Случилось это одной весенней ночью. В саду мяукали несколько кошек. Внезапно раздался крик, будто кого-то резали, ибо стоило Тому или Кейси приблизиться к Сямико, та, чтобы отбиться, их кусала. Затеялась жуткая возня, во время которой Кейси и Том издавали такой истошный вой, от которого пробирала дрожь.
Когда рассвело, я вышла наружу и увидела, что повсюду в саду валялась белая и коричневая кошачья шерсть. Сямико, увидев меня, с невинным видом принялась нежно мурлыкать. Она оказалась сущей недотрогой. Бедного Кейси она так цапнула за ухо, что одна половина свисала вниз, у Тома на морде был вырван целый клок шерсти, так что виднелось мясо.
Это напомнило мне другую историю. У моей доброй приятельницы Митико была кошка по имени Сюзи. Сюзи оказалась очень любвеобильной и каждые четыре месяца приносила трех или четырех котят. Каждый раз Митико относила котят в парк и раздавала всем желающим. Стоило от них избавиться, как Сюзи приносила новых. Это доставляло Митико много хлопот.
Когда я рассказала ей о том, как Сямико отбивалась от котов, той непременно захотелось узнать, как мне удалось так натаскать Сямико. Но я вовсе ее не натаскивала. Она просто испытывала к котам отвращение. Один американский приятель однажды сказал мне, что Сямико ненормальная. Кошка, которая царапает и кусает кота, полоумная. И сама я глупая. Похоже, у меня тоже не все дома. Возможно.
Собаки и кошки в определенное время, естественно, должны спариваться, но Сямико олицетворяла собой «чистоту, порядочность и красоту».
И отверженным Кейси с Томом оставалось только смотреть на нее и жалобно мяукать.
Однажды в мое отсутствие, когда я выступала с лекцией в Орландо, у нас дома случилась неприятность. Кто-то забрался в дом, и, будь я на месте, натерпелась бы страха.
Среди ребят, с которыми я была дружна, был и молодой господин Ямагути. Он до сих пор называет меня мамой, у него чудная жена и прелестная дочурка. Тогда господин Ямагути квартировал у меня. Тэ-цуко, долго жившая вместе со мной, вышла замуж за американского хирурга. И господин Ямагути переехал на ее место. Когда вламывались в мой дом, его там не было, а вернувшись около одиннадцати часов вечера, к своему удивлению, он обнаружил открытой входную дверь и царящий внутри беспорядок. Но, пожалуй, больше всего пришлось удивляться самому вору.
Мой дом был обставлен по-японски, так что красть там было нечего. Американские семьи хранят антикварные вещи, украшения в спальне и много другого, что можно было бы украсть. Мой же дом был выложен татами, где единственное украшение составляли настенные свитки и цветы. У меня было два комода, в ящиках которого лежали одни кимоно и оби. Хотя они стоили десятки тысяч долларов, но американский вор вряд ли нашел бы им применение. Если бы он похитил их, его вскоре бы поймали. Он перерыл все ящики, и ему попадались лишь непонятные, невиданные вещи вроде поддевочного пояса, плетеного шнура для оби, относящиеся к оби спинки, таби и нижнее белье для кимоно, а также большое число прочих шнуров и поясов. Похоже, это должно было надоесть американскому вору, и тот ретировался, так ничего и не прихватив с собой.
Возможно, это был первый его день в качестве вора, и ему досталось от начальства.
«Но там не было ничего стоящего», — мог сказать он, описывая шнуры и те нескончаемые вещи, что приходилось извлекать из ящиков. Возможно, начальство гневно потребовало у него сменить род занятий. Так что меня скорее заботил сам взломщик, нежели я сама.
— Может, он нам что-то оставил? — даже спросила я.
И в комнате господина Ямагути ничего не пропало. Его фотоаппарат хоть и лежал на постели, но вор, вероятно, его не заметил. Похоже, у него совершенно отсутствовал воровской инстинкт.
Жизнь в Майами и впрямь была полна событий.
Будни домашней учительницы
У меня было много интересных друзей в Майами. Один симпатичный православный священник, к примеру, свободно говорил по-японски и мог писать хираганой и катаканой.
— Я служил в церкви Святого Николая в токийском районе Канда. Каждый вечер я бродил в поисках антиквариата. Меня там хорошо знали, — рассказывал он мне. Батюшка без стеснения курил и пил. Ему было лет сорок пять, и выглядел он привлекательно. Черная ряса так шла ему, что женщины в его присутствии терялись.
— Батюшка, вы пользуетесь успехом у женщин, — подтрунивала я над ним.
— Да, я настоящий Иисус Христос — суперзвезда, — тотчас находился он.
Благодаря его содействию я получила место гувернантки в одной семье в районе Коукнат-Гроув.
Из квартиры этой семьи на одиннадцатом этаже можно было видеть вдали Кей-Бискейн (остров, где у Никсона находилась летняя резиденция, шутливо именуемая «Белый дом Майами») и Майами-Бич. Прямо перед домом располагалась пристань для яхт. Утром, днем и ночью вид ее завораживал, но особенно красивой она представала во время шторма. Когда молнии разрывали небо, мне казалось, что уже один вид, открывающийся из нее, оправдывал стоимость этой квартиры.
Я была гувернанткой двух девочек, одна из которых ходила в первый класс, а другая во второй. Поэтому моих знаний английского языка, как мне представлялось, хватило бы еще на два-три года, но когда те пойдут в шестой класс, мне, пожалуй, придется уходить… Химия и математика (и все это к тому же по-английски) были не по мне…
У них был еще младший брат двух с половиной лет, которого я любила, как собственного сына. По ночам он не засыпал, пока я не начинала качать его. Собственно говоря, я была приставлена к девочкам, но заботилась и о малыше. Он следовал за мной даже в туалет, и у меня просто не оставалось времени для себя до самого отхода ко сну.
У меня была чудесная комната с кондиционером, телевизором и ванной. Когда по утрам, удобно устроившись и запивая гренки приготовленным по-английски чаем с молоком, я любовалась открывающимся видом моря и бегущих по небу облаков, мне даже становилось неловко, что я еще получаю жалованье. Следовало ли мне вообще платить, если я только время от времени занимаюсь с девочками, вожу их в бассейн или ем с ними лакомства.
Хозяйка была копией киноактрисы Деборы Керр в молодые годы. По телефону она хвасталась мной своим подругам и родственникам:
— Наша японская гувернантка на удивление добросовестная. Дети больше привязаны к ней, нежели ко мне. Это поистине подарок судьбы, что мы ее встретили.
Привлеченный такими похвалами, ко мне обратился домоуправляющий:
— У нас трое детей. Нет ли у вас японской приятельницы, которая была бы гувернанткой?
Сама того не ведая, я способствовала престижу Японии. Не мог бы кто-нибудь сообщить об этом министру культуры ?
Да и само кимоно содействовало моей популярности. Поскольку американцы привыкли к строгим немецким или английским воспитательницам в удручающих костюмах, улыбающаяся молодая японка (никто не знал, сколько мне было на самом деле лет) в красивом кимоно привлекала внимание. Большинство воспитательниц били детей и кричали на них, я же разработала свой собственный метод обхождения с детьми.
Хотя я и знала, что в состоянии подчинить себе мужчину, но то, что у меня все так хорошо получится с детьми, удивило меня саму. Мой час наступал вечером, когда я в одном лице разыгрывала японские сказки. Малыш не мог уснуть, пока не услышит историю о привидениях, которые появлялись из коробки с бельем. «Три поросенка», «Буратино» и «Золушка» не казались ему столь захватывающими. Ему больше нравились мои истории. Иногда приходили и обе девочки и ложились с ним в кровать.
Где же осталась первая черепашка, хотелось им узнать, и все втроем слушали мой рассказ. Иногда мы вчетвером так и засыпали на кровати.
Однажды утром в лифте я встретила элегантную седовласую пожилую даму. Когда я с ней поздоровалась, она сказала:
— Да вы та знаменитая японская воспитательница. Мне хотелось бы переговорить минутку с вами в вестибюле. — Мы спустились вниз. — У моей дочери большой дом в Майами-Бич. У них есть лодка, жилой автофургон, экономка и кухарка. Сколько вы сейчас получаете? — спросила она меня. Я только улыбнулась. — Я с удовольствием наняла бы кого-нибудь вроде вас к своим внукам и платила бы вдвое больше нынешнего.
Похоже, дело зашло так далеко, что японских гувернанток стали вербовать, подобно бейсболистам.
— Мы дружим с миссис Мириам, так что я работаю не за деньги, — ответила я отказом. Я очень привязалась к двухлетнему малышу, и другое место меня не интересовало.
Когда я рассказала миссис Мириам о случившемся, та была очень тронута.
— Американка тотчас бы приняла предложение. Вас и правда нам послал господь.
После такой похвалы я просто не могла куда-то идти, даже за двойную плату.
Между тем мной постепенно стало овладевать чувство, что мне не хватает впечатлений. Вкусно есть, бездельничать, временами болтать с малышом и учить девочек на уровне «This is pen»1 — все это больше не удовлетворяло меня.
