– Это точно твоя мама передала? Зачем?
– Руся… – Маша обняла меня. – Не обижайся на маму. Она очень хороший человек. Просто… Она иногда не понимает каких-то вещей. И еще эта история с пальто…
– Зачем мне деньги? Я не возьму деньги, тем более у твоей мамы.
– Возьми, пригодятся. Мама так и сказала – всякую ерунду не будем ей покупать, пусть лучше для спокойствия у нее будут какие-то деньги.
Я подумала и сказала:
– Хорошо. Да, правда, деньги мне нужны. Спасибо, передай, пожалуйста, маме. Она теперь верит, что я не побегу тратить деньги на сигареты и водку?
Маша засмеялась:
– Верит. Она же верит мне, видит, что я тебя люблю. Значит, ты хорошая.
Я вздохнула:
– Хорошо, что ты появилась у нас в классе.
– Что ты вздыхаешь?
– Что говорят в школе обо мне и тренере? – вместо ответа спросила я.
Маша пожала плечами.
– Да ничего не говорят. Может, училки… А дети – нет. Ну, поговорили – больше неинтересно. А у тебя с ним… серьезно?
– Не знаю.
Я рассказала Маше все, чего она еще не знала, и мне от того, что я высказалась, стало гораздо легче на душе.
Когда Маша ушла, я включила телефон, который мне принесла Любовь Игоревна, зарядка, к счастью, подошла. Ну вот, теперь у меня, как у некоторых домашних детей, – целых два телефона. Один – для связи со всем миром, другой – только для связи с Виктором Сергеевичем. Который мне… непонятно кто. Друг? Не знаю.
Мне сразу пришла невероятная куча сообщений, в основном от Паши. Я долго читала их. Последние Пашины сообщения были просто невообразимы. Он не дописывал их до конца, пытался что-то сказать хорошее, ругался, даже шутил, хотя что-что, а шутить он не умеет категорически. И, разумеется, интересовался, как обычно, сильно ли я его люблю. Странный человек. Ну что спрашивать очевидные вещи? Наверно, ему невозможно смириться с этой очевидностью. Он просыпается каждое утро и начинает попытки заново. Вдруг я за ночь его полюбила.
Виктор Сергеевич принес мне хрестоматию по литературе. Я отложила телефон с Пашиными искренними, но глупыми и безграмотными сообщениями и стала читать отрывки из русской классической прозы. Почему там у героев все понятно, а у меня нет? Может быть, просто в учебнике так написано в комментариях? А если бы у них все было понятно, то и книгу незачем было писать?
Свет в палате погасили рано, и я быстро уснула, а проснулась ночью от шума в коридоре. Я не сразу поняла, что грохот – это звук от тележки, на которой возят тех, кто не может идти сам. Громко говорили врачи или медсестры, что-то упало со звоном. Я тихонько встала и выглянула в коридор. Несколько человек катили кровать на колесиках, среди них я узнала «своего» врача, того самого, который недавно вправлял мне руку. Интересно, почему такая шумиха?
Я постояла в коридоре и пошла в туалет, который был один на этаже, довольно далеко от моей палаты. В процедурной почему-то горел свет, я заглянула туда. Тетя Диляра, что-то бормоча себе под нос, шуровала в шкафчике с лекарствами. Она обернулась на меня:
– Ты что не спишь? Разбудили тебя? Ох, тут такой переполох… Привезли нам… Боялись не довезти до Москвы… «Скорую» вызвали, а наши – нет до города везти, сюда вот, нам…
Я, ничего не понимая, слушала.
– Спи иди! – махнула на меня тетя Диляра. – Ничего интересного!
– А кто это? Кого привезли?
– Да тебе, наверно, имя ничего не скажет… В наше-то время его все знали. Один дедуля заслуженный. Ростовцев, знаешь?
Я покачала головой:
– Нет, наверно, а кто он был?
– Почему был? Пока еще есть… Инфаркт только. Народный, очень известный актер, в фильмах старых играл. Да, может, ты его на лицо и знаешь… Уже позвонили главному из Москвы, попросили. Я вот даже спать не успела лечь, пригнали обратно. А зачем им три медсестры? Одной вполне хватит.
– А куда его отвезли? В реанимацию? – зачем-то спросила я.
– А тебе что? Пойдешь смотреть на него? Спи ложись, тебе отдыхать надо. Что на человека смотреть, когда он в таком состоянии. Тем более для тебя он – никто. Это мы помним еще фильмы…
Утром, когда я проснулась, то сразу вспомнила о ночном происшествии. Интересно, когда меня привезли с сильным сотрясением мозга, тоже все так бегали? Как удивительно, был когда-то знаменитый человек, все его узнавали на улицах, а сейчас я даже не знаю его фамилии.
– Как чувствует себя тот артист? – спросила я тетю Диляру, когда она пришла мерить всем в палате температуру и давление.
– Да нормально, вроде пришел в себя. После инфаркта некоторые еще бегают… А что?
– Не знаю…
Сама не знаю, отчего я думала об этом. Я успела посмотреть в Интернете все, что там было о нем. Правда, был когда-то всенародным любимцем. А я и не знаю ничего о нем. Может быть, просто я дикая? И все мы дикие в нашем детдоме… Надо спросить у Маши, слышала ли она такую фамилию и смотрела ли эти фильмы. Я даже посмотрела кусочек фильма. Чудно. Вроде русские, а вроде и нет. Другие совсем люди как будто бы. И голосами другими разговаривают, особенно женщины – высокими, пронзительными. Так же и поют.
После завтрака и обхода я решила пройтись по коридору туда-обратно. А точнее, найти палату, где лежал этот заслуженный дедушка. Зачем? Не знаю сама. Как будто что-то меня толкало. Я ходила и осторожно заглядывала во все двери, пока, наконец, не увидела палату, в которой была занята только одна койка. На ней лежал под капельницей пожилой человек. Мне показалось, что глаза у него открыты. Я в нерешительности остановилась на пороге, прикрыв за собой дверь. Старик повернул ко мне голову, внимательно посмотрел на меня и неожиданно воскликнул:
– Галя!
Я не знала, что сказать на это, и молчала, стоя у дверей.
– Галочка… – Мне показалось, что у него стали намокать глаза.
Я растерялась. Позвать кого-то? Он бредит? Может, ему плохо? Я хотела уйти.
– Галя! Подожди! Ты что, попрощаться пришла? – слабым, но совершенно нормальным голосом сказал старик. – Так я, смотри, живой еще…
Мне не показалось, что он говорил в бреду. В бреду как-то не так разговаривают. Не смотрят такими внимательными глазами, уж это точно.
– Подойди ко мне, пожалуйста…
Я боялась подойти. Это было глупо – старик, беспомощный, лежал с иголкой в левой руке, как два дня назад лежала я. Но все равно отчего-то мне было страшно.
– Я не Галя… – сказала я.
– Не Галя… – подтвердил старик. – Я знаю. Просто очень похожа. Мне сразу показалось. А ты кто?
– Я – Руся.
– Руся? – повторил старик. – Что, такое имя?
Я не стала пускаться в длинные объяснения, просто кивнула.
– Хорошо… А я лежу, то ли сплю, то ли где еще, но не здесь, не в палате, и вдруг открывается дверь, и входит моя Галя, и я думаю – ну все, приплыли… – Он засмеялся.
Мне опять стало страшно. Я его узнала, это, конечно, тот человек, фильм с которым я вчера ночью под одеялом смотрела – про отважных моряков. Тот, но только постаревший на сорок или пятьдесят лет. Почему он смеется? Он хорошо все понимает? И почему опять зовет меня Галей?
– Сколько тебе лет? – спросил старик.
– Четырнадцать, скоро будет пятнадцать.
– А Галочке было восемнадцать… Эх… Подойди, пожалуйста, поближе… Бывают же такие чудеса… А как зовут твою маму?
– У меня нет мамы, – ответила я, отступая поближе к двери. Зря я все-таки сюда зашла.
– Нет мамы… – Старик, мне показалось, с сочувствием взглянул на меня. – А бабушка есть?
– Нет, бабушка еще раньше умерла.
– Галя умерла… – тихо подтвердил старик. – Твою бабушку звали Галя?
– Да, – кивнула я, чувствуя, что сейчас происходит что-то очень странное. Не понимая, именно чувствуя.
– Сама скажи мне, она кем была, твоя бабушка Галя? Кем работала?
– Бабушка не работала, она была балериной, она танцевала.
– Нет, так не бывает… – Старик с трудом поднял вторую руку и вытер намокшие глаза. – И… и так иногда бывает, как видишь… Хорошо… Так нужно было… А какая была у бабушки фамилия? Нет, не говори… – Он помолчал, тяжело дыша.
– Вам плохо? – спросила я.
– Скажи, все-таки скажи, – повторил он. – Может быть, это мне только кажется, что ко мне пришла моя Галя.
– Что сказать? – спросила я, не зная, что мне делать. Может быть, позвать тетю Диляру? Старику плохо, или он просто разволновался?
– Как фамилия бабушки… Я всегда знал, что-нибудь в таком роде произойдет… Что однажды кто-то придет… из внуков… Ну, как?
Я молчала.
– Почему ты молчишь?
– Я не знаю, – наконец ответила я. – Я не знаю, как ее фамилия.
– А твоя?
– Моя фамилия Брусникина, как у папы.
– А ты можешь спросить у кого-нибудь?
– Нет, – покачала я головой. – Не у кого.
Памятник! Ведь на памятнике написана фамилия бабушки! – пронеслось у меня в голове. Я же только что видела ее, когда была на кладбище, и я всегда знала ее, только забыла…
