— Зачем нам такой большой диван?
Коула пренебрежительно фыркнула и кивнула на бар. Манолис налил для нее коньяк, подал ей бокал и сел в кресло напротив.
Его жена смотрела на бокал:
— Нет справедливости в этом мире, да, Маноли?
Он покрутил в руке бокал, взбалтывая золотистую жидкость, вдохнул терпкие жгучие пары:
— Да.
Зазвонил телефон, выводя их из раздумий. Они оба вздрогнули.
— Кто-то из них.
— Возможно, — ответил он.
— Хотят узнать, пришел ли ты домой. Хотят с тобой поговорить.
— Возможно, — повторил он.
Она улыбнулась, пригубила бокал:
— Может, пусть звонит, а?
Она улыбалась озорно, прямо как в молодости.
— Пусть, — он улыбнулся жене, — не будем отвечать.
Телефон неутомимо звонил, казалось, несколько минут.
Когда звон наконец-то стих, он осознал, что все это время сидел затаив дыхание. Он протяжно выдохнул.
Коула поднялась:
— Согрею тебе ужин.
Он кивнул.
Он услышал, как жена на кухне зажгла духовку, потом до него донеслось звяканье столовых приборов. Коула стала что-то напевать. Он всем телом подался вперед в кресле, пытаясь разобрать слова. Это была старинная народная песня — классика фольклора. Впервые он услышал эту песню в Афинах, когда, будучи новобранцем, пил вместе с рабочими и солдатами дешевое узо[116] на площади в Кайзериани[117]. Он стал тихо подпевать жене.
Что было — то прошло, и не вернется,
А впереди нас всех удача ждет.
После обхватил рукой колено и, морщась, встал с кресла. Допил коньяк, поставил бокал на журнальный столик. Прошел на кухню и помог жене накрыть на стол.
Она снова посмотрела на часы, глубоко вздохнула, произвела в уме кое-какие расчеты. Самолет Гектора вылетел из Мельбурна час назад. Ее рейс, возможно, задержат еще на два часа, а это значит, что ему придется ждать ее в аэропорту Денпасара[118] как минимум три часа. Он будет в плохом настроении. Может, оставить ему сообщение в аэропорту, сказать, чтоб он ждал ее в отеле в Убуде[119]? Впрочем, не стоит паниковать, — во всяком случае, пока. Должны же эти идиоты выдать хоть какую-то информацию. Вокруг скучающие расстроенные туристы — в основном молодые мужчины и женщины в грязных футболках и шортах — раздраженно поглядывали на табло, готовые бежать на посадку сразу же, как только будет объявлен их рейс. Айша поднялась со своего места, повесила сумочку на плечо. Ей хотелось убежать от нытья и зловонных запахов пива и пота. Она отошла от стойки и направилась в конец коридора, туда, где сияли неоновые огни и суетились толпы народу. Бангкокский аэропорт никогда не закрывается. Можно пройтись по магазинам.
Ей, правда, особо ничего не нужно, но ведь в магазины беспошлинной торговли ходят не за чем-то конкретным. Необходимые покупки осталась за стенами международного аэропорта Бангкока. Здесь торжествуют абсолютно необоснованные желания. Она вошла в небольшой магазинчик модной одежды, и к ней навстречу тут же кинулась молодая таиландка. Айша кивнула в знак благодарности, но махнула рукой, решительно отсылая ее прочь. Девушка быстро ретировалась за прилавок и стала перешептываться и смеяться с другими продавщицами. За неделю, что Айша провела в Таиланде, у нее сложилось впечатление, что женщины здесь постоянно смеются и шепчутся, но это не следует воспринимать как неуважение или грубость. Хотя ее лично поведение таиландок чертовски раздражало. Ей всегда казалось, что они потешаются над ней.
Она сняла с вешалки одну из юбок, повертела ее в руках. Ткань на ощупь была тонкая, мягкая, приятная, а вот узор представлял собой причудливый водоворот сливающихся один с другим цветов радуги. Боже, какая безвкусица. Индия ей больше импонировала; назойливое, порой возмутительное поведение жизнерадостных индийских торговцев ей нравилось больше, чем легкомысленная почтительность улыбчивых тайцев. Айша устремила взгляд в проход. К ней направлялась другая продавщица. Она повернулась и быстро вышла из магазина. Индийские ткани, вне сомнения, гораздо качественнее.
Лившийся из динамиков ровный поток успокаивающей безжизненной восточной музыки прервал громкий треск, за которым последовало объявление на тайском языке. Затем женоподобный, почти сварливый мужской голос перевел объявление на английский. Пассажиров, следовавших до Сан-Франциско рейсом авиакомпании «Юнайтед эйрлайнз», просили немедленно в очередной раз пройти предполетный контроль. Объявление завершилось виноватым смешком. Айша улыбнулась сама себе. Так принято у тайцев или ей все же послышалось злорадство в голосе диктора? Вокруг группы угрюмых, но послушных американцев хватали свою ручную кладь и устало брели на досмотр.
— Авиапутешествия всем хороши, если бы не предполетный контроль.
Арт сказал ей это во время их первого ужина в Бангкоке. Один из ветеринаров, итальянец, недовольно заметил, что досмотры на каждом шагу в аэропортах унизительны для пассажиров. На что представительница американской делегации в довольно агрессивной манере ему возразила: если это поможет остановить хотя бы одного террориста, она с радостью готова часами стоять в очередях и предоставлять багаж для проверок. Итальянец ответил на своем языке — буркнул что-то о том, что американцы вечно всюду суют свой нос, и завершил свое высказывание грубым неаполитанским восклицанием, означавшим «и поделом вам за это». К несчастью, с ними за столом сидел ветеринар из Дании, прекрасно понимавший по-итальянски. Он обвинил итальянца в «нравственном идиотизме». Тот совсем разъярился. Он обвел взглядом сидящих за столом и съязвил на безукоризненном английском языке: «Неудивительно, что датчанки в поисках настоящих мужчин каждое лето толпами валят на Средиземное море». Последовавшие засим возмущенные выкрики прервал громкий хохот делегата из Китая, которому только что перевели смысл происходившей за столом гневной перепалки.
Вот тогда-то Арт, сидевший рядом с Айшей, наклонился к ней и шепотом поделился своим наблюдением. Потом глянул на ссорящихся ветеринаров и по-мальчишески скороговоркой добавил: «Епэрэсэтэ, и как только в ООН удается хоть о чем-то договариваться?» Айша громко рассмеялась, да так искренне и звонко, что итальянец с датчанином, обменивавшиеся оскорблениями, умолкли. Но лишь на мгновение.
— Полностью с тобой согласна, — шепнула Айша Арту. — Мы всего лишь Международная ассоциация ветеринаров, и то не можем между собой поладить. Не думаю, что мир, в котором мы все живем, может на что-то рассчитывать в будущем. — Он тоже рассмеялся и, смеясь, положил руку на спинку ее стула. Казалось бы, абсолютно непроизвольный, невинный жест. Но его фамильярность страшила. И волновала.
Арта она заметила сразу. Наверно, все женщины на конференции обратили на него внимание, ибо он был возмутительно красив. Евразиец, с тонким вздернутым носом, тело накачанное, кожа поразительно белая — такой она еще не видела. Поначалу она приняла его за испанца, но фамилия на его нагрудной карточке — Син — безошибочно выдавала в нем китайца. Арт Син. Это звучало как название одной из тех музыкальных групп, которые любил слушать Гектор.
На том первом ужине, после того, как они вдоволь посмеялись вместе, она спросила у него, откуда он родом.
— Канадец я.
— Это я и сама поняла, — дружелюбно воскликнула она и, вращая глазами, показала на эмблему в виде красно-белого кленового листика в углу его нагрудной карточки. — А по национальности?
— Прежде я думал, что это чисто канадский вопрос. Но, оказывается, вы, австралийцы, мало чем от нас отличаетесь. — Он ухмылялся, в глазах его плясал озорной огонек.
Она осознала, что заставляет себя смотреть ему прямо в лицо, хотя предпочла бы уткнуться взглядом в пустую тарелку. Она чувствовала себя нелепо, ибо от его красоты у нее кружилась голова. Проснись, Айша, обругала она себя, ты ведь не подросток на концерте «Битлз». Тебе уже, слава богу, за сорок, у тебя двое детей.
— Мой отец — китаец, житель Торонто в третьем поколении. Мать — чешка.
— Силы небесные!
Неадекватность собственной реакции вогнала ее в краску, но уж больно невероятным было его объяснение.
— Да, — улыбнулся Арт. — Они познакомились в Праге, где мой отец служил в дипломатическом корпусе. Как ты, наверно, догадываешься, в ту пору добиться согласия на брак от обоих правительств было фактически невозможно, но любовь победила. Под этим я подразумеваю то, что отец нелегально переправил мать в Париж дипломатическим рейсом, за что его благополучно турнули со службы. С того дня он был волен заниматься бизнесом, на этом поприще добился баснословных успехов и стал состоятельным китайцем.
