалы, а ты учи текст и пой.
Гибели страшные знаки
Ветер времен не остудит.
Кровь Нагасаки, прах Нагасаки
Мир никогда не забудет!
Голос людей все суровей,
Сердцу тревожно и больно.
Жаждущим смерти, жаждущим крови
Мы заявляем: «Довольно!» —
пел отряд, и на крике «Довольно!» запустил в зал бумажных голубей.
— В прошлом лагере под эту песню делали журавликов. Но они плохо летают, так что обойдемся голубями, — мотивировала воспитательница.
Что такое Нагасаки и чем бумажный журавлик отличается от бумажного голубя, Лина, как и все население отряда, выяснила через много лет, что не помешало сорвать колоссальную овацию и первый приз. Дело происходило на эстраде городского парка, и публика неистовствовала, видя, какой мощный отпор дети-инвалиды способны дать американской агрессии.
С этого лета Лина перестала плавать. Она родилась плавучей, как надувной матрас, но страх сделал тело чугунным. И пришлось постепенно привыкнуть к тому, что она «не умеет плавать».
Однажды она с Черновым плескалась ночью в Нескучном саду после его полулегального концерта в каком-то Доме культуры. Черновой был немного пьян, он взял Лину за руку и потащил на середину пруда.
— Не бойся. Человек сначала умеет плавать, а потом ходить. Ты просто забыла, сейчас вспомнишь.
И она вспомнила. Не как должны двигаться руки и ноги, а физиологический механизм легкости на воде, и поплыла. Потом без Чернового больше не получалось.
С ней тогда вообще происходили жуткие вещи. Как будто открылся третий глаз. Например, получалось видеть через весь город. Когда Черновой был особенно нужен, она сосредотачивалась и откуда-то получала информацию о его местоположении. Она звонила туда, и он подозревал, что за ним шпионят.
Потом эта способность тоже исчезла. В романе с Черновым Лина была словно подключена к огромной электрической сети, из которой в нее шло огромное тепло и невероятная информация. Она была вырвана из собственной квартиры и присоединена к кровеносной системе земного шара. Через нее бежали чужие информационные потоки, потому что она сидела на стене пространственной воронки, в центре которой Черновой посылал через микрофон сигнал тысячам людей и получал от них ответ — энергетический вихрь.
Казалось, что до него Лина жила обернутой в целлофан. Она писала про это:
Я вижу путь сюда, как тропку из окна.
И, отряхнув с себя лохмотья слов и лет,
То слышу голоса, как языки огня,
То запахи ищу, как надписи во мгле.
И кожею своей припоминаю путь,
Все смыслы прежних бед, всех счастьев имена,
Когда на простыне внезапной, как испуг,
Средь комнаты чернил касаешься меня.
И нам не разойтись друг с другом ни на шаг.
Твой смех и поворот плеча уже не раз
Заключены в большой пустой зеркальный шар,
В котором никогда никто не умирал.
— Приехали! — оборвала Линии поток сознания организаторша. — Перед вами музей Пушкина!
— «Я жил тогда в Одессе пыльной...» — улыбнулась очаровательная экскурсоводша в предбаннике музея. — «Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный свои подъемлет паруса...» Александр Сергеевич провел в нашем городе тринадцать месяцев без трех дней, после того, как Александр Первый сослал его сюда «для дальнейшего прохождения службы», дабы «он обрел правильный образ мыслей истинного христианина и верноподданного»!
— Голубушка, — сказал пожилой господин, — мы все учились понемногу...
— Это пушкинисты, — зашептала организаторша экскурсоводше в изящное ухо с камеей.
— Ах, извините, — зарделась она. — Как вам известно, здесь находились гостиничные номера, в которых останавливался великий поэт.
— И где же именно он останавливался? — ядовито спросила дама с веером.
— В одной из этих трех комнат. До конца не установлено, — смутилась экскурсоводша.
— А что ж вы тут экспонируете? — поправил очки на носу седой господин. — У вас же не может быть ни одной подлинной единицы хранения.
— Но... У нас есть документы эпохи... Есть копия рукописного журнала со стихами Пушкина. Есть раритеты того времени... Фрагмент ступеньки дома Воронцова... — испуганно сдавала экзамен экскурсоводша.
— И под это вы хотите оттяпать еще полздания и сдавать фирмам? — строго спросила дама с веером.
— Нет... Почему... Мы... Пушкин... Культурное наследие... Будущие поколения... — залепетала экскурсоводша.
— Дамы и господа, — нашлась организаторша. — Вы приехали в Одессу. А Одесса в принципе город мифов. Но если вам придется беседовать об этом музее с городским начальством, помните, что иногда неуместной правдивостью можно приговорить... Поймите, перед вами последние оазисы русской культуры на одесской земле.
— Ну что вы, — сказала дама с веером, впоследствии оказавшаяся специалистом по Серебряному веку, а не по солнцу русской поэзии. — Мы же с вами как пушкинисты с пушкинистами. Неужели вы думаете, что с «ними» мы что-нибудь будем всерьез обсуждать?
— Можно вас на минуточку? — потянул Лину за рукав Сергей Романыч.
Они отошли в тихий угол.
— Хочу извиниться за вчерашнюю невежливость. Я здесь так устал от дам с веерами. Я подумал, что вы одна из них.
— А сегодня обнаружили у меня отсутствие веера? — усмехнулась Лина.
— Знаете, есть одно письмо, — скороговоркой сказал Сергей Романыч. — Его мало кто понимает правильно. Рискуя вас утомить, я прочитаю его на память: «... Вчера я весь вечер провел наедине с известной тебе дамой, но когда я говорю «наедине» — это значит, что я был единственным мужчиной у княгини Вяземской... В общем, я хорошо продержался до 11 часов, но затем силы оставили меня и охватила такая слабость, что я едва успел выйти из гостиной, а оказавшись на улице, принялся плакать, точно глупец, отчего, правда, мне полегчало, ибо я задыхался; после же, когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка, ночью я глаз не сомкнул и испытывал безумное нравственное страдание... Еще раз умоляю тебя, мой дорогой, прийти на помощь, я всецело отдаю себя в твои руки, ибо, если эта история будет продолжаться, а я не буду знать, куда она меня заведет, я сойду с ума».
— Я понимаю, что это письмо Пушкина, а кто имеется в виду под «известной тебе дамой»? — спросила Лина.
— Под «известной тебе дамой» имеется в виду Наталья Гончарова. Но это не письмо Пушкина. Это письмо Дантеса. Он с дежурства писал Геккерену! — с торжествующей улыбкой пророкотал Сергей Романыч так громко, что на них обернулись.
— Ничего не понимаю, — пожала плечами Лина.
— А что тут непонятного? — сощурил Сергей Романыч пожилые водянистые глаза. — Дантес влюбился так, что плохо себя контролировал!
— Вот те на! — оторопела Лина. — И что, никто из пушкинистов этого письма не читал?
Миф, голубушка, сильнее. Пушкин — солнце русской поэзии. Дантес — грязный убийца. А вы хотите, чтоб кто-то интересовался его чувствами?
— Извините, — подошла организаторша к Лине. — За вами приехали с телевидения.
Машина ехала многоукладной Одессой, причесанные дома соседствовали с развалюхами, казино — с бабульками на лавочках. На стене детского сада, ангажированного курсами иностранного языка, алела вывеска «Английська мова — елементарно!».
Более ободранного здания телевидения Лина не видала никогда. Ее завели в крохотную студию.
— Меня надо попудрить, а то я буду блестеть, — сказала Лина вошедшей девушке.
— Нет проблем, — ответила девушка, достала пудреницу и начала пудрить Лину. — Через пять минут начнем. Вас предупредили, что будет прямой эфир?
— Это все равно, — сказала Лина. — Но у меня комплекс Хлестакова, по-моему, меня опять здесь приняли за кого-то другого.
— А никто ж больше из Москвы не приехал, — ответила девушка. — Еще бы губы немножко подкрасить.
— Кто будет вести передачу? — спросила Лина, сев за столик.
— Я, — сказала девушка и села напротив.
— Извините, — смутилась Лина. — Я думала, что вы визажист.
— У нас нет денег на визажистов. Но я все умею, — отозвалась девушка. — Вам будут звонить в эфир и задавать всякие вопросы про книгоиздание. Все, начинаем.
Она ослепительно улыбнулась в камеру и сказала нараспев:
— Здравствуйте, сегодня у нас в гостях человек очень интересной судьбы, писательница, поэтесса и директор издательства «Лина» Лина Борисова. Она приехала из Москвы и согласилась ответить на наши вопросы о трудностях распространения книг на русском языке на территории Украины. Скажите, пожалуйста, Лина, вот вы такая интересная женщина, почему вы пошли в издательский бизнес? Ведь это такое трудное дело.
