Катарина Причард - Девяностые годы

Она вынула ребенка из гроба и держала его на руках, пока Моррис доставал из шкафа бутылку с коньяком. Они растирали ребенка коньяком, шлепали его, отогревали своим дыханием, потом Моррис побежал за врачом. Ребенок жил несколько минут, но врач застал его уже мертвым.

Это был жуткий случай. Моррис говорил, что он стал с тех пор самым осторожным гробовщиком на свете. Уж он-то никогда никого не похоронит заживо — ни мужчину, ни женщину, ни ребенка. Моррис мог шутить впоследствии по поводу своего испуга, но Салли еще долго становилось не по себе, когда она вспоминала, как пытались они спасти этого крошку, раздуть искорку жизни, еще тлевшую в жалком маленьком тельце.

Великий день настал наконец для Калгурли, как теперь назывался Хэннан, когда к его нарядному новенькому вокзалу подкатил первый поезд. Немало жгучей зависти и пересудов породил, конечно, вопрос — кто должен и кто не должен был получить приглашение на торжественный банкет, продолжавшийся далеко за полночь. Это был куда более официальный и чопорный обед, чем та веселая пирушка, которой ознаменовались торжества в Кулгарди. Олф Брайрли в качестве управляющего рудником еще удостоился получить приглашение, но никак не Сэм Маллет и не Тупая Кирка — первые старатели, открывшие прииск.

Было время, когда в Хэннане не существовало социальных перегородок. Каждый человек ценился тогда по его личным качествам, и жены рудокопов, лавочников и трактирщиков, встречаясь друг с другом на редких вечеринках или спортивных состязаниях, не задумывались, кто из них более важная персона. Поддерживать добрососедские отношения — вот что было важнее всего в этом отрезанном от мира поселении.

Тот, кто был сегодня самым захудалым старателем, без гроша в кармане, мог завтра стать миллионером, и любой пришелец стремился быть принятым в нестеснительное, свободное содружество прииска. Мало кто претендовал на то, чтобы его величали «мистер», когда все с утра до ночи одинаково рыскали по стране и ходили грязные, обросшие и нередко голодные. Все звали друг друга по имени или довольствовались прозвищами с прибавлением двух-трех крепких словечек для выражения особой симпатии.

Но по мере того как золотоносные участки скупались английскими, иностранными и восточноавстралийскими компаниями и финансовые воротилы и их агенты, спекулянты и аферисты всех мастей все больше наводняли прииск, прежние непринужденные, товарищеские отношения изменились. В гостиницах богатые иностранцы располагались, как у себя дома, и им надлежало угождать, дабы создать у них благоприятное впечатление о городе. Капиталы, которые они представляли, заставляли считаться с ними. И владельцы рудников вкупе со своими управляющими всячески ублажали их. Рудокопы же и старатели держались в стороне от этих важных персон, не ожидая от них для себя добра.

Конечно, это различие интересов существовало и раньше. Но в горячке и сумятице первых лихорадочных поисков золота, в далеких старательских походах по неисследованному краю сухих безводных зарослей и диких скал, когда все зависели друг от друга и каждый — от своего напарника, английские лорды и прочие титулованные иностранцы рады были отказаться от всяких притязаний на свое превосходство. Они охотно якшались с рудокопами и старателями, когда им наравне со всеми приходилось терпеть лишения и перебиваться с хлеба на воду.

Динни помнил, что лорд Солсбери в молескиновых штанах и грязной рубашке рыл золото, как всякий прочий старатель, или на собрании драл глотку не хуже других, вскочив на бочку. И лорд Генри Локк тоже — сам варил себе кашу в котелке и ковырял землю лопатой, говорил Динни.

Но когда Калгурли сделался центром крупных капиталовложений и спекуляций, столкновение интересов владельцев рудников и управляющих, с одной стороны, и старателей и рудокопов — с другой, стало более явным.

На боулдерских рудниках уже с первых дней вспыхивали стачки, и борьба за повышение заработной платы и улучшение условий труда не прекращалась ни на один день.

Пышный праздничный банкет в Калгурли наглядно показал, как углубилась эта давно уже намечавшаяся трещина.

Пока владельцы рудников и государственные чиновники, директоры банков и почетные гости весело пировали и, поднимая бокалы с шампанским, провозглашали тосты за процветание города, рудокопы и старатели — пионеры прииска, — не получившие приглашения на торжество, смеясь, пожимали плечами: «Интересно, что бы они делали без нас».

Когда празднества закончились, все, кому это было по карману, уехали на лето к морю. Вскоре после отъезда Лоры Олф заболел тифом. Боясь занести заразу в дом, Олф потребовал, чтобы его положили в больницу, где теперь работали новый врач и медицинская сестра. Олфа заботило только одно: как бы Лора не узнала о его болезни, — он не хотел ее волновать.

Динни чуть с ума не сошел от тревоги; он до тех пор изводил всех в больнице, пока Олфа не поместили в отдельную палатку. Здесь он тотчас принялся сам ухаживать за больным, не жалея ни денег, ни сил. Он дежурил у постели Олфа, отгонял от него мух и поливал палатку водой из шланга, чтобы было прохладней. Больница, как всегда, была забита тифозными больными; врач и сиделки от души радовались, что кто-то снимает с них часть забот. Динни под их руководством выходил Олфа и, как только тот начал поправляться, отвез его домой и там продолжал заботиться о нем.

Этим летом Салли родила второго сына — здорового, крепкого мальчишку, который больше походил на отца, чем Дик. На этот раз Салли рожала дома, при родах присутствовал врач, и появление на свет Тома не было для нее таким тяжким испытанием, как рождение ее первенца. Салли, счастливая и гордая, целых три месяца сама кормила Тома, а когда пришлось перейти на козье молоко, лето уже было позади.

Незадолго до рождения Тома снова появилась Калгурла и, как уже повелось, принялась нянчить Дика и хлопотать по хозяйству. Мари Робийяр тоже была большой помощницей для Салли; она стряпала на постояльцев и сменяла миссис Моллой, когда та отправлялась поглядеть, что же все-таки творится у нее дома.

Тереза Моллой сама готовилась еще раз стать матерью и воспринимала это событие как нечто весьма забавное, с недоумением вопрошая себя, когда же она наконец перестанет заботиться о приросте населения прииска.

— Думается мне, я уже достаточно потрудилась, — говорила она Салли. — Пора бы и забастовать. Как вы полагаете, душечка? Да вот Тед уверяет, что стоит ему только повесить свои штаны на спинку кровати, как я уже и забрюхатела. Вот беда-то! Что тут будешь делать!

Когда Лора вернулась домой, она очень встревожилась, узнав, что Олф далеко не так хорошо провел лето, как она. Он стал худой, как скелет, после этой болезни, жаловалась Лора, и совсем ослаб; ему никак нельзя приниматься снова за работу. Почему никто не известил ее о том, что Олф болен?

Лора выглядела очень мило и элегантно в своих новых платьях и шляпках, которые она привезла из Перта. Одно плохо — она начала полнеть; приходилось затягиваться в тугой корсет, что, с точки зрения Олфа, было просто нелепо.

— Ему нравится, когда я полнею, — объяснила Лора с довольным видом.

Все же она завидовала Салли: так сохранить фигуру, как эта женщина! Даже родив двоих детей, миссис Гауг все еще была стройна, как девочка, хотя, конечно, руки у нее ужасно загрубели и потрескались от работы.

Лора рассказала, как восхитительно она провела время на юге. Леди Маргарет Саммерс была очень любезна и возила ее с собой на балы к губернатору и на скачки. Дочку Лора оставляла на попечение друзей, у которых гостила, и могла выезжать и развлекаться сколько ей вздумается. Просто удивительно, как много народу съехалось этим летом в Перт. И Брукмены, и Зэб Лейн, и лорд Перси, и даже, как вы думаете, кто? — Фриско! Только он теперь мистер Франсиско де Морфэ, с вашего позволенья, и весьма важная персона.

Вскоре леди Маргарет Саммерс сама явилась в Калгурли вместе со своим мужем, представителем одного из английских синдикатов. Она, как видно, в самом деле благоволила к Лоре. Это просто ужасно, говорила леди Маргарет, что такая очаровательная молодая женщина принуждена жить в этой богом забытой дыре. Олфа злило покровительство, которое высокочтимая леди оказывала его жене, расточая ей льстивые похвалы и совершенно ею завладев, но ему приходилось быть любезным с этой знатной дамой. Муж леди Маргарет был членом правления компании «Мидас», в которой служил Олф, и приехал обследовать рудники. Главным партнером в этом браке была леди Маргарет, имевшая крупное личное состояние и весьма удачно спекулировавшая на бирже.

Калгурли процветал. Вдоль всего горного кряжа — от Маунт-Шарлотт до Хэннанского озера, у которого обрывалась горная цепь, работали рудники. Разработки растянулись почти на пять миль, а вокруг поселка Боулдер земля была изрыта шахтами не меньше чем на квадратную милю. «Квадратная миля богатейших в мире золотоносных пород!» — кричали спекулянты, окрестив этот район «Золотая Миля».