— Вам не холодно? — наконец спросил он.
Женщина повернула к нему лицо.
— Немножко озябла… Когда сидишь, всегда холодно.
Артем молча начал стаскивать куртку.
— Не надо… — запротестовала Вера.
Артем так же молча накинул куртку ей на плечи. Вера поежилась, посмотрела вниз, в угольно-черную пустоту. Потом тихо сказала:
— Спасибо…
Опять раздался гулкий хлопок, и с шипением взлетела ракета. Белый свет выхватил из темноты черные, рваные выступы скал. Спичкин пристукивал от холода зубами.
— А вдруг фрицы в долину прорвались? — спросил он.
Баранов обернулся, зло проговорил:
— Лучше думай, как подниматься будешь.
— Я про мать думаю, — Спичкин тяжело вздохнул. — В оккупации осталась.
— Не успела уехать, а? — участливо спросил Шота.
— Да нет… С дедом осталась. Он у меня параличный, не ходит… А у тебя?
— Я сван, — Шота махнул рукой в сторону перевала. — Там Сванетия… Шесть братьев у меня…
— Хорошо, — согласился Спичкин.
— Двое маленькие еще, — улыбался Шота, — Илико, Шалико, Валико, Дадико, — он по очереди загибал пальцы, и голос его становился теплым и грустным, — Джумбер, Мишико и я, а?
Он с гордостью взглянул на Спичкина.
— Хорошо, — снова согласился Спичкин.
— И сестра есть. Русико зовут.
— Красивая? — спросил Спичкин.
— Конечно! — горячо ответил Шота. — Красавица!
— Рассвет скоро, командир! — Баранов повернулся к Артему. — Хватит за дамами ухаживать!
Артем вскинул голову, посмотрел на Баранова.
— Подъем!
Люди молча поднимались. Каждый с тревогой оглядывался вниз, в черную глушь долины и напряженно прислушивался. Нет, пока в долине не слышно грохота боя. Значит, все в порядке, значит, держатся.
Медленно наступал рассвет. Люди спешили. Семен Иваныч страховал Артема. Тот карабкался по обрывистому выступу. Мешал автомат за спиной. Он все время съезжал на бок, раскачивался.
Семен Иваныч смотрел, как лезет Артем, и говорил, словно раздумывал вслух, хотя обращался к стоявшему рядом Баранову. Близость смерти, опасность делали людей откровенными.
— А вот я бобыль, Баранов… Никого родных нет, экое паскудство! Все уехать отсюда собирался… Жениться, в степях пожить…
— У нас в Ставрополье — вот это степи! — влез в разговор Спичкин.
— Так и не уехал… — Семен Иваныч не обратил на Спичкина внимания.
Вера следила, как карабкался Артем, и в расширившихся глазах — тревога.
— Зачем он влево полез? — невольно вырвалось у нее. — Там не за что уцепиться!
Баранов покосился на нее, усмехнулся:
— Вы что-то слишком уж волнуетесь.
Вера быстро взглянула на него, не ответила.
— Теперь я, — сказал Шота и полез вслед за Артемом.
— Осторожно, — предупредил его Баранов. — Там много живых камней.
Шота взбирался быстро и ловко. Ноги, казалось, без труда находили нужные выступы. Все с завистью смотрели, как работает гибкий, сильный сван.
— Вам не завидно? — Вера насмешливо посмотрела на Баранова.
— Нет! — весело отозвался он.
Говорили все теперь громко. Немцы были далеко внизу. Там еще холодно и темно, а тут постепенно светлел воздух и голые скалы становились красными от восходящего солнца.
Комполка Федорцов смотрел на часы.
— Пять утра, — сказал он.
Комиссар вел пальцем по схеме.
— Вот, — пробормотал он. — Сейчас они должны подняться на плато.
— Мне все это непонятно, — махнул рукой Федорцов и вытер мокрое лицо.
— Мне ясно только одно — больше суток мы не продержимся… Успеют они или нет?
— Должны успеть, — неуверенно проговорил комиссар.
— Дай бог, дай бог, — забормотал комполка. — Раненых — тьма-тьмущая…
Грохот боя был теперь явственней и тревожней. Бой шел совсем близко.
С треском распахнулась дверь землянки, и влетел задыхающийся, перепачканный землей и копотью солдат.
— Товарищ полковник! — солдат жадно ловил ртом воздух. — Немцы прорвались… В расположении батальона Пилипенко… Рукопашная идет…
Комиссар быстро поднялся, расстегнул кобуру.
— Я еду туда…
Белой накрахмаленной простыней раскинулось перед ними снежное плато. Со всех сторон оно было окаймлено холодными красноватыми скалами — маленький геологический цирк. Однако до вершины еще очень далеко, половина пути, самого трудного и опасного.
Три связки шли, проваливаясь по колено в снегу, помогая себе ледорубами. Автоматы висели теперь на груди. Все надели темные очки. По очереди, сменяя друг друга, торили тропу в глубоком снегу.
Спичкин упал. Семен Иваныч помог ему подняться.
— Вон наш бастион, — сказал Артем, указывая рукой.
— Симпатичная стеночка, — проговорил Спичкин. Вера жадно хватала ртом воздух. Было видно, что она устала, шла чуть ли не из последних сил. Артем внимательно посмотрел на нее, спросил:
— Сильно устали?
— Нисколько! — решительно ответила Вера.
— Отдыхаем час, — скомандовал Артем. — Перекусим!
— Жратвы — в самый раз! — съязвил Спичкин. — Две банки на шестерых!
— Почему две? — громко спросил Шота. — Я еще кое-что спрятал, а? — и он весело засмеялся, подмигнув Артему.
И в это время металлический стрекот нарушил утреннюю тишину. Люди замерли, напряженно прислушивались. Стрекот становился все явственней.
— Разведчик! — крикнул Баранов.
Да, это был самолет. Он показался над плато, и летчик без труда увидел на белом снегу черные фигуры людей. Это был немецкий самолет-разведчик.
Баранов упал на спину, от живота стрелял из автомата. То же самое сделали Артем и Семен Иваныч.
Самолет взмыл вверх, развернулся и снова пошел в пике. Людям негде было укрыться. Они отстреливались.
— А-а, сука! — ругался Семен Иваныч и давал длинные очереди из автомата.
Тяжело стучал пулемет. Когда машина была в самой нижней точке, Артем успел увидеть лицо летчика. Ему показалось, что тот улыбался. Чувствовал себя хозяином положения.
Длинные, пулеметные очереди вспарывали снег вокруг лежащих людей. Самолет вышел из бреющего, стал разворачиваться в третий раз.
Немцы в укрытии слышали стрельбу, видели взмывающий в небо и пикирующий самолет и ничего не понимали. В кого там можно стрелять?
Стрельба доносилась до них смутно, мешаясь с треском мотора. Плато было уже далеко от немецкого укрепления и слишком высоко.
Они стояли, задрав головы, но кроме отвесной полуторакилометровой стены ничего не видели. Перебрасывались короткими фразами:
— Неужели там русские?
— Чего им там делать?
— Может, он охотится за козлами?
В третий раз самолет пошел на бреющий. Пулемет заработал уже издалека — летчик успел пристреляться.
Спичкин лежал на животе, вцепившись руками в снег, и от страха не мог поднять голову. Он чувствовал, как пули зарывались в снег совсем близко. Еще ближе! Вот сейчас они вопьются в него, а он лежит, как бревно, и ничего не может поделать. Какая-то сила толкнула его вверх.
Спичкин вскочил и побежал, проваливаясь по колено в снег, падая и поднимаясь снова.
— Ложись! — оскалив зубы, закричал Шота и, в три прыжка нагнав Спичкина, повалил его в снег.
Пулеметная очередь хлестнула по ним, взорвала фонтанчики снега, и мглистая пыль засверкала на солнце.
И тут Баранов попал в самолет. Он прошил его автоматной очередью и сразу почувствовал, что попал.
— А-а, сволочь, не вкусно?! — кричал Баранов и стрелял до тех пор, пока не кончились патроны в диске.
Самолет пошел неровно, какими-то рывками, и через минуту за ним потянулся шлейф черного дыма. Летчик попытался выровнять машину, поднять ее вверх, но вокруг были скалы.
Последним усилием летчик бросил самолет вверх, задел за гребень скалы. Раздался взрыв.
— Баста! Отлетался, гад! — весело кричал Семен Иваныч.
— Он разбился! — удивленно воскликнул пожилой ефрейтор. — Не нравится мне все это!
— Но как русские могли туда пройти?
Больше всех был обеспокоен офицер. Он смотрел вверх, что-то соображал, потом резко крикнул:
— Прекратить болтовню! К пулеметам! Следить за тропой!
Шота был мертв. Спичкин перевернул его на спину, тряс за плечи, каким-то пришибленным голосом приговаривал:
— Шота, Шота… Ну что же ты, Шота!
Подошел, тяжело дыша, Баранов. Он молча присел на корточки, приложил ухо к груди. Потом разогнулся, угрюмо и долго смотрел на Спичкина. Тот окаменел под его взглядом.
— Дерьмо! — обжег его словом Баранов.
