— Вы не находить партнера для игры в снукерс? — спросила она тем тоном, каким интересуются у пятилетнего ребенка, не нашел ли он товарищей для игры в шарики.
— После четырех последних турниров, из которых один я выиграл, а в трех дошел до финала, — ровным голосом ответил Рэмси, — думаю, я могу себе позволить несколько дней отдохнуть от снукерса.
На этом тема была закрыта.
Выпив третью порцию пива, Рэмси швырнул несчастному официанту платиновую карточку, а поскольку его манеры за столом были далеки от джентльменских, он не позаботился сложить салфетку, оставить приборы на тарелке и пожелать Раисе хорошего дня. Он кипел, его состояние Ирина назвала бы плохо скрываемой яростью.
— У твоего мужа, — сказала Раиса, проследовав рядом с дочерью за Рэмси, — своеобразные манеры.
Это была единственная фраза, сказанная матерью о спутнике жизни дочери до самого вечера, хотя его отсутствие во второй половине дня предоставляло широкие возможности для одобрений, осуждений и замечаний в его адрес. Раисе пришлось уйти со сцены в двадцать один год из-за рождения ребенка, но в душе она на всю жизнь осталась актрисой и не собиралась растрачивать свой драматический талант на единственного зрителя.
Рэмси вернулся, переполняемый решимостью, это его состояние было знакомо Ирине, видевшей его не на одном турнире. Он пригласил жену и тещу на ужин в шикарный ресторан, интерьер которого можно было даже назвать слишком кричащим и вычурным. На этот раз Раиса сделала внушительный заказ, что Ирина сочла хорошим знаком, однако знала наверняка, что ни одно блюдо мать не доест до конца.
Своего зятя Раиса потчевала рассказами о детстве его жены, прошедшем в атмосфере творчества. Она вела себя так, как должна вести себя теща, желающая установить контакт с мужем дочери. Именно это и пугало Ирину. Раиса следовала всем правилам протокола для такого случая. Она, казалось, была меньше горда своей дочерью и больше собой за то, что гордилась дочерью. Ирине доставляло большее удовольствие слышать это от матери, чем осознавать, как много она достигла в зрелом возрасте.
Когда подали основное блюдо — котлету, от которой Раиса откусила три маленьких кусочка, — разговор перешел в другое русло.
— Ну рассказывайте, — произнесла Раиса. — Как вы познакомились?
— Я работала с бывшей женой Рэмси, — ответила Ирина.
— Боже! — Раиса вскинула брови. — Как говорят американцы, интрига закручивается.
Бог мой, она грамматически верно построила фразу. Ни одной ошибки! Ирине захотелось повесить на грудь матери медаль.
— Нет, мама, интрига не закручивается. Когда Рэмси был женат на Джуд, мы были с ним просто друзья. Мы с Лоренсом ужинали с ними пару раз в год.
Упомянув имя на букву «Л», Ирина невольно дала матери право использовать его в речи.
— Так, — сказала Раиса. — Румси, значит, вы с Лоренсом друзья?
— Мы были друзьями, — терпеливо ответил тот.
— Но конечно, уже не сейчас, — констатировала Раиса.
— Не сказал бы, что мы приятели.
— Ирина, — продолжала она, скользнув взглядом между ними, — а как там Лоренс? Грустит?
— Лоренс, — Ирина вспомнила о мучительной встрече на квартире в Боро, — справляется.
Рэмси покосился на жену. Кажется, она не видела Лоренса с того дня, как ушла от него. Если все так, разве не должна была она сказать, что не имеет понятия, как он переносит расставание? Ирина была раздражена тем, что оказалась меж двух огней. Мать вполне могла задать ей этот вопрос наедине сегодня днем, но, видимо, у нее были другие планы.
— Но как все случилось? — Любопытство Раисы не было удовлетворено. — Вы ужинаете, две пары, а потом ты внезапно выходишь замуж за сидящего напротив мужчину?
— Мама, послушай. Однажды вечером, когда Лоренс был в командировке, а Рэмси уже разведен, мы встретились с ним по-приятельски, все было в рамках приличий. За исключением того, что мы внезапно влюбились друг в друга. Все произошло случайно, ни он, ни я этого не планировали. Влюбленность нельзя спрогнозировать, это чувство не приходит и не уходит по твоему желанию. Она захватывает человека, как торнадо.
Увы, в ее речи было нечто, наталкивающее на мысль о том, что прежде всего она объясняет что-то самой себе. Вопрос, несет ли она ответственность за свои чувства — не важно, случилось ли это внезапно, как бомбардировка, или она стала предметом тонко спланированной акции, к которой она и сама причастна, — мучил Ирину каждый день. Стали эти чувства для нее счастьем или страданием? Человек способен контролировать свои действия, но дано ли ему контролировать чувства? Выбрала ли она сама путь и влюбилась в Рэмси Эктона? Должно ли желание быть посланием Небес, похожим на удар грома, если последующий дождь пролился на Лоренса горькой несправедливостью? Если бы в придуманной вселенной она могла выбирать, пошла бы она именно этим путем?
— Десять лет назад, — продолжала Раиса, — ты твердила, что влюблена в Лоренса. Что же произошло?
— Я не знаю, что произошло. — Ирина сникла, несмотря на то что Рэмси был рядом. — Я и сейчас люблю Лоренса — в определенном смысле…
— Итак, на тебя с неба свалилась любовь, и ты на следующий же день ушла? И вышла за Румси?
— Нет, мама. Я взрослый человек и обо всем подумала.
— Долго думала? — В голосе появилась свойственная возрасту привычка осуждать, смешанная с изумлением от того, что ее скромная, не уверенная в себе дочь осмелилась на супружескую измену.
— Не слишком долго. — Ирина скрестила руки на груди. — Мама, я помню, что говорила, что влюблена в Лоренса, я и была влюблена. Более того, и сейчас считаю, что он прекрасный человек, и не скажу про него ничего дурного. Однако наши отношения с Рэмси — это совсем другое.
— В чем другое?
— Они более близкие.
— Да, я видела, — кивнула Раиса, подтверждая, что она видела.
— Мама, как ты не понимаешь? — Ирина в гневе резко поставила бокал. На скатерть выплеснулось «Шато дю Пап», образуя пятно, словно для теста Роршаха. — О боже, ничего не изменилось! Я все такая же растяпа.
— Никогда так не говори, любимая! — Рэмси промокнул и накрыл своей салфеткой пятно, чтобы не поднимать из-за этого шум, и вновь наполнил бокал Ирины до самых краев. Не найдя пристанища, язвительность Раисы повисла в воздухе.
— Мама, — продолжала Ирина, бросив благодарный взгляд на мужа, — почему ты не хочешь понять, что любовь к Рэмси лучшее, что было в моей жизни? Однако я не хочу, чтобы у тебя сложилось ошибочное мнение обо всем. Расставание с Лоренсом было для меня очень болезненным, но это не пустая прихоть, поверь. — Ей не стоило всего этого говорить, и, едва слова слетели с языка, она смущенно потупила взгляд. Почему-то всякий раз, когда вы пытаетесь кого-то убедить, что ваш поступок не был лишь «прихотью», он производит впечатление именно «прихоти».
— Да, — произнесла Раиса, опуская вилку, словно подводя итог; видимо, она использовала умение прекрасно изъясняться по-английски для особых случаев. — Уверена, это было чрезвычайно неприятно.
Возможно, это была проблема исключительно ее матери, но Ирина подозревала, что это не так. Должно быть, для всех родителей самое сложное — относиться к взрослым детям как к личностям, живущим своей жизнью, имеющим право на уважение и собственные чувства. Они привыкли утешать их малютку, которая «влюбилась» на этой неделе в мальчика, сидящего за соседней партой, а на следующей неделе будет вздыхать по красавчику из другого класса. Раиса до сих пор говорила о своем браке с отцом Ирины как о трагедии толстовского масштаба, хотя история их знакомства — Раиса тогда играла эпизодическую роль в фильме «Хрупкая танцовщица», и Чарльз должен был помочь ей создать нужный акцент на ее родном русском — была разыграна скорее по Чехову. Для маленькой девочки с пластинами на зубах, не расстающейся с мелками, не вполне естественно переносить страдания такого же эпического масштаба. Посему невозможно было вообразить, что какое-либо представление треугольника Ирина — Рэмси — Лоренс может показаться Раисе запутанным, сомнительным или неопределенным. Слова Ирины о том, что расставание с Лоренсом было «болезненным», прозвучали для нее: «Это было в некоторой степени неприятно, Лоренс расценил мой поступок как подлость». Когда Ирина призналась, что влюбленность в Рэмси была для нее «лучшим, что случалось в жизни», Раиса слышала лишь: «Он красив, кроме того, оплатил ужин». И теперь, когда Ирина призналась ей, что за всю жизнь была влюблена не в одного мужчину, мать готова аннулировать выданную ей временную лицензию на чувства, заслуженную лишь благодаря ее снисходительному отношению к Лоренсу, чтобы дождаться того момента, когда к ней придет настоящая взрослая любовь.
Когда, оплатив внушительный счет, Рэмси выходил из ресторана, он склонился к Ирине и, кипя от негодования, прошептал:
