Марго, видно, всерьез вознамерилась получить от стареющего партнера исчерпывающую сексуальную сатисфакцию, ошибочно приняв меня за неутомимого, не знающего покоя любовника. Мне ничего не оставалось, как, сославшись на Библию, процитировать ей тут же в спешке придуманное изречение. "Да оскудеет мошна дающая", — сказал я и молитвенно сложил свои руки на ее маленькой груди…
Марго, переваривая услышанное, долго думала, потом произнесла бессмертную фразу.
— Не оскудеет, не переживай. Не оскудеет… — с угрозой сказала она и нежно погладила у себя между ног.
Да, по сравнению с тем, что я имел раньше, моя нынешняя жизнь на первый взгляд кому-то может показаться сказочной. Конечно, богатство и все, что с ним связано, штука совсем не плохая.
Когда я думаю о том, сколько было потрачено нравственных и физических усилий, чтобы состоялось то, что меня окружает, мне становится не по себе. Неужели все пережитые мною страдания, тяжкие сомнения, мучительные колебания стоили того, чтобы им отдаваться с такой неосмотрительной безоглядностью и самоедством?
Моя жизнь, действительно, похожа на сказку. Но все эти бесконечные интервью, тусовки со всякой нечистью, выдающей себя за сливки общества, разговоры с пустыми, неумными людьми, считающими, что если и есть где-то центр Вселенной, то он расположен в их канцелярии, — все это приедается…
И не радуют ни дорогие кабаки, ни дорогие женщины, ни известность, заработанная бесчестно, ни новые друзья, которые исчезают так же неожиданно, как и появляются…
Недавно мне приснился сон, заставивший меня задуматься. А, может, все то, что меня окружает, и есть сон, а настоящая жизнь — это то, что мне только что приснилось? Мысль не новая… Но…
И приснилась мне лунная дорожка, по которой я иду навстречу Алексу и Юрку…
И никак не могу их встретить.
А что если мне и в самом деле всё приснилось?..
И нет предательства…
И не было смерти…
Я протягиваю вперед руки, моля простить меня…
Еще можно все вернуть назад…
У меня был шанс, кричу я, и я не мог его упустить…
Но это ли мне было нужно?..
Ах, если бы время открутить назад!..
А время упирается…
Я кричу, требуя, чтобы меня хотя бы выслушали…
И голос мой, прерываемый слезами, тонет в черной тишине ночи.
Пылающие серебряным огнем звезды пронзают мое сердце леденящим светом…
Я слышу голос, подобный грому: И воздастся каждому по вере его!..
И воздастся каждому по делам его!..
Путь мой бесконечен…
И я готов идти по этому лунному пути, пока хватит сил…
Только бы встретить на своем пути друзей и все им рассказать…
Я приму все, что пошлет мне Господь. Абсолютно все… Я готов принять любое горе, любое несчастье, любую боль. Какой же долгий путь довелось пройти мне, чтобы понять все это! И быть готовым к этому…
Но это все во сне…
В реальности все иначе. Проснувшись, я принимаюсь разыгрывать каждодневный спектакль, и первое его действие начинается с того, что в спальню вносится поднос с шампанским…
Если не брать откровенных негодяев и святых, все мы примерно одинаковы. И Бова, и Шварц, и Дина, и Антонио, и Стоян, и Юрок, и Марго с ее братцем, и Алекс, и я, и сестра Дины с компанией утомленных скукой захребетников… Впрочем, почему "захребетников"? Может, они приносят пользу обществу. Хотя бы тем, что что-то потребляют. Сухое вино болотного цвета, например…
Итак, решено: все мы примерно одинаковы.
От Гоголя, Чехова — через Булгакова — до Довлатова эта мысль пронизывает книги русских писателей.
Это к вопросу о плохих и хороших людях…
Так что не стоит обольщаться мыслью о собственной исключительности, порочности, высокой нравственности, благородстве или низости.
К этому сводится почти все, что здесь написано.
Сны вплетаются в мою жизнь…
Неугомонный Юрок прислал мне письмо. С Того Света. Признаться, я ждал от него чего-то подобного.
Юрок писал:
"И ты заделался писателем. Несчастный… Малевал бы уж свои картины. Так нет, тебя так и тянет к нечистотам. Впрочем, ты всегда был таким…
Если ужать, потрясти, "почистить" твою книгу, то останется, думаю, не больше двух-трех страниц убористого текста. Остальное — бесцветная, безвкусная вода.
Так же и в жизни. Если наугад указать на некоего восьмидесятилетнего статистического индивидуума, то окажется, что вся его достаточно долгая жизнь, если ее ужать, потрясти и "почистить", легко вместится в несколько напряженных дней, в которых будет присутствовать в концентрированном виде всё то лучшее, что ему довелось пережить: редкие мгновения абсолютного счастья и те немногие часы наслаждений и удовольствий, которые выпали на его долю и которые по прошествии времени тоже воспринимаются как мгновения.
Остальное — вода. Естественно, безвкусная и бесцветная.
И если некто считает, что я сгущаю краски, то пусть сначала проживет эти восемьдесят лет. Тогда и поговорим.
Итак, выяснили: судьба дарит большинству из нас редкие минуты радости и награждает долгими, беспросветными годами, в течение которых мы вынуждены терзать свои девственно чистые мозги непосильным напряжением в школе…
Потом в институте мы пять лет слушаем ученую болтовню профессоров, потом десятилетиями трудимся на изматывающей душу работе и, проклиная все на свете, — жену в первую очередь, чтобы ее, старую каргу, черти забрали! — из года в год на наших убогих дачных участках гробим здоровье — перепахиваем свои бескрайние, уходящие за горизонт, огородные сотки, возделывая пораженную колорадским жуком картошку и выращивая помидоры размером с грецкий орех.
И что же с нами будет, спросит этот, уже упомянутый мною, некто, если мы отбросим в сторону беспросветные годы? Что у нас тогда останется? Какие-то жалкие два-три дня? Но мы же не мотыльки, в самом деле! Как-то же мы прожили эти не такие уж короткие восемьдесят лет!
И выяснится, что хорошо прожили! Даже очень хорошо!
С потеплевшим сердцем вспомним, как мы славно выпивали, закусывая розовым украинским салом, знаете, как вкусно, особенно, если оно, сало-то, слегка подмерзло, а ты его — на хохлацкий манер — уплетаешь с мягчайшим белым хлебом! Да со сладким репчатым лучком!
А какими влюбленными глазами мы смотрели на собутыльника! А как он, жуя наше сало, преданно смотрел на нас, понуждая одобрительным наклонением головы и поощрительными возгласами наливать и по второй, и по третьей! И по пятой!!
Какими соловьями разливались мы, до отвала налопавшись вареных раков и затопив их жбанами ледяного пива!
Как славно, припав жадным ртом к кринке, хлебали мы сметанный соус, приправленный тертым с укропцем чесноком и предназначенный для окунания в него самоделковых пельменей и толстобоких вареников, метко нареченных в народе колдунами! А мы его, соус-то, прямо так — опрокидонсом! — устремляли в глотку, да по пищеводу внутрь, где в горячей, как топка, утробе, способной, я знаю это! поглотить полвселенной, уже рядами лежали — дожидались! — эти вышеупомянутые восхитительные пельмешки и колдуны!
Ах, какие разносолы мы едали! Какие заливные из судака! Какие сациви!
Какие громадные сковородки, полные жаренной на смальце картошки! Какие маринованные грибочки, политые уксусом и подсолнечным маслом, какие жюльены, кулебяки, расстегаи и пироги!
Какими олюторскими, жупановскими и дунайскими сельдями мы закусывали, какими черноморскими заломами, какими провесными и вялеными балыками, какими копчеными угрями, севрюгами, нельмами и муксунами!
Сколько ястычной, паюсной и зернистой икры — столовыми ложками! — мы, задыхаясь от вожделения, вместили в свои безразмерные животы!
С каким наслаждением, объевшись, мы рыгали, дружелюбно поглядывая на наших обожавших застолье друзей, с которыми нас роднили общие цели и задачи, заключавшиеся в том, чтобы успеть за слишком краткий жизненный срок, отпущенный нам скупыми Небесами, побольше сожрать и выпить!
А какие краснощекие, задастые, толстомясые и неутомимые девки у нас были! Какие огненные, незабываемые ночи мы с ними проводили! Какие мутные рассветы мы с ними встречали, когда, постанывая от обжорства, перепоя и иных излишеств, мечтали о кружке пива и лечебной утренней стопке!
