На его взгляд, это была самая романтическая гостиница в Париже.
Езда в кабриолете немножко освежила их обоих.
Они почти не говорили, только время от времени смотрели друг на друга, да иногда она, когда он переключал скорости, протягивала руку, чтобы дотронуться до него.
Весь путь до улицы Сен-Жермен в машине царила какая-то праздничная нежность.
Он поставил «СЛАБ» в гараж под гостиницей, получил ключи от номера, и через минуту они уже наслаждались прохладой в высокой комнате с толстыми стенами.
Он заказал шампанское. И когда они уже стояли, держа бокалы, она сказала:
– Якуб, я еще никогда ни по кому так сильно не тосковала.
У него перехватило горло, и он лишь дотронулся левой рукой до ее щеки.
Они решили, что отныне всегда будут поднимать тост за здоровье таксистов с Манхэттена, особенно индусов.
Потом она отправилась в ванную принять душ.
Он остался один в комнате, из ванной доносился шум душа, но он знал, что, несмотря на огромное восхищение и волнение, которое она пробуждала в нем, он в ванную не войдет. Ему безумно этого хотелось, но страх перед тем, что он может что-то испортить или нарушить в их связи, основывающейся на полном доверии, пересиливал. Особенно сейчас, после того, что они пережили.
Он достал из чемодана привезенный ей подарок, положил его на покрывало, а сам сел с газетой на плюшевый коврик между стеной и кроватью и в ожидании, когда она выйдет, попытался читать.
Через минуту он уже спал.
ОНА: Стоя под душем, она чувствовала, как к ней приходит ощущение блаженства. У нее было впечатление, будто она смывает переживания этого утра, здорово смахивающего на историю из книжки, которую кто-то ей прочитал. До сих пор сама она таких книжек не читала. Ей было жаль времени.
Теперь же она решила, что иногда станет их почитывать.
Она думала, что он войдет в ванную. Ждала. Это многое бы упростило.
Она была убеждена, что никто никому не способен доверять больше, чем она доверяет ему.
Она просто невероятно хотела его. Чувствовала, что сегодня день для них.
Она ждала, но он не приходил.
Завернувшись в большое белое полотенце, она вышла из ванной.
У нее мелькнула мысль, что с ним все барьеры рушатся. До сих пор она могла только перед мужем выйти из ванной, обернутая одним лишь полотенцем.
На кровати она увидела коробку, завернутую в цветную бумагу и завязанную красной лентой.
А Якуб лежал между стеной и кроватью и спал.
Видимо, он был страшно измучен перелетом и переживаниями.
Наверное, потому он и не пришел в ванную…
Она улыбнулась.
«Если он уже сейчас, когда я стою под душем голая, засыпает, то что же будет дальше», – с усмешкой подумала она.
Она сняла с кровати покрывало и накрыла его.
Сама же легла на кровать; не будучи уверена, что подарок предназначен ей, разворачивать коробку она не стала.
Она вслушивалась в его ровное дыхание и пыталась понять, любит ли она его…
Проснувшись, она не стала сразу открывать глаза, чувствуя: что-то происходит. Вдруг полотенце, которым она была прикрыта, сползло с нее. Она ощутила тепло в нижней части живота и чуточку приоткрыла веки.
Он коснулся губами ее живота.
Она притворялась спящей и наблюдала за ним сквозь прищуренные веки.
Он восхищенно смотрел на нее, но через несколько секунд осторожно, стараясь не разбудить, накрыл ее полотенцем и отошел.
Когда он вернулся из ванной, она уже была одета.
Время было довольно позднее, и они решили поесть в ресторане внизу.
Он позвонил портье и заказал столик.
Затем с улыбкой он вручил ей подарок, но она спросила, может ли она сперва насладиться ужином с ним, а уж потом порадоваться подарку.
Он сказал ей, что выглядит она просто восхитительно.
Они спустились вниз. В ресторане звучала тихая фортепьянная музыка. Гарсон проводил их к столику у окна.
Париж, он, свечи, музыка… Она чувствовала себя такой счастливой…
Меню было только на французском, и она объявила, что сегодня вечером полностью полагается на его вкус.
Он принялся заказывать кушанья, названий которых она не знала, но которые звучали на французском, как имена цветов. Она лишь напоминала ему, что ее бокал опять пуст, и он улыбался и делал вид, будто выговаривает гарсону.
Они шутили, смеялись, обсуждали феномен их дружбы. Рассказывали, что происходит с ними, когда они скучают друг по другу.
А потом он встал и попросил у нее позволения выйти из-за стола.
А она думала, как дать ему понять, что после ужина она хочет вернуться к нему в номер.
Она знала: если его не подтолкнуть, сам он ни за что не предложит.
Из задумчивости ее вырвал поцелуй в шею. Якуб стоял за ее стулом; он приподнял волосы на шее и целовал. Ей хотелось, чтобы это длилось бесконечно.
Она повернула голову, провоцируя встречу губ, однако он успел выпрямиться и сел напротив нее.
Она пыталась понять, почему он так ведет себя: от робости или боится отказа?
После ужина он предложил отвезти ее в гостиницу.
Она была разочарована, хотя знала, что так оно и будет. Она лишь улыбнулась и согласно кивнула. Заодно он предложил показать ей ночные Елисейские Поля.
Поток машин был просто невероятный. Они ехали со скоростью улитки, и их приветствовали такие же, как они, туристы. Все знали – и полиция в том числе, – что у подавляющего большинства водителей в крови имеется алкоголь, но в Париже после полуночи это никого не интересовало. И она радовалась, что участвует во всем этом. И ощущала возбуждение.
И вдруг ей пришла в голову гениальная мысль. Она спросила Якуба, могла бы она повести машину.
Ей хотелось узнать, как чувствует себя водитель ночью на Елисейских Полях около Триумфальной арки в сплошном потоке автомобилей.
Якуб моментально согласился. Они остановились и поменялись местами.
Она объехала Триумфальную арку и свернула на улицу, ведущую к его гостинице.
Он с любопытством взглянул на нее. Она с улыбкой сообщила, что оставила у него в номере одну важную вещь, а именно привезенный им подарок, и прибавила газу.
Она знала: он понял, что она дает ему позволение.
Он притронулся пальцем к ее губам и произнес:
– Езжай побыстрей.
Уже в лифте она сняла с шеи косынку, сняла обручальное кольцо, золотую цепочку, которая была у нее под косынкой. А прежде чем выйти из лифта, сняла туфли.
Едва они вошли в номер, она расстегнула на нем рубашку.
Он раздел ее, взял на руки и отнес на кровать.
Он целовал ее. Целовал всюду. Делал с ней совершенно чудесные вещи.
Наконец-то он ни о чем не спрашивал.
Он все время шептал, как она прекрасна, как безумно необходима ему и как страшно он тосковал без нее. Но до настоящего экстаза он доводил ее, когда шепотом сообщал ей, что сделает сейчас – где поцелует, где прикоснется и что чувствует, когда это делает.
Уже под утро, засыпая с улыбкой, она чувствовала его руку, лежащую у нее на груди, и даже не пыталась задуматься над тем, что произошло.
Потому что она знала: то, что произошло, продолжится, и сейчас и музыка, звучавшая в номере, и тишина, они только для успокоения. Она провела пальцем по его губам. Он не спал и повернулся к ней.
Она ждала, что он это сделает.
ПОЛТОРА МЕСЯЦА СПУСТЯ…
ОНА: Она одевалась за низкой ширмой из ткани с восточными цветами. В кабинете было чудовищно душно. Гинеколог, пожилой седой мужчина в очках, сидел за столом, стоящим посреди комнаты на полпути между ширмой и гинекологическим креслом. Он что-то записывал в карточку.
Она подумала, почему она не чувствовала стыда, когда лежала, раздвинув ноги, на этом жутком кресле, но как только обследование закончилось и ей, голой ниже пояса, надо было пройти несколько шагов до ширмы, она сразу же ощутила и стыд, и какую-то скованность.
– Вы на шестой неделе беременности, – объявил гинеколог, встав из-за стола и зайдя к ней за ширму. – Если вы хотите родить этого ребенка, вам придется радикально изменить образ жизни. Полагаю, после последнего выкидыша вы это понимаете не хуже меня, не так ли?
Ее муж был категорически против детей.
«Я хочу еще немножко пожить. Посмотри на Асю, она же совершенно опустилась с этим ребенком. Нет! Нет! Только не сейчас. Подождем еще годика два-три», – говорил он и возвращался к своим проектам, которые, подобно тюремным решеткам, удерживали его в комнате, где стоял компьютер.
Как-то она перестала принимать таблетки, не сказав об этом мужу. Ей исполнилось тридцать, и она почувствовала, что время уходит. Реакция испуганной «стареющей» женщины, ощутившей себя биологически бесполезной.
«Когда это произойдет, он согласится», – думала она.
Но у нее случился выкидыш. Муж об этом так и не узнал. Она посылала его в аптеку покупать мешками суспензории. Искровенила несколько простыней. Его она убедила в том, что у нее «исключительно тяжелый период». Он только удивлялся, что она пять дней должна лежать в постели. А когда она плакала, он считал, что это от боли. В общем-то он был прав. Но только он путал физическую боль в животе с болью совершенно иного рода.
