– Ладно, товарищ майор, я задал вам вопросы. Только завтра я приеду сюда с видеокамерой, прокурором, который живёт у нас в полку и вот эту ахинею, которую вы тут несли говорить не надо. Вот тут у меня в кармане, – Сан Саныч со значением постучал ладонью по нагрудному карману, – лежит ваш рапорт, слава богу, и у вас есть порядочные люди. Рапорту хода не дали, а передали его мне. Я тоже дёргаться не буду, если ты, майор, завтра всё расскажешь начистоту. Можешь не беспокоится, плёнку я оставлю у себя, чтобы ты и дальше не ляпал своим языком. Так что подумай, майор и жди меня завтра. Пошли, Борис Геннадьевич…
– Сан Саныч, а что у тебя точно что ли рапорт этого урода есть? – Мы отошли уже далеко от блок-поста и можно было безопасно разговаривать, не боясь что нас услышат.
– Да нет, я его на "понт" взял. Хотя рапорт его мне дали почитать – есть ещё нормальные офицеры у ментов. Но так просто я это дело не оставлю.
Из моего ПРП высунулся связист и сообщил, что нужно срочно прибыть на блок-пост 1ой роты у кладбища. Мы вскочили на машину и уже через пять минут спрыгнули на землю у кладбища. Туман продолжал плыть низко над дорогой, но видно было дальше чем в предыдущий приезд. На асфальте сидел с заведёнными руками назад и с поникшей, перевязанной головой раненый боевик, а около него прохаживался часовой.
– Откуда вышел душара, боец?
Солдат мотнул стволом автомата в сторону Дуба-Юрта, скрытого пеленой тумана: – Он вышел по дороге из деревни прямо на нас, с ним ещё были три русские женщины, из плена бежали. Они сейчас в палатке чай горячий пьют, – солдат ткнул стволом в одну из палаток и продолжил своё движение вокруг боевика.
В палатке, действительно, рядом с командиром взвода и майором Резвановым, сидели три женщины и с огромным удовольствием пили густо заваренный, сладкий чай, закусывая его огромными кусками хлеба с маслом. Только две из них: одна молоденькая девочка лет семнадцати и женщина пятидесяти лет были славянской внешности. Третья была явно кавказская женщина и не из "простых": утончённые черты лица, манера держать даже в грязных руках солдатскую кружку, какая то доля манерности в поведении, поза, в которой она сидела, подсказывала – женщина когда то крутилась в верхних слоях общества .
– Пейте, пейте чай, – поспешно предложил я, увидев как испуганно и затравленно женщины прекратили пить чай и уставились на вваливших в палатку офицеров. Пленницы несколько успокоились и продолжили пить, кидая на нас испытующие взгляды, мы же расположились на нарах напротив них и молчали, давая время прийти в себя. Через пять минут женщины поставили кружки на стол и стряхнули крошки хлеба с колен. Мы молчали, давая возможность поработать с беглянками особистам.
Сан Саныч улыбнулся: – Ну что ж, первый голод вы я надеюсь утолили и давайте немного поговорим. Вы расскажите каждая о себе, я задам вам уточняющие вопросы и отправим вас в Грозный. Давайте начнём с вас. Как вас зовут? – капитан обратился к русской женщине пятидесяти лет.
Женщина тяжело вздохнула и внезапно заплакала. Плакала она тихо, зажимая в себе рыдания и лишь обильно текущие слёзы выдавали сильное душевное волнение.
– Ну, ну, успокойтесь…, – Сан Саныч наклонился вперёд и погладил женщину по плечу.
– Да, да… Сейчас…., извините меня…, – женщина последний раз судорожно всхлипнула и вытерла ладонью щеки от слёз.
– Я, Марья Ивановна Фёдорова из Ярославля. Точнее не из самого Ярославля а из области. У меня тут сын в первую войну пропал. Пропал без вести. Куда я только не обращалась, но всё без толку. И вот решила сама поехать и искать сына. Я чувствовала что он живой, в плену… Приехала сюда прошлым летом, добилась встречи и обратилась за помощью к Масхадову и знаете очень быстро отыскались следы моего сына. Меня привезли к одному из полевых командиров в Старопромысловский район и он показал мне могилу где похоронен мой сын, – женщина опять тихо заплакала, заплакали и обе женщины. Я с силой сжал зубы, чтобы не выдать своего волнения, Сан Саныч заёрзал, а второй особист громко засопев, вскочил с нар и выскочил из палатки. Через минуту Марья Ивановна прекратила плакать и продолжила, – я неделю прожила в одной чеченской семьи, очень хорошие и душевные люди, и каждый день ходила на могилу сына и с утра до вечера находилась там. Рассказывала о том, что за это время изменилось в деревни, кто из его друзей женился, где работает, а кто учится. Прибиралась на могилке и вокруг. Только я не знала, что в это время чеченцы напали на Дагестан и меня задержал чеченский патруль прямо на могиле: ничего не хотели слушать – прямо оттуда, без документов и увели. Держали несколько недель в тюрьме, а потом отдали стряпухой в чеченский отряд. Я не знаю когда это было, я давно не слежу за днями, да и мне не интересно – какой день недели или число, но ночью наш отряд под обстрелом прорвался из Грозного и ушёл в горы. Какое то время мы скитались по горам, а вот сегодня главарь отряда приказал нас отвести подальше и расстрелять. Опять попались хорошие чеченцы, они отвели нас на километр от лагеря, вывели на дорогу и сказали – идите по ней и через пять километров будет русский блок-пост. Потом постреляли в воздух и ушли. А в Дуба-Юрте к нам вышел раненый боевик, он выбросил в кювет автомат и сказал, что его могут спасти только русские врачи и он с нами идёт сдаваться в плен. Ему мол бояться нечего – грехов у него нет…. Ну, кажется всё….
Женщина тяжело вздохнула и замолчала.
– Хорошо, вы посидите, а мы послушаем других. Теперь вы расскажите о себе, – Сан Саныч обратился к женщине с кавказской внешностью. Та встрепенулась, тщательно расправила на коленях грязную и измятую юбку и начала рассказывать о себе – Директор одного из коммерческих банков Владикавказа. Дела банка шли хорошо, но перед дагестанскими событиями её похитили чеченцы и запросили за неё у хозяев банка 3 миллиона долларов выкупа. Хозяева отказались платить. Чеченцы опустили цену выкупа до миллиона долларов, потом до пятьсот тысяч…. Последнее их требование было уже всего триста тысяч рублей, но и тогда сволочные, так она выразилась с ненавистью, хозяева не захотели её выкупать. В отряде она также как Марья Ивановна занималась стряпнёй и стирала бельё чеченцам…
– Как к вам относились боевики?
– Терпимо…, ко мне и Марье Ивановне, мы всё таки женщины в возрасте, чеченцы относились более менее нормально, если то скотское отношение можно так оценить, а вот ей и остальным девочкам пришлось хлебнуть горя с лихвой, – банкирша кивнула головой на молоденькую девочку и у той сразу же хлынули слёзы из глаз и стоило довольно много времени и усилий приложить, чтобы её успокоить.
Мы многое слышали об отношении боевиков к своим пленным, но то что рассказала русская девочка Женя повергло нас в шок.
Жене было семнадцать лет, родилась она в дружной, русской семье, здесь в Грозном. Перед первой войной, когда шли гонения на русских её отца убили прямо на улице. Убили чеченские отморозки, прямо на улице среди бела дня только за то что он был русский. На виду у многочисленных свидетелей уже труп её отца привязали к бамперу автомобиля и волокли его несколько километров по асфальту. То что осталось после этого – это жуткое месиво костей и разорванного мяса, им передали через несколько дней и пригрозили всеми карами если они будут добивать возбуждения уголовного дела. Отца похоронили, а через несколько недель на них стали оказывать сильнейшее давление чтобы съехали из квартиры. И наверно бы так и случилось, но началась первая война и их оставили в покое. Жили они в районе аэропорта "Северный" и когда пришли русские, то жизнь вроде бы стала налаживаться. После подписания Хасавюртовского соглашения, дудаевцы вновь пришли к власти и жизнь снова превратилась в кошмар.
Женя превратилась в красивую девушку и бесстыжие чеченцы не давали ей проходу. Довольно часто она была на грани изнасилования, но бог не давал случиться этому беспределу. И она была вынуждена постоянно сидеть дома, а мать выбиваясь из сил, пыталась что то заработать чтобы их обоих прокормить.
Во время второй войны их микрорайон оборонял отряд полевого командира Хусейна и все, русские жители и многие из чеченцев, с нетерпением ожидали когда русские освободят город от этих бандюг. Но Женя тогда не знала, что боевики отряда взяли на учёт всех молоденьких девочек микрорайона в возрасте от 13-14 лет, в том числе и её. И когда им пришёл приказ прорываться из города, то они одновременно ворвались во все квартиры, где проживали девочки, и силой захватили их в плен. Взломали дверь и ворвались и в квартиру Жени. На её защиту кинулась мама, но её так сильно ударили прикладом по голове, что она сразу же потеряла сознание и упала на пол. Женю увели и она до сих пор не знает, сумела выжить мама после удара? Всего было захвачено тогда около сорока русских девочек.
В эту же ночь отряд Хусейна прорвался в Алхан-Калу и сразу же, не задерживаясь, ушёл в горы. Боевики, почувствовав себя в безопасности, сразу же устроили оргию. Они, как животные накидывались на девочек и насиловали в различных формах прямо на виду у других членов отряда, потом менялись и тут же насиловали опять. Иной раз насиловали какую-нибудь девочку сразу несколько чеченцев во все места и при этом заставляли руками также производить различные действия. Досталось и Жене, как самой взрослой и уже сложившей девушке. Когда эта многочасовая оргия закончилась, то Женя и другие девочки думали что на этом их изуверские мучения закончатся, или же они будут проходить в более щадящей форме, но они жестоко ошиблись. На всех последующих привалах, чеченцы вновь и вновь накидывались на девочек, срывали с них одежду и беспощадно насиловали на снегу. Их не могло ничто остановить, ни жалобы и просьбы несчастных девочек, ни боль которую они им причиняли, ни кровь. Они удовлетворяли свою похоть так как будто они это делали в последний раз. В перерывах между этими оргиями девочки обстирывали своих мучителей, а на марше тащили на себе их имущество, а ночью и днём на привалах своим щуплыми, детскими тельца грели боевиков…
