Дети засмеялись, осторожно, негромко. Они сползли на краешки стульев, чтобы быть поближе к сцене, к этим двум белым фигуркам.
Петронио взглянул на графиню и увидел, что она плачет.
Когда дети начали хлопать в такт музыке, он понял, что пора заканчивать номер. Сыграв еще раз быструю танцевальную мелодию, он опустил скрипку. Куклы на сцене раскланялись и снова стали серьезными и грустными.
После этого Петронио извлек из повозки куклу-шута и принес ее на террасу, не скрывая нитей и креста, к которому они крепились. Он встал на один из дорогих стульев и заставил куклу ходить по террасе, кувыркаться и кривляться. И даже говорить — дети видели, что говорит за нее он сам, но это уже не имело значения. Теперь марионетки были живые. Синьор Джакомо и Роберто тоже пришли на террасу со своими куклами и разыграли на террасе импровизированный скетч, стоя на стульях, которые гувернантке и секретарям пришлось освободить для них. Дети громко смеялись.
— Еще, еще! — умоляли они. Артисты сыграли пьеску про богача, который умер от обжорства. Потом детям показали всех кукол, позволили подержать их в руках, попрощаться с ними. После этого гувернантка увела близнецов спать.
Графиня дель Ветро подошла к трем артистам. Она уже взяла себя в руки, и лицо у нее было спокойное. Но в глазах плясали искорки.
— Большое спасибо. Вы доставили нам огромное удовольствие, — сказала она и повернулась к Петронио. — Вы прекрасно играли. Прекрасно. Ваши мелодии… они как будто что-то рассказывали.
Петронио молча наклонил голову.
Графиня пожелала артистам доброй ночи, последний раз взглянула на них и быстро ушла.
Слуга показал приготовленные для них комнаты.
— Ты замечательно играл сегодня, Петронио, — сказал синьор Джакомо. — У нас пальцы двигались сами собой, когда мы водили марионеток. Это было очень…
— Покойной ночи, синьор, — перебил его Петронио.
— Да-да, покойной ночи, — ответил Джакомо.
Петронио открыл дверь и вошел в маленькую комнату, отведенную ему для ночлега. Он уже много лет не спал в комнате один и хотел поскорее лечь, а потому зажег лампу и начал раздеваться.
— Неплохо, — проговорил вдруг чей-то голос.
Петронио вздрогнул и обернулся. Возле закрытой двери спиной к нему стоял какой-то человек — должно быть, слуга.
— Я и не слышал, как вы вошли, — сказал Петронио. — Простите, сударь, я, наверное, ошибся дверью?
— Нет-нет, ты не ошибся. — Пришелец сделал несколько шагов и сел на кровать. — Ты не ошибся.
Он замолчал. При слабом свете лампы Петронио в растерянности смотрел на него. Гость был высокий, широкоплечий, невозмутимый. Разглядеть его лицо Петронио не мог, оно казалось каким-то стертым, неясным.
— Почему… э-э… — начал Петронио. — Чем могу служить?
— Великолепно, — сказал гость странным голосом. — Первоклассное исполнение, должен признаться.
— Большое спасибо…
— Я сам тоже музыкант. Скрипач. То есть был в свое время. — Он улыбнулся.
— Ну, я бы не назвал себя музыкантом, — признался Петронио. — Просто играю немного, когда хочется.
— Нет, ты музыкант, — сказал гость. — Один из тех, кого будут помнить.
— Спасибо на добром слове. Вы и в самом деле считаете, что дети и графиня… что они будут помнить мои мелодии?..
— Я говорю не о них. — Гость повернулся к Петронио, но черты его лица по-прежнему оставались нечеткими. — Не знаю, запомнят они этот вечер или забудут, хотя он, безусловно, достоин того, чтобы его запомнили. Но я говорю о другом. Петронио Вителлотеста… о тебе будут помнить и через много лет после того, как ты умрешь и исчезнешь.
— Вы преувеличиваете. — Петронио невольно засмеялся.
— Нет, я знаю, о чем говорю. На тебя есть особые виды.
Петронио смутился. Помолчав, незнакомец мрачно сказал:
— Я был музыкантом у графа Лоренцо дель Ветро. Придворным музыкантом.
— Правда? — Петронио ничего не понимал.
— Однажды граф Лоренцо в гневе разбил мою скрипку. Я играл серенаду его жене… Это было совершенно невинно, у графа не было причины сердиться. Графиня была очень молода, намного моложе графа. Вот он и подумал… Зачем только он сломал мою скрипку! Конечно, графиня Лаура была такая красивая. И такая грустная. Мне хотелось немного развеселить ее. И может быть… Но он не должен был ломать мою скрипку!
— Почему же вы остались у него в доме? По-моему, у вас были все основания уйти сразу же после того, как он разбил ваш инструмент.
— Но именно из-за этого я и остался. Меня прервали посреди серенады. Посреди… В ту минуту, когда меня прервали, графиня должна была… Я не мог уйти, не закончив серенады.
Петронио не совсем понял услышанное, но спросил:
— И давно все это было?
— Годы идут.
— Так мы с вами должны вместе провести ночь в этой комнате?
— Если хочешь.
— Что?
— Если хочешь, я останусь. Я очень благодарен тебе.
— Простите… Объясните мне, пожалуйста. Вы присутствовали на представлении?
— Я был духом твоей скрипки, — ответил гость. — И по-моему, ты неплохо сказал об этом.
Петронио открыл рот. Потом закрыл. Гость продолжал:
— Я подумал: прекрасно! В его скрипке будет жить дух. — Он засмеялся.
Петронио в изумлении смотрел на гостя.
— А этот граф… Лоренцо дель Ветро… — начал он неуверенно.
— Грубый человек. Если б он удовлетворился тем, что перерезал мне горло. Но он к тому же разбил мою скрипку. Разбил на глазах у меня и молодой графини об одну из колонн в зале… Это было еще в старом замке, тогда они жили там. Понимаешь, он разбил ее, даже не дождавшись, чтобы умолк последний звук…
— Какой ужас! — тихо сказал Петронио.
— Это было неблагородно с его стороны. С тех пор я и брожу здесь, следую за семьей, за его кровью, так сказать…
— Говорят, это из-за вас все дель Ветро такие суровые и мрачные? — осмелел Петронио.
— Ложь, — ответил призрак. — Я существо покладистое и мирное. И даже не показываюсь им, во всяком случае последние десятилетия. Напротив, именно своенравие и холодная жестокость дель Ветро лишили меня свободы. В этом доме нет радости. Здесь никогда не бывает музыкантов, с помощью которых я мог бы доиграть мою серенаду до конца. Таких, как ты. Только сегодня вечером мне это удалось.
— Я очень польщен…
— Можешь называть меня Микеле, — сказал призрак. — Так меня звали при жизни.
— Это большая честь для меня, синьор Микеле.
Петронио не знал, как следует разговаривать с призраками. Он смотрел на серый плащ гостя, на стоптанные сапоги, на его лицо — теперь оно было видно лучше — с тонкими чертами, красивыми и правильными. По мнению Петронио, это был очень симпатичный призрак.
— Понимаешь, — сказал призрак, — возможно, именно из-за того, что граф Лоренцо убил меня на глазах у своей жены, сломав перед тем… Возможно, именно из-за этого дель Ветро и стали такими холодными, такими немузыкальными. Мое постоянное присутствие тоже, безусловно, сыграло свою роль. А может, все наоборот — кто скажет, где тут причина, а где следствие…
— К сожалению, — прервал его Петронио, — я человек неученый.
— Это очень просто, — сказал призрак Микеле. — Предположим, что причину случившегося в субботу следует искать в воскресенье.
— Я не совсем понимаю… То, что случилось сегодня, объясняется чем-то, что случится завтра?
— Совершенно верно. Точно так же, как кукольник знает, что случится с его куклой в следующей сцене, и соответственно подготавливает ее. Например, если добрая фея должна появиться справа, он ставит принцессу слева. Кукольник — тот, кто дергает за нити, — знает, что должно случиться. Но кукла не знает. То есть обычно не знает. В этом вся суть.
— Вот как…
— Это был прекрасный вечер, Петронио, и я счастлив, что наконец-то обрету покой. Ты необычный человек, у тебя бывают озарения, и ты видишь то, чего не дано видеть другим.
— Верно…
— И быть может, сегодняшний вечер явился причиной того, что граф Лоренцо в свое время разбил мою скрипку. Чтобы случился этот вечер. Чтобы ты приехал сюда и я смог рассказать тебе то, что должен рассказать, прежде чем уйду.
— Куда?
— Странный вопрос.
— Да, простите.
— У меня для тебя весть, Петронио. Я открою тебе, зачем ты нужен кукольнику.
— Не понимаю…
— Сейчас поймешь. Я могу открыть тебе твое будущее, и я должен это сделать, на то есть причина. Я начал с того, что тебя будут помнить…
Первый раз за время этого разговора Петронио стало страшно.
— Ты боишься? — спросил призрак. — Лично я предпочел бы не пугать тебя, а просто поблагодарить и уйти, предоставив тебе узнать свое будущее, когда оно станет настоящим.
— Я не совсем понимаю, — сказал Петронио. — Разве знать будущее опасно?
— К сожалению, тебе не понравится то, что я скажу. Ты попытаешься убедить себя, что ни этого вечера, ни нашего разговора не было вовсе. Постараешься забыть то, что я тебе сейчас скажу, хотя это прекрасно и почетно.
