Я снова задаю вопрос, который меня всегда интересовал:
– А чтобы вы попросили у Бога, если бы встретились с ним?
– Я бы хотела узнать, почему он задумал секс между людьми таким сложным, – говорит Афродита.
Эдмонд Уэллс смотрит на вершину.
– Если я встречу Творца, я спрошу, верит ли он сам в себя.
Я незаметно отодвигаюсь от Афродиты.
– Я бы лучше спросил, верит ли он в меня, – говорит Орфей.
Атмосфера становится менее напряженной.
– А я спросил бы, почему он создал Вселенную, а не ничто, – говорю я.
– Возможно, у нас и так есть все ответы. Просто мы неправильно задаем вопросы, – замечает Афродита. – Но по мере того как мы будем приближаться к Нему, мы будем понимать больше.
Сквозь туман, окружающий вершину, пробивается огонек.
Сморкмуха садится мне на палец. Она дрожит от холода. Я беру ее в руки и подношу к огню.
– Я думаю, то, что ожидает нас наверху, – говорит Орфей, – находится за пределами нашего воображения. Это будет последним откровением. Мы же только что видели, Третьей горы нет. Когда мы поднимемся наверх, то поймем, как устроена Вселенная. Афродита крепче прижимается ко мне. Я никогда не видел, чтобы богиня была так взволнована. Мы засыпаем под треск веток, горящих в костре.
80. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ЭЛЕВСИНСКАЯ ИГРА
Цель элевсинской игры – найти ее правила. На всех играющих раздают колоду из пятидесяти двух карт. Один игрок придумывает правила и записывает на листке бумаги, чтобы их нельзя было изменить в ходе игры.
Тот, кто первым придумывал правила, становится «первым богом», а первые правила называются «Закон мироздания».
Игра начинается.
Ведущий – игрок-бог – кладет карту и объявляет: «Мир начал существовать». За ним все по очереди выкладывают по одной карте. Ведущий комментирует: «хорошая карта» или «плохая карта». «Плохие» карты убирают в сторону.
Игроки видят «хорошие» карты и пытаются понять логику выбора «хороших» карт. Если кто-то считает, что понял правило игры, он объявляет себя пророком. Он больше не выкладывает карты на стол, а начинает комментировать игру остальных участников. «Бог» контролирует «пророка». Если «пророк» допускает ошибку, то тут же выбывает из игры. Остальные продолжают угадывать правила игры.
Если «пророк» два круга подряд отвечал правильно, он объявляет вслух: «Закон мироздания». «Пророк» побеждает, если его ответ совпадает с тем, что было записано до начала игры.
Если же никто не может угадать правила игры и все «пророки» ошибаются, выигравшим считается «бог». Тогда «Закон мироздания» зачитывают вслух и обсуждают, можно ли было его угадать в процессе игры. Если «Закон» слишком сложен, «бога» дисквалифицируют.
Интереснее всего придумать простой «Закон», который в то же время не просто угадать. Например, правило «чередование карт младше и старше семерки» очень трудно разгадать, так как чаще всего следят за чередованием мастей и картинок. Вообще, внимание нередко уделяют вещам, которые его не заслуживают. Правило «только красные масти, кроме десятой, двадцатой и тридцатой» найти невозможно. Так же как и «любая карта, кроме семерки червей».
Правило «любая карта хорошая» может оказаться сложным, если правила в предыдущих играх были замысловатыми – игроки уже ждут задания повышенной сложности. Какую же стратегию должен применить тот, кто хочет выиграть? Игрок должен как можно быстрее объявить себя пророком, даже если он не уверен, что догадался, какое правило придумал «бог».
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том VI пересказ статьи из тома II)
Этой ночью мне ничего не снится.
Мы просыпаемся в полной тишине. Продолжаем путь по скрипящему под ногами снегу. Второе солнце медленно поднимается на небо. Мышцы болят. Но мы не можем больше терять время.
Орфей указывает в сторону моря. На горизонте, у самой воды, снова появляются какие-то знаки. Это уже не буквы, а перевернутые цифры.
– Похоже на 271, - говорит Орфей.
– Нет, 457.
– А я увидел 124.
Эдмонд Уэллс пожимает плечами.
– Опять коллективная галлюцинация? Или северное сияние?
– Видения над морем я бы назвал миражом.
– Мираж в виде цифр? – удивляется Орфей.
– Мы приближаемся к Великому Богу, и не удивительно, что странных явлений становится все больше.
– Идемте же. Мы уже недалеко от вершины, – решительно говорит Афродита.
Мы стараемся двигаться быстрее. Я иду во главе группы, рядом с богиней любви, и вдруг обо что-то ударяюсь. Адская боль. Кажется, я сломал нос о какую-то невидимую преграду. Я пытаюсь хоть что-то рассмотреть, но ничего не вижу. Но боль, которую я испытываю, вполне реальна.
– Вершину горы окружает силовое поле, – объясняет Эдмонд Уэллс, ощупывая невидимую стену.
– Зевс предупреждал меня об этом главном препятствии, но я думал, что силовое поле исчезнет, когда Рауль пройдет здесь.
– Мы как сперматозоиды перед яйцеклеткой, пропустившие одного из нас вперед, – говорю я.
– И он закрыл за собой вход, чтобы не дать другим пройти за ним, – вздыхает Эдип.
Мы пытаемся обойти вершину.
– Смотрите-ка, вон там… – вдруг восклицает Афродита.
Мы видим на западном склоне дорогу. Она проходит под Первой горой Зевса и оканчивается золотым мостом, ведущим на Вторую гору.
– Елисейские Поля…
Мы направляемся к этой сияющей дороге. Перелезаем через перила. Дорога покрыта чем-то мягким и красным, как бархатный ковер.
Это похоже на язык.
И вот мы на Елисейских Полях. Я вижу на красном бархате чьи-то следы.
– Рауль уже прошел здесь.
Мы идем вперед, и снова перед нами вырастает препятствие. Стена, почти такая же прозрачная, как силовое поле. Она мягкая, прозрачная и очень толстая. Мы стучим в нее, пытаемся пробить твердыми предметами, но она не поддается.
Эдмонд Уэллс нащупывает более плотный участок, похожий на вертикальный желоб.
– Похоже, что здесь было порвано.
– Это след, оставшийся после Рауля. Мы опоздали, – шепчу я.
– Дальше не пройти, – говорит Орфей. – Здесь нам придется остановиться. Только Раулю удалось преодолеть это препятствие.
– Как глупо! – кричит Эдип. – Мы столько пережили…
– Мы старались как могли. Мы пытались, но потерпели поражение. Нам остается только вернуться обратно. Спуститься по Елисейским Полям.
– И что мы там будем делать? Примем участие в гражданской войне?
Я обращаюсь к Афродите.
– Ты сможешь снова запустить центрифугу? Если уж умирать, то я лучше погибну на острове Спокойствия.
Вместе с Делъфиной.
– Я не знаю, как запустить обратный процесс, – сухо отвечает богиня любви.
– Может быть, вернемся к Пану и сатирам? В конце концов, Секс и Юмор – это неплохая программа – уныло говорит Орфей.
И тут Эдип делает нам знак замолчать.
– Я что-то слышу.
Мы смотрим вниз и видим вдали толпу, которая поднимается по Елисейским Полям. Она движется к нам. Мы видим кентавров, грифонов, сирен, которых несут в ваннах, наполненных водой.
– Арес победил Диониса, – говорит Эдмонд Уэллс. – Они прошли в ворота и теперь хотят увидеть Творца. Они будут здесь через несколько часов.
Я бросаюсь к прозрачной стене, которая преграждает нам путь, и начинаю изо всех сил бить по ней кулаками. Я разбиваю себе руки. Потом успокаиваюсь.
То, что было открыто, должно открыться еще раз.
– Наверняка есть какое-то решение, – задумчиво говорит Эдмонд Уэллс.
Афродита поворачивается ко мне:
– Ты разгадал загадку Сфинкса, значит, сумеешь придумать, как пройти за эту стену.
И тут я вспоминаю метод Дельфины.
– Дайте мне несколько минут…
Я сажусь в позу лотоса, замедляю биение сердца, освобождаю голову от мыслей. Выхожу из своего тела и взлетаю. Поднимаюсь над горой, выше, в слои атмосферы над Эдемом. Включаю рельс моего будущего, устанавливаю знамя Здесь и Сейчас и начинаю двигаться вперед. Я пролистываю кадры будущего в поисках самых важных мгновений. И останавливаюсь на первом.
Я возвращаюсь, зная, как поступил в «ближайшем будущем». Сравнив прозрачную стену с оболочкой яйцеклетки, я не ошибся, просто не додумал до конца. То, что мне показалось шрамом, вовсе им не было.
– Представьте себе, что эта стена живая. Ее нужно ласкать, целовать, и тогда она откроется.
– Чушь какая, – говорит Орфей.
– Ты предлагаешь нам что-то странное, – поддерживает его Афродита, – Это же просто стена.
– Ей что, по-твоему, нужны предварительные ласки? – изумляется Эдмонд Уэллс.
– Да. Я хочу, чтобы вы ее ласкали, целовали, помогли расслабиться. Эта стена живая. Всему живому необходимо чувствовать, что его любят. Стена пропустит нас, только почувствовав нашу нежность. И вообще, вы можете предложить что-то другое?..
