— Оставь меня, — задыхался Гавейн — Отпусти. Он то ли закашлялся, то ли что-то всхрапнуло в его груди, словно у молодого льва, пробующего зарычать.
Агравейн, у которого был поврежден кадык, расслабил мышцы и лежал, икая, с закрытыми глазами. Судя по его виду, он был при смерти. Двое братьев оттащили Гавейна в сторону и держали его, пригибая к полу, все еще рвущегося к своей жертве, чтобы докончить начатое.
Странно, но когда на него накатывала вот такая черная ярость, он, видимо, лишался человеческих черт. В дальнейшем, когда его доводили до этого состояния, он убивал даже женщин, — хотя и горько сожалел об этом впоследствии.
Доведя поддельного Зверя до совершенства, рыцари унесли его и скрыли в пещере у подножья утесов, несколько выше приливной отметки. Затем они выпили виски, дабы отпраздновать событие, и как только стемнело, отправились искать Короля.
Короля, с гусиным пером и листом пергамента, они отыскали в его покое. Стихов на пергаменте не было — только рисунок, имевший изобразить пронзенное стрелой сердце, внутри которого переплетались П и С. Король сморкался.
— Извините меня, Пеллинор, — сказал сэр Грум-мор, — но мы тут кое-что видели, на утесах.
— Что-нибудь гадкое?
— Ну, не вполне.
— Жаль, а я уже понадеялся.
Сэр Груммор обдумал положение и отодвинул сарацина в сторону. Они заранее сговорились о необходимости соблюдения определенного такта.
— Слушайте, Пеллинор, — невежливо сказал сэр Груммор, — что это вы рисуете?
— А как вы думаете, что?
— Похоже на какой-то рисунок.
— Рисунок и есть, — сказал Король. — Я был бы не против, если б вы оба куда-нибудь ушли. Ну, то есть, если вы в состоянии понимать намеки,
— Я бы на вашем месте провел здесь линию, — упорствовал сэр Груммор.
— Где?
— Вот здесь, где свинья нарисована.
— Друг любезный, я не понимаю, о чем вы толкуете.
— Виноват, Пеллинор, я решил, что это вы с закрытыми глазами рисовали свинью.
Сэр Паломид нашел, что настало время вмешаться.
— Сэр Груммор, — застенчиво молвил он, — наблюдал некий феномен, клянусь Юпитером!
— Феномен?
— Явление, — объяснил сэр Груммор.
— Какое еще явление? — подозрительно поинтересовался Король.
— Такое, что вам бы понравилось.
— У него было четыре ноги, — добавил сарацин.
— Это что, животное, овощ или минерал? — спросил Король.
— Животное.
— Свинья? — осведомился Король, у которого родилось подозрение, что они намекают на что-то.
— Нет-нет, Пеллинор. Какая еще свинья? Выбросьте вы этих свиней из головы. Эта штука издавала шум, подобно собачьей своре.
— Как от шестидесяти гончих, — пояснил сэр Паломид.
— Так это кит! — воскликнул Король.
— Нет, Пеллинор, нет. Кит же безногий.
— Но шум от него именно такой.
— Так кит или не кит?
— Дорогой мой, откуда мне знать? Постарайтесь не уклоняться от темы нашей беседы.
— Я и рад бы, да что за тема-то, что? Это походит на игру в зверинец.
— Да нет же, Пеллинор. Эта штука, которую мы видели, она лает.
— Ну, я вам скажу, — взвыл Пеллинор. — Лучше бы вы оба заткнулись или ушли бы отсюда. То у вас киты, то свиньи, теперь еще лает какая-то штука, это же спятить можно. Вам что, трудно оставить человека в покое? Он бы порисовал себе немного и без особого шума повесился, раз и навсегда. Я хочу сказать, это не такая уж невыполнимая просьба, что? Как по-вашему?
— Пеллинор, — сказал сэр Груммор, — крепитесь. Мы видели Искомого Зверя!
— Почему?
— Почему?
— Да, почему?
— А почему вы говорите «почему»?
— Я имел в виду, — пояснил сэр Груммор, — что вы могли бы спросить «где» или «когда». Но почему «почему»?
— А почему нет?
— Пеллинор, вы что, утратили всякое чувство приличия? Я же говорю вам, мы видели Искомого Зверя, — он здесь, на утесах, совсем близко от нас.
— Он, к вашему сведению, не он, а она.
— Дело не в том, она или он, дружище. Дело в том, что мы ее видели.
— Так почему бы вам не пойти и не поймать ее?
— Потому что это не наше дело — ловить ее, Пеллинор, а ваше. В конце-то концов, она — труд всей вашей жизни, разве не так?
— Дура она.
— Может, дура, а может, не дура, — сказал сэр Груммор обиженным тоном. — Суть в том, что она ваш magnum opus. Только Пеллинор способен ее словить. Вы это сами всегда твердили.
— А зачем мне ее ловить? — спросил монарх, — Что? В конце концов, ей, вероятно, хорошо там, на скалах. Не понимаю, с чего вы подняли столько шуму?
— Сколько страшной печали в том, — добавил он, отвлекаясь от темы, — что люди не могут пожениться, когда им так хочется. Я хочу сказать, какой мне прок в этой зверюге? Я ведь на ней не женат, верно? Так чего я за ней все время гоняюсь? По-моему, в этом нет логики.
— Все что вам требуется, Пеллинор, — это добрая охота. Чтобы взбодрить вашу печень.
Они отобрали у него перо и влили в него несколько стаканчиков ирландского, причем и себя не обидели,
— Похоже, это единственное, на что я гожусь, — сказал Король внезапно. — В конце концов, только Пеллинор способен ее словить,
— Ну вот и умница, вот и храбрец!
— Только я так иногда тоскую, — добавил он, прежде чем они сумели ему помешать, — по дочери Королевы Фландрии. Ока не была прекрасна, Груммор, но она меня понимала. Знаете, мне казалось, что мы очень подходим друг другу. Я, может быть, не такой уж и умный и вечно влипаю в неприятности, если за мной не присматривать, но когда Свинка была рядом, она всегда знала, как мне следует поступать. И потом, я был не один. Все-таки приятно иметь кого-нибудь рядом, особенно если всю жизнь гоняешься за Искомой Зверью, что? А то как-то одиноко в лесу. Конечно, и Зверь тоже в своем роде компания — пока за ней бегаешь. Но с ней ведь не поговоришь, не то что со Свинкой. И стряпать она не умеет. Я и сам не понимаю, чего я лезу к вам с этими разговорами, но честное слово, порой становится как-то невмоготу. Свинка ведь не была какой-нибудь там вертихвосткой. Я и в самом деле любил ее, Груммор, правда, и если б она хоть отвечала на мои письма, как было бы хорошо.
— Бедный старина Пеллинор, — сказали они.
— Знаете, Паломид, я сегодня видел сразу семь сорок. Летели мимо, с виду — ну совершенные сковородки, с ручками. Одна означает горе, две — радость вскоре, три — жениться, четыре — мальчик родится. Выходит, что семь сорок — это четыре мальчика, верно?
— Похоже на то, — согласился сэр Груммор.
— Их должны были звать Агловаль, Персиваль и Ламорак, а у четвертого такое смешное имя, никак не могу его вспомнить. Ну, теперь-то уж что уж. Все-таки, сказать по правде, мне хотелось бы иметь сына по имени Дорнар.
— Послушайте, Пеллинор, что было, того не воротишь, и лучше с этим смириться. Почему бы вам, например, не набраться смелости и не поймать вашу Зверюгу?
— Как видно, придется.
— Ну и правильно. И выбросьте все остальное из головы.
— Восемнадцать лет прошло, как я гоняюсь за ней, — задумчиво молвил Король. — Можно бы и поймать, для разнообразия. Интересно, куда подевалась моя ищейка?
— Ах, Пеллинор! Вот это уже разговор!
— Быть может, наш достопочтенный монарх прямо сейчас и начнет?
— Что вы, Паломид? Ночью? В темноте?
Сэр Паломид украдкой пихнул сэра Груммора.
— Наносите по железу удары, — прошептал он, — пока температура его высока.
— Вас понял.
— Я полагаю, это не важно, — сказал Король. — В сущности говоря, ничего не важно.
— Ну и отлично, — воскликнул сэр Груммор, беря руководство в свои руки. — Значит, поступим так. Старина Пеллинор затаится этой ночью в засаде на одном конце скал, а мы вдвоем как следует прочешем местность, двигаясь в его сторону с другого конца. Зверь наверняка где-то там, поскольку мы его видели прямо нынешним вечером.
— Как по-вашему, — спросил сэр Груммор, когда они переодевались в темноте, — неплохо я обосновал наше присутствие, — что мы де будем загонять на него Зверя?
— Озарение свыше, — сказал сэр Паломид. — Голова у меня прямо сидит?
— Дружище, я и на дюйм дальше носа не вижу. Голос сарацина звучал неуверенно.
— Какая темень, — сказал он, — просто кромешная.
— Не обращайте внимания, — сказал сэр Груммор. — Зато она скроет мелкие недостатки нашего костюма. А там, глядишь, и луна покажется.
— Слава Богу, что меч у него обыкновенно тупой.
— Да, бросьте, Паломид, не трусьте. Не знаю почему, но я чувствую себя просто великолепно. Может, от виски. Но уж погарцую я нынче и полаю от души, будьте уверены.
— Вы пристегнулись ко мне, сэр Груммор. Перепутали пуговицы.
— Прошу прощения, Паломид.
— А не довольно будет вам просто размахивать хвостом и не гарцевать? Когда вы гарцуете, передняя часть испытывает некоторые неудобства.
