— Ты не сможешь, — отвечает женщина, — ведь ты еще мальчик.
Она говорит по-голландски, но мужчина, кажется, ее понимает. Внезапно он замечает, во что одет. На нем синий матросский костюмчик с белым воротником.
— Но я руководитель крупного предприятия, — ошарашенный, защищается он, — меня уважают и боятся.
— Ты так и остался маленьким мальчиком.
Этих слов мужчина уже не понимает.
— Простите, пожалуйста, — кричит мужчина в отчаянье, пока женщина удаляется со своим ведром. — Кто — нибудь может мне это перевести?
— Да, я, — отвечает лев.
Он выходит из одной из камер и переводит ему то, что сказала голландка. Затем лев кладет голову на колени мужчины в матросском костюме и начинает плакать. Огромные слезы, от которых разрывается сердце, медленно катятся по его морде.
Сюжет длится меньше полутора минут и заканчивается, как мне всегда хотелось завершить все ролики: мужчина просыпается от кошмара и со стуком падает с кровати. Его жена ворчит — надо-де было слушаться ее и положить все деньги в Ватиканский банк, спал бы спокойно.
Этот ролик я смонтировал незадолго до своего отъезда в Лос-Анджелес, но еще не получил одобрения, не говоря уже о выходе в эфир. Раз уж я об этом вспомнил: даже мой гонорар еще до сих пор не выплачен. Во всяком случае, мой ролик неожиданно показывают по телевидению. Ажиотаж вокруг моей болезни в масс-медиа, несомненно, способствовал этому. Стараясь привлечь внимание публики к «Последнему сну Снапораза», во всех газетах проводят крупномасштабную рекламную кампанию. В тот вечер вся Италия сидит у ящика.
Гала смотрит вместе с Максимом, совершенно не подозревая, что им предстоит увидеть. Наконец, в последнем рекламном блоке популярной телеигры наступает долгожданный момент — начинают показывать мой ролик.
Мужчина спускается вниз по лестнице в подвал.
— Синьора Вандемберг! — кричит он.
До обоих не сразу доходит. Даже когда мужчина во второй раз называет ее имя, Гала не реагирует. Только когда итальянская актриса старательно произносит непонятные для нее голландские слова, она просыпается.
— Это же ты! — говорит Максим. — Она играет тебя!
— Ты так и остался маленким малшиком! — слышат они.
— Мои волосы! — говорит Гала, — моя походка, и даже такие же тигриные полоски на халате…
— Прекрасно, черт возьми! — заводится Максим. — Если у этого сукина сына и была какая-то роль для тебя, то он даже не дал ее сыграть тебе самой!
— А сейчас мы продолжаем наше шоу «Больше — это меньше», — мурлычет ведущая, — телеигру, в которой участники…
Максим выключает телевизор, чтобы лучше услышать свое собственное возмущение.
— Он использовал меня… — говорит Гала тихо.
— Да, он использовал тебя, так и не воспользовавшись тобой по-настоящему!
— …в своем последнем фильме.
Гала медленно встает, постепенно осознавая происшедшее, и идет на террасу.
— Но это не значит, что мы это так и оставим! — неистовствует Максим. — Если хочешь, мы можем запретить дальнейший показ этого ролика. Или, во всяком случае, пускай платят за использование твоего имени, за позор для твоей…
Посреди своей тирады Максим замолкает. Гала стоит на террасе. Свет из церкви падает сквозь витраж и заливает ее всеми цветами радуги. Сложив ладони, она смотрит на звезды, как святая Екатерина Генуэзская[306] на свое видение.
— Не могу не отдать ему должное, — говорит Максим мрачно, как только понимает, что ему приходится навсегда отступиться от Галы. — Он — абсолютный мастер.
— Свои последние мысли, — шепчет Гала, — последние кадры он посвятил мне…
Долгое время они, молча, стоят рядом. В театре напротив гасят свет и закрывают окна.
— Я возвращаюсь домой.
— Уже? — Гала смотрит на него. — Ты что, ведь еще так рано.
— Нет, — отвечает Максим, — я имею в виду окончательно домой. — И после долгой паузы добавляет: — Давно пора.
1
Наутро после премьеры ролика у меня констатируют мозговую смерть.[307] Это еще хуже заурядной кинокритики. В эту ночь два новых кровотечения довели начатое до конца.
Джельсомина держится мужественно. Она приходит и ложится ко мне в постель. Как всегда закидывает одну ногу на меня. Потом лежит тихо-тихо, словно заснула.
Пришедшие медсестры не решаются ей помешать.
Около полудня приходит главный врач. Как можно деликатнее он сообщает, что в таких случаях, как у меня, родственники порой принимают решение больше не поддерживать искусственно жизнь пациента. И описывает процесс естественного высыхания[308] с таким восторженным видом, словно пытается продать ей круиз на Карибы. Джельсомина в ужасе звонит своему исповеднику, который запускает в действие такие мощные силы, что главврач, пока я еще здесь нахожусь, вообще больше не показывается на отделении.
Затем приходит Фиамелла с сообщением, что перед воротами собрались журналисты и больше нельзя откладывать официальное заявление.
— Почему? — спрашивает моя жена, — это муй муж.
— Но это их Снапораз.
Джельсомина настаивает на том, чтобы самой сказать об этом, и просит несколько минут, чтобы собраться с силами. Потом выходит на улицу. Делает короткое заявление и отвечает на вопросы прессы. Внезапно она замолкает. Прикрывает глаза рукой и смотрит в толпу, словно на солнце. Среди непрерывных вспышек фотокамер она заметила Галу. Жестом показывает, что ей тяжело говорить, и уходит.
— Как давно ты уже тут стоишь?
— С девяти часов утра.
Джельсомина смотрит в окно комнаты для посетителей.
— Каждый день, — говорит Гала, — с тех пор, как он здесь лежит, я прихожу часам к девяти и остаюсь до темноты.
Теперь обе женщины смотрят друг на друга. Боль старшей заставляет другую на мгновение забыть о своей. Она так сильно любит. Гала берет ее руки и прижимает к своей щеке. Джельсомина видит, что это искренне. Ненадолго они вместе. Затем супруга отнимает руки и отворачивается.
— Здесь много таких, — говорит Джельсомина, — ему всегда удавалось создать у женщины впечатление, что она одна-единственная. Как бы нам ни хотелось в это поверить, их всегда было больше.
— Но никогда такой, как вы.
— Это так.
— И что бы вы обо мне ни думали, я никогда не забывала о его любви к вам.
Джельсомина все еще стоит к ней спиной.
— Как ты думаешь, почему мы ему всегда верили? — спрашивает она.
— Потому что он сам верил себе. Да, совершенно искренне. И так всякий раз.
— Да, — говорит Джельсомина, — он всегда был искренним. Даже в своей лжи. Фантазия — была его вера. И если он сам искренне верил, кто мы такие, чтобы в нем сомневаться?
— Я никогда и не сомневалась…
— Да, — отвечает моя жена с некоторым удивлением, — и я тоже.
— Ведь он так не любил реальность.
— Он любил за ней наблюдать, пока она не мешала его воображению. Хуже было нам, ведь у нас была всего лишь одна реальность.
Гала подходит и встает рядом с ней. Обе смотрят в окно.
Два силуэта у окна.
— Теперь ты можешь войти к нему, если хочешь.
Внутри рамки контуры двух персонажей из комикса: одна — начало, другая — конец фильмографии.
Они пристально вглядываются в толпу на парковке вдали.
— Как ты думаешь, — спрашивает Джельсомина, — может быть, их еще больше?
— Какое это имеет значение…
Наконец, они снова смотрят друг на друга. Гала идет к двери.
— «Все уменьшается при делении, кроме любви» — его слова.
Фигура пожилой женщины в лучах света.
— Понимаешь? Разве наше горе становится меньше, оттого что мы обе страдаем?
За день до отъезда в Голландию Максим гуляет по Риму. Он постоянно натыкается на места, где он был когда — то счастлив. Тогда он останавливается в задумчивости, и когда продолжает путь, то идет медленно, словно ждет, что его кто-то позовет обратно, но все уже стало воспоминаниями.
Он заходит в галерею Дориа-Памфили,[309] гуляет по залам и падает в одну из ниш напротив Апеллеса[310] и Кампаспы,[311] работы Ди Стефано. В этот момент в зал заходит Сангалло. Он несется, шаркая, как может только он, по коридорам музея. Максим оживает и вскакивает с места, чтобы с ним поздороваться, но виконт проносится мимо, почти вплотную, так и не увидев его. Ему нужно ощупать один из бюстов, чтобы убедиться, что перед ним Иннокентий X.[312] Именно в тот момент, когда Максим хочет к нему подойти, Сангалло догоняет молодой человек, такого же роста, как Максим, в длинном блестящем черном плаще. Высокие скулы, длинная шея, чуть-чуть высокомерно откинутая голова. Даже волосы его нового протеже лежат точно так же, как у Максима, когда он только что приехал в Рим. Юноша с жадностью впитывает историю, которую ему рассказывает виконт.
