— Я чувствую себя какой-то мошенницей, — сказала она Молотку. — Я же простая йоркширская девушка, а разоделась точно махарани.
Молоток улыбнулся:
— Ты прекрасно выглядишь. А почитать родину наших предков — это мысль правильная. В конце концов, этим днем мы обязаны пикулям с лаймом.
— Придуманным, как ты однажды сказал мне, британцами.
— Чшш. Ты только ее величеству об этом не говори. Вдруг она передумает.
Волнение, владевшее Молотком, сопровождалось необычным для него легкомыслием. Хасан ради предстоящего события побрился и надел темный костюм с узкими брюками и синим галстуком. Он смотрел в окно на улицы Ист-Хэма, на магазинчики торговцев тканями и зеленщиков, на лотки, на вывески мелких предприятий и думал, какой долгий путь проделали многие из этих людей, чтобы попасть сюда. И о том, какую борьбу им все еще приходится вести. Кафиры, которых он видел здесь, носили кроссовки и плотные куртки, однако многие из прохожих так и оставались в одежде уроженцев северо-западного пограничного района Пакистана или Аравийского полуострова, под которую они надевали все, что способно было защитить их от холода. Как неприятны были ему пораженческие рассуждения Шахлы о том, что она называла «мусульманской политикой», о том, что никакого исламского государства никогда не будет, ведь эти слова обрекали его соплеменников на вечную жизнь визитеров, людей второго сорта — незаконных, в сущности, переселенцев, поналезших в чужие страны и политические системы.
У ворот дворца Молоток вытащил из кармана несколько присланных ему печатных страниц с инструкциями и вручил Джо разрешение на парковку: карточку с белым «М» на красном фоне. Как только все вышли из машины, их направили к широким каменным ступеням, устланным малиновым ковром. Здесь Молоток расстался с Назимой и Хасаном — ливрейный лакей повел обоих в бальную залу, к местам, откуда им предстояло наблюдать за церемонией.
Глядя им вслед, Молоток ощутил острую боль, а затем шагнул вперед, к парадным дверям дворца. Поднявшись по ступеням, он оказался в огромном прямоугольном помещении со множеством старинных картин, голландских, французских — этого он сказать не мог. Женщина в черной юбке и кардигане — похожая на тех, что ведают в ресторанах выдачей готовых блюд, подумал Молоток, — спросила у него, какой награды он удостоен. Тех, кому предстояло стать командорами и рыцарями-командорами Ордена Британской империи, направляли в одну сторону, а будущих офицеров и кавалеров того же Ордена — в другую; и первым и вторым было отведено по загончику, отгороженному алым шнуром вроде тех, какими в почтовых конторах отделяются от прочей публики очереди.
Молоток поболтал о том о сем с такими же, как он, будущими ОБИ, стараясь между тем припомнить затверженный урок. «Бетджемен… Да, действительно. Возможно, его недооценивают. Это Филип Ларкин, но без его меланхолии». Или все-таки Тед Хьюз? Подошел служитель и прицепил к лацкану Молотка крючочек, на который в скором времени будет подвешен орден.
Еще через несколько минут в помещение быстрым шагом вступил и с большим воодушевлением представился собравшимся величавой наружности господин в мундире с золотыми галунами и брюках с багровым кантом:
— С добрым утром, леди и джентльмены… Несколько необходимых пояснений… Порядок, если позволите так выразиться, подач…
Но Молоток разнервничался уже настолько, что почти ничего не слышал. Он перебирал затверженное. «Если она хочет, чтобы ее воспринимали всерьез, ей следует заучить разницу между „мой“ и „свой“». Да, но кто «она-то»? Ах, чтоб ее, забыл. Наверное, Вирджиния Вульф. Или Вирджиния это та, которая вставила «анальный» в «банальный»? И он попытался точно припомнить ноющий голос Трантера, — а ну как тот ему что-нибудь да подскажет.
— Среди стоящих по эту сторону от меня нет — повторяю, нет — будущих кавалеров Ордена? Прекрасно, прекрасно, вы просто на лету все ухватываете. Итак, процесс логического исключения позволяет мне сделать вывод, что каждый из вас станет сегодня либо командором, либо рыцарем-командором. Великолепно! Вы делаете за меня мою работу!
Молоток облизал губы, с трудом сглотнул. И сунул в рот мятную конфетку — ему не хотелось невольно напомнить ее величеству об индустрии, которой он столь преданно «служил».
Лучезарно улыбавшийся придворный сочным голосом продолжил:
— Следующее, о чем вам необходимо знать, состоит в том, что сегодня церемонию награждения будет проводить не ее величество, а принц Уэльский. В последнее время ему приходится брать на себя все большее число обязанностей, и вам будет приятно убедиться, что справляется он с ними на редкость хорошо.
Целых полгода воображение Молотка рисовало ему разговор с монархиней, с главой государства. Все затверженное им предназначалось для нее. «Думаю, Т.-С. Элиот, мадам. Крайне интересный американский поэт. Вы читали его произведения?» Как же тут не разочароваться? Однако он ощутил не только разочарование — утрату ориентации.
— …Подходите и останавливаетесь сбоку от придворного церемониймейстера, вот так, а затем, услышав свою фамилию, делаете шаг вперед — вот так. Далее. Принц Уэльский будет стоять на подиуме. Не пытайтесь присоединиться к нему.
Молоток растерянно заозирался. Что такое «подиум»? И почему на нем нельзя присоединяться к принцу?
— …И наконец, может ли кто-нибудь из вас сказать мне, как следует обращаться к принцу Уэльскому? Да, сэр, прошу вас.
— Ваше королевское высочество.
— Абсолютно верно. Однако, если вставные зубы затрудняют для вас произнесение этого титула, «сэр» также является более чем приемлемым. Итак. Какие-либо вопросы?
К тому времени, когда их опять повели куда-то, Молоток обнаружил, что едва ли помнит имя хотя бы одного английского писателя. Фамилия его — обозначенная как Рашид, то есть «Р», а не как аль, то есть «А», — стояла в конце списка будущих офицеров Ордена. Они пересекли расположенную в тыльной части дворца бальную залу, и Молоток попытался отыскать глазами Назиму с Хасаном, но не отыскал. Ожидая своей очереди в длинном коридоре, Молоток почувствовал, что во рту у него опять пересохло, и прикинул, успеет ли он управиться еще с одной мятной конфеткой, — нет, последнее, что ему требуется, это продолжать сосать ее при разговоре с принцем, ведь тогда придется украдкой выплюнуть конфетку в ладонь, а потом пожать ею ладонь принца… О боже.
Он оглядел стоявших в очереди людей. Из дам многие были одеты так, как не одевалась ни одна известная Молотку женщина, если не считать королевы: в платья с легкими накидками из той же ткани и в похожие на приплюснутые меренги шляпки. Мужчины казались в их строгих костюмах куда менее непринужденными, а лучше всех выглядели многочисленные моряки, летчики и прочие военные с их латунными знаками отличия и поблескивавшими коричневой кожей ремнями. Это мои соотечественники, подумал Молоток, люди, которые патрулируют, охраняя наши берега, море и небо. А я никогда о них даже и не вспоминаю.
Когда между ним и дверью в залу осталось только два человека, мозг Молотка опустел почти полностью. И он это сознавал. Мог представить это в виде картинки: огромный котел, в котором тушат лаймы, — опустошенный, отдраенный, промытый струей воды из шланга. Ему казалось даже, что он различает легкое треньканье проволочной мочалки, исходившее из его пустой головы.
Некая сила — из тех, что управляют движениями роботов, — заставила его ноги пройти по малиновой дорожке и остановиться пообок «придворного церемониймейстера». Принц благожелательно беседовал с мужчиной, который совсем недавно стоял перед Молотком в очереди, — наконец, этот мужчина сделал два шага назад, поклонился принцу и покинул бальную залу.
— Мистер Фарук аль-Рашид. За заслуги перед системой общественного питания.
Та же неведомая сила снова принялась переставлять его ноги одну за другой, ведя Молотка к подиуму, на котором стоял принц.
— Общественное питание, — произнес он. — Это ведь вы производите пикули?
— Да, ваше высочество. Поначалу только пикули с лаймом, а теперь еще самые разные чатни и соусы.
— Понимаю. А где находится ваше производство? В Лондоне?
— Нет, мы начинали в Ренфру, под Глазго, а теперь у нас есть и другие заводы, в Лутоне. И… — Молоток умолк, испугавшись, что лепечет никому не интересную чушь.
— Ах да, я же пробовал ваши пикули с лаймом, — сказал принц. — Очень вкусно. Я много ездил по Индии и Пакистану, где…
— Да, конечно. А вы читали А.-Х. Эджертона, сэр?
— Как-как? Эджертона?
— Да, сэр, Эджертона. Очень хороший викторианский писатель. Некоторые называют его Троллопом для бедных, но мне он представляется скорее Диккенсом для богатых.
— Я постараюсь познакомиться с ним. А теперь я должен прикрепить вот это к вашей груди… И надеюсь, что всякий раз, как в вашем бизнесе будут возникать трудности, вы станете вспоминать это мгновение и черпать в нем новые силы.
