Казалось, Варьяша вот-вот паралич хватит, он даже языком еле шевелил, кровь отхлынула от его лица, по упитанному телу пробежали судороги, а рукой он пытался сделать отталкивающий жест. Эта немая сцена продолжалась всего несколько секунд, хотя Варьяшу подумалось, что длится она непомерно долго. Но в конце концов он взял себя в руки и, набравшись сил, завопил:
— Вон!..
Войдя в номер, ключ от которого дала ему Бежи, Эндре первым делом принял холодный душ, однако нервы его были настолько взбудоражены, что уснуть он так и не смог. В окнах время от времени дрожали стекла, особенно когда ветер швырял в них струями дождя, а юноша лежал на спине, и перед глазами у него проплывали огромные огненные круги...
И снова, как прежде, когда он ругался с отцом, Эндре охватили сомнения: отвращение боролось в нем с сыновней любовью и привязанностью, а отчужденность — с жалостью и сочувствием... Положение отца казалось ему безнадежным.
«Неужели я был не прав? Нет, не думаю. Я ведь все перепробовал: и по-хорошему с ним разговаривал, и умолял — ничто не дало результата. Видимо, верно говорил дядюшка Кальман, что отец неисправим. В таком возрасте люди уже не меняются. Я, разумеется, пытаюсь понять отца, но не могу. Конечно, сегодня я его здорово обидел, может, этого и не следовало делать, но поступить иначе я не мог... В конце концов когда-то я должен был высказаться. Впрочем, я и сейчас-то сказал далеко не все...»
Потом Эндре вспомнил о Марике, о майоре Рашо, который явился так некстати. А может, это и к лучшему? Останься он, Эндре, у девушки ночевать, все могло быть испорчено. Марика достойна настоящей любви. Настоящей... Хотя, кто знает, что нужно понимать под этим? Сейчас, если кто-нибудь начинает говорить о чистоте чувств, над ним обычно смеются...
Мысли Эндре опять перескочили на майора Рашо, который хотел дело об избиении превратить в уголовное. Если это все-таки случится, то Эндре не будет покоя ни от товарищей, ни от офицеров, ведь все считают Бегьеша ретивым службистом, но неплохим парнем... И снова скажут, что ничего бы не произошло, если бы не сын этого Варьяша. А если он станет уверять ребят в том, что он тут ни при чем да и отец к этому делу никакого отношения не имеет, ему все равно не поверят...
Утром Эндре сделал так, чтобы даже случайно не встретиться с отцом. В гордом одиночестве спустился он в ресторан позавтракать. Уселся за столик у окна, сквозь которое виднелось свинцово-серое небо, мокрые от дождя крыши, лужи на тротуарах, спешащие по своим делам прохожие. В этот ранний час в ресторане почти никого не было и официанты довольно громко переговаривались между собой, сбившись небольшими группками.
— Из нижнего города за ночь переселили семей двадцать, — сообщил пожилой усатый официант. — Вода залила, их дома...
— Сказки все это, дядюшка Дьюла, — не поверил ему бойкий молодой человек с кривыми ногами. — Если бы так было на самом деле, меня бы об этом уже известили.
— Если я говорю, то знаю.
— И куда же их переселили? — робко поинтересовался светловолосый ученик официанта.
— Всех разместили в здании школы.
— Вот школьники-то будут рады! — заметил ученик официанта.
В этот момент в ресторан вошли несколько посетителей, а среди них Миклош Лонтаи. В руках он держал портфель, которым слегка помахивал. Увидев за столиком Эндре, он заулыбался и направился к нему.
— Разрешите? — спросил подполковник у юноши и, не дожидаясь ответа, сел за его столик. — Вы что себе заказали?
— Яичницу-глазунью.
— Неплохо! — Миклош бросил взгляд в сторону пожилого официанта: — Принесите и мне яичницу из трех яиц, маринованной паприки и бутылку пива...
— Мне тоже пива, — попросил Эндре.
Официант поспешно удалился.
— Как спали? — поинтересовался Миклош.
— Не особенно хорошо, не привык я к такой постели. Товарищ подполковник, вы когда едете домой?
— Пока, не знаю. Возможно, сегодня в полдень, но перед этим мне еще нужно заглянуть в ваш полк. Если хотите, могу довести до Будапешта. Папаша ваш когда отправляется?
— Не знаю, да я и не собираюсь в Пешт.
— И ничего не хотите передать Жоке?
— Скажите, что я ее целую. Не говорите только, что получил отпуск на трое суток.
— Обязательно скажу, а еще добавлю, что предлагал забрать вас с собой, но вы не согласились, — пошутил Миклош. — Знаете, и я бы на вашем месте не поехал, уж больно мила эта молоденькая учительница. А на вечере, как я заметил, вам было явно не по себе.
— В этом нет ничего удивительного...
Появился официант. Он поставил на стол яичницу и две бутылки пива.
— Вечером я встретился с майором Рашо.
— Где? — встрепенулся Миклош. — Я его за весь вечер ни разу не видел...
Эндре рассказал о встрече с майором.
— Выходит, ваш Бегьеш все же негодяй, — задумчиво проговорил Миклош. — В таком случае он получит сполна.
— А что с ним будет, если выяснится, что он инициатор побоища? — поинтересовался Эндре, отпив несколько глотков пива.
— Не знаю, я плохо разбираюсь в этом, но под трибунал он может угодить запросто.
— Тогда он не поступит в офицерское училище?
— Разумеется, нет.
— Товарищ подполковник, сделайте так, чтобы эту историю замяли, — попросил Эндре.
— А с какой стати я должен вмешиваться в расследование? — удивился Миклош.
— Бегьеша переведут в другую часть, но я-то в полку останусь.
— Уж не трусите ли вы?
— Бегьеша знают, уважают. А надо мной издеваться станут, и тогда мое положение будет еще более незавидным. Начнут дразнить шпиком, доносчиком. В конечном счете вся эта история касается нас двоих.
— Нет, это далеко не частное дело, — запротестовал Миклош. — А что над вами станут издеваться, этого не бойтесь. Никакой вы не шпик и не доносчик. Одна из наших общих задач заключается в том, чтобы молодежь шла в армию с желанием, любила ее, а такие типы, как Бегьеш, напротив, мешают нам.
— Возможно, — неохотно согласился Эндре. — Только мне кажется, что таким, как Бегьеш, сами офицеры покровительствуют.
— Быть этого не может. Уверен, что майора Рашо в этом никак не упрекнешь.
Эндре решил больше не спорить. «Чего зря стараться? — рассуждал он. — Ведь Лонтаи офицер и, вероятно, не сможет стать на мою точку зрения, точку зрения солдата...»
Погода в этот день не радовала: над крышами домов низко плыли свинцовые облака, моросил мелкий нудный дождь.
— Скверная погода, — поежился Эндре. — Не успеешь выйти на улицу, как уже промерзаешь до костей. В такое время лучше всего сидеть в эспрессо... А Жока здорова? — спросил он.
— Вроде бы здорова. — Лонтаи посмотрел на парня: — Что вы скажете, если я женюсь на вашей сестре?
— Я? Даже не знаю, а сама Жо что говорит?
— Она согласна.
— Вы уже обо всем условились?
— В основном.
— Когда же свадьба?
— Пока не знаю. Не от меня это зависит, я готов жениться хоть завтра.
— Отец знает об этом?
— Я с ним еще не говорил. Хотел сказать вчера, но он был не в том состоянии...
— До такой степени пьяным я его ни разу не видел. Ночью мы с ним основательно разругались и он меня выгнал. Мне, конечно, жаль его, но теперь я окончательно убедился, что он испортил себе жизнь. — Эндре вылил в бокал остатки пива и выпил. — Ночью я много думал о себе я о жизни, но ничего утешительного так и не придумал. Это я говорю вам как будущему шурину.
— А мне кажется, у вас нет особых причин горевать, — твердо заявил Миклош. — За отца можете не волноваться. Его авторитет настолько велик, что вчерашняя попойка ему не повредит. О его постоянном стремлении немного пофрондировать наверху давно знают. А для того чтобы совершить какую-нибудь серьезную глупость, он слишком труслив. За Жоку тоже беспокоиться нечего. Она успешно учится и работает, у нее есть цель в жизни и правильное представление о ней. И потом, я люблю ее и в обиду не дам. Вы сами здоровы, молоды, режиссер — профессия великолепная. Разве это не прекрасно? Жо вас боготворит, да и маленькая учительница, как я успел заметить на вечере, от вас без ума... И еще одно: ваш шурин — человек вполне порядочный...
Эндре горько улыбнулся:
— Послушаешь вас, так все действительно кажется простым. Но вы кое-чего не понимаете, а потому и не принимаете во внимание. Я счастлив, что у Жоки все хорошо. Верю, что вы любите ее, и я ее люблю. Но я не знаю, что мне делать с собой. Вы верите в будущее, и Жо верит, и учительница, и только я, к сожалению, ни во что не верю, причем довольно давно. Вам я завидую, а себя даже ненавидеть не могу — нет сил. Мне двадцать один год, а в душе у меня пусто, как в порожней бочке. Удивляюсь, как я не сбился с пути. Наверное, потому, что не встретил такой компании...
Миклош очень пожалел, что у него нет времени, чтобы поговорить с Эндре более обстоятельно, тем более что сейчас, как показалось подполковнику, они почувствовали близость друг к другу.
— Где вы будете обедать? — спросил офицер, посмотрев на часы. — К сожалению, мне уже нужно идти, но я хотел бы встретиться с вами еще раз.
