После шока пришло неверие. И никто ему не удивился, поскольку Айс к тому времени достигла среди Амазонок статуса бессмертной. Более логичные умы указали, что там просто не могло быть достаточного количества свидетелей, чтобы заключить что-либо, независимо от того, что заявляли ФБР и местная полиция.
Криттер, Пони, Девушка-Ковбой и Чито немедленно решили расследовать случившееся самостоятельно. Они уехали, не собрав вещей. Остальные остались на месте, слишком шокированные, чтобы говорить, даже между собой.
То, что они нашли, не было показано мне и намного позже случившегося. Мое последнее воспоминание о той ночи - это беспокойный сон.
Который был весьма длинным, потому что, когда я проснулась, оказалось, что прошло 2 недели, и я обнаружила себя среди довольно изумительного множества медицинского оборудования, окружившего меня. У меня, очевидно, случился еще один удар, как сказали доктора, имел место "довольно массивный" сердечный приступ.
Мне сообщили, что мне очень повезло проснуться.
Один взгляд в глаза Криттер сказал мне, что такая "удача" на самом деле была проклятием.
Я услышала историю короткими порциями, между уколами морфия, призванными поддерживать во мне спокойствие, дающее возможность выдержать испытание, вызвавшее гораздо больше муки, чем вся моя жизнь.
Амазонки сумели разыскать тех немногих свидетелей несчастного случая, включая и девушку, жизнь которой была спасена своевременным и героическим вмешательством двух незнакомцев в белом автомобиле.
Ее описание женщины, крикнувшей ей, чтобы она бежала, было очень четким. Привлекательная, короткие светлые волосы и блестящие зеленые глаза. Поскольку такое описание соответствует многим, Пони и остальные не удовлетворились этим.
Они принесли с собой фотографии: Ангела и женщин, подходивших под описание.
Свидетельница предупредила, что все это случилось очень быстро, хотя она и указала Ангела, как наиболее похожую на ту, что она видела. Она не может быть уверена, сказала она. Она надеялась, что они поймут.
Но потом она увидела другое фото, и мне сказали, что она застыла, и все краски схлынули с ее лица.
- Да, - выговорила она, - это водитель той машины. Эти глаза. Я никогда прежде не видела такого оттенка голубого, и они были такими яростными. Они до сих пор снятся мне в кошмарах.
После этого, как рассказывала Пони, девушка не проронила ни слова, как бы они ее ни уговаривали.
Не добившись более никакой информации, они направились к месту действия эвфимистически разрекламированного "несчастного случая".
- Нет надежды на то, что они выжили, Корина, - сообщила мне Пони после возвращения, не взирая на протесты докторов и на то, что слезы текли по ее лицу: - Никаких шансов. И, даже если бы они сделали это, они бы не выбрались из огня. Это просто невозможно. Они ушли. Обе.
Боюсь, тогда на меня нахлынуло безумие, хотя я почти ничего и не помню, кроме воспоминаний о сверкающем гневе, который заполнял меня всю, даже в те моменты отдавая моему измученному телу и душе отчет о боли, которую, я знаю, я чувствовала. В тот момент я ненавидела их всех. Ненавидела Пони за то, что она не дала мне надежду, ненавидела Айс и Ангела за то, что они умерли, но больше всего я ненавидела себя за то, что продолжала жить.
Это уже не имело большого значения, потому что то краткое безумие не дало мне ничего, кроме потребности в ограждении от возможности "причинения себе вреда" снова.
Если верно, что человек может умереть, лишь захотев этого, то, вероятно, сей факт не был включен в мое генетическое наследие, поскольку, я полагаю, никто не желал смерти так, как этого хотела я.
И все же мое предательское тело игнорировало мои пожелания и становилось все более сильным, пока не пришло время, когда я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы выписаться из больницы.
А мир продолжал кружиться.
Поскольку мое тело все еще заживало, я ушла в себя и отказывалась говорить даже с самыми близкими мне людьми. Однако я продолжала выяснять все, что возможно о событиях, происходящих вокруг меня. И, в частности, о событиях в Пенсильвании.
Колеса правосудия действительно вертятся медленно, но, в конечном счете, неизбежное случилось. Кавалло давал показания в суде, и в результате правительство ушло в отставку. Несколько высокопоставленных чиновников отправились в тюрьму из-за полного списка их преступлений, а другие предпочли позор перспективе длинного тюремного заключения.
И, благодаря Доните, люди запомнили и Айс, и Ангела, а также ту помощь, которую они оказали. С устойчивым политическим давлением, которому помогли вездесущие средства массовой информации, губернатора, наконец, прижали, и он согласился дать посмертные извинения двум женщинам, а также вычеркнуть упоминания об их криминальном прошлом из их досье.
Айс, наконец, получила полное прощение за свои грехи.
Если бы она только была жива, чтобы узнать об этом.
Донита прислала мне эти извинения две недели назад. Они теперь висят на стене гостиной, и все могут их видеть. Я никогда не прохожу мимо них, чтобы не остановиться и не коснуться кончиками пальцев выделенных красным шрифтом имен этих двух женщин, которых я люблю. Эти кусочки бумаги, такие незначительные по большому счету, были бы единственным мемориалом, если бы не журналы, альбомы и мои собственные воспоминания
Монтана, Криттер, Пони и остальные поддерживают со мной отношения, и еженедельные разговоры по телефону - это все, на что я соглашаюсь кроме кратких бесед с Ниа. Все они делают то, что и можно было от них ожидать.
Мир крутится, и жизнь продолжается.
Только старое и больное оказались поглощены в ловушке застывшего времени, и мысль эта вызывает слезы.
Донита тоже продолжает контактировать со мной, хотя ее занятая жизнь ограничивает количество звонков по телефону. Мы общаемся главным образом через письма, в которых, каким-то образом, я нахожу успокоение. Написание письма - забытое искусство, и мне грустно видеть, как оно исчезает.
Она часто старается улучшить мое настроение разной ерундой и постоянно отчитывает меня за то, что я позволяю себе разочаровываться в жизни. Ее угрозы, конечно, имеют на меня минимальное воздействие, хотя я и ценю то, что она нашла время, чтобы высказать их. Иногда я жалею о том каменном грузе, который я несу, но мне кажется, она понимает.
Мы связаны нашей любовью и уважением к двум необычным женщинам, и это прощает недостатки.
Я получила другое такое письмо - совсем маленькое, правда - от нее сегодня, и содержимое, хотя ни в коем случае не исключительное, вызвало болезненные воспоминания. Но, возможно, эта поездка в прошлое поможет хоть немного освободиться от демонов боли и вины, которые все еще изводят меня.
В конверт была вложена фотография заходящего над каким-то тропическим раем или чем-то вроде этого солнца. Я полагаю, это действительно красиво, если вы умеете наслаждаться подобными вещами. Фотография была завернута в маленький кусочек неровно оборванной бумаги, содержащей билет на самолет и два слова.
Маленькие слова. Совсем простые. Ничего не значащие по отдельности, но, соединенные вместе, они способны вновь разжечь пламя надежды, слабо танцующей в сердце, уставшем от жизни.
Возможно, моя вера в них - это просто глупая слабость. Но даже если так, я с гордостью буду носить звание дурака и прокляну всех, кто думает иначе.
Билет на остров Бонэйр, где-то на юге Карибского моря. Я представила, что этот остров один из тех, что запечатлены на фотографии, зажатой в моей руке.
Слова?
Их просто написать, даже больной рукой.
Но они достаточно неожиданны для того, чтобы я нарушила свой долгий обет молчания и выкрикнула их во всю силу своих легких.
Возвращайся домой.
Я сижу на теплом сухом песке, ствол высокой величественной пальмы исполняет роль безропотной спинки, поскольку я записываю свои мысли на простой бумаге. Край соломенной шляпы защищает мои глаза от лучей низкого заходящего солнца, которое самым замечательным образом согревает мое обнаженное тело.
Бриз такой же теплый и несет с собой вездесущий аромат моря. Наверху кружат морские птицы, время от времени ныряющие за своим обедом на фоне сверкающего калейдоскопом цветов неба, пока солнце играет на поверхности океана, окрашивая его в розовые и золотые тона.
Я потягиваюсь, довольная тем, что мускулы отвечают мне быстро и без боли. Моя сломанная рука, последствие нашего столкновения с мчащимся грузовиком, полностью зажила, и я близка к тому, чтобы впасть в экстаз от того, что снова могу писать.
Я слышу какой-то звук слева и поворачиваю голову, чтобы увидеть Корину, подходящую ко мне со стеклянным кувшином холодного чая и двумя большими бокалами. Ее красочная накидка трепещет на ветру, и я даже не тружусь скрыть смех, поскольку ее шляпа, практически аналогичная моей, слетает с ее головы, как новая разновидность бескрылой птицы.
