Набравшись наглости, я подошел и на плохом английском осведомился, можно ли подсесть? Девушка спокойно подняла глаза, оглядела меня, как, наверное, оглядывают перед покупкой лошадь, и по-русски, с милейшим акцентом, ответила:
— Присаживайся, ладно, хорошо. Ты кто? и ты откуда?
Мы разговорились. Она была из Глазго; звали ее, предположим, Джоан; старше меня на три года. Русским занялась не потому, что Достоевский и Толстой, а потому, что в юности была троцкисткой и жила в коммуне. Начала учить язык кумира, а тут случилась перестройка, русских стало много, и дело оказалось хлебным.
Я проводил Джоан до банковского офиса, где она должна была переводить какому-то развязному кооператору, которого заранее презирала: ну и манеры у этих господ. Через два часа мы встретились; Джоан повела меня в церковную пивную, куда лондонской полиции заказан вход. «Представляешь? они бессильны». Народ прибывал, все оплывало в сигаретном дыме, мы перекрикивали гам.
Потом был еще один бар, и еще; с каждым разом становилось все смешнее; кто первым пошел в туалет, тот и платит. Как вы догадались, проснулся я не по будильнику, и поздно, и в чужой квартире. Рядом лежала Джоан; без одежды она была немного полновата, но все равно — необычайно хороша. Хотелось ущипнуть ее и улыбнуться.
Я перебрался к ней. Нам было славно. Безответственный взаимный интерес людей, которые сейчас сошлись, а завтра разойдутся: вот ты какой? а ты — такая? Я сравнивал Джоан с советскими красотками; они ей в пятки не годились. То, что мы тогда считали томностью, кокетством, а иногда отвязностью, было только следствием неопытности и проявлением тяжелых комплексов. На первом же свидании — рассказ о прабабушке-польке (не встречал ни одной хорошенькой советской девушки без таинственных польских корней, как не встречал и без бабушки-ведьмы), русалочий смех с обязательным закидыванием головы, через месяц — намек на замужество… как я мог это терпеть?
Но через месяц, во время завтрака (овсянка, будь она неладна) Джоан внезапно побледнела, выбежала в туалет. Вернулась грустная.
— Что с тобой?
— Так, показалось.
— И все-таки?
— Да нет, я говорю тебе, что ничего.
— Джоан. Я начинаю нервничать. Я имею право знать.
— А ты уверен, что тебе это нужно знать? Ну ладно, я скажу. Хочу быть от тебя беременной, но ничего не получается.
Я опешил.
— Зачем беременной?
— Ты глупый какой. Чтобы родить ребенка.
— Зачем ребенка?
— Ты снова глупый. Чтобы он у меня был. Такой, как ты. И тогда ты на мне женишься. Ой, вижу, ты испугался! Не бойся, я шучу. Не будем жениться. Смешно, да? Я смешная?
— Смешная, — ответил я и внутренне поежился. И решил быть осторожным.
Сейчас не помню, почему я снова оказался в Кенсингтоне. Допустим, нужно было передать ключи очередному грантополучателю. Возвращаясь, я забрел на тамошнее кладбище. Роскошное, литературное, со строгими воронами, печальными тропинками, тенистыми деревьями и торжествующим безлюдьем. В ярко-зеленой траве суетились серые белки; хватали хлеб и, прижимая лапками к груди, обгрызали его со всех сторон, как дети слизывают вафельное мороженое по кругу, и бросали остатки воронам. Те хватали на лету; за ними стайками носились голуби.
Я медленно, с чувством прошелся по главной аллее. Останавливался, проглядывал приличествующие надписи, пока не наткнулся на странную могильную плиту. На ней было написано латиницей: полковник советской армии Степанов. Пятиугольная звезда. И одна-единственная дата: 13 февраля 1918. О смерти ничего не сказано.
Как такое может быть? Воображение включилось на четвертой скорости; в голове нарисовался план романа; тут я услышал мокрый скрип: кто-то шагал по кладбищенской гальке.
Оглядываюсь. За моей спиной стоит хорошенькая девушка, не то, чтобы красивая, но весьма располагающая. Рыженькая, маленькая, свежая. На плече — большая холщовая сумка, с какими ходят юные художницы. Девушка говорит мне по-английски, с едва заметным русским привкусом (по такому же акценту меня когда-то вычислила Джоан):
— Тоже пробуете разгадать загадку?
В этом «тоже» сразу заключалось многое. Намек на общность. Обещание возможной встречи. Не знаю, как сказать точнее.
Тома не была художницей; она училась в Лондоне на галериста и собиралась делать деньги на искусстве. Рисовала между делом, потихоньку, для себя. Например, кладбищенские памятники. И тщательно скрывала это от знакомых; фи, какой отстойный реализм.
Нам оказалось по пути; мы заглянули в бар; на третьей пинте я должен был себе признаться, что соскучился по привычному советскому кокетству. По польским корням и намекам на ведьму. Так в хорошем ресторане вдруг начинаешь мечтать о столовской котлете и о булочке с маком за десять копеек. Или хотя бы с повидлом, за восемь.
В тот день я возвратился поздновато. И не безупречно трезвым. Джоан была взвинчена. Демонстративно принюхалась: пиво? очень хорошо! и в одиночку? ты решил спиваться с горя? русские страсти? встретил старого знакомого? шел по Лондону, и встретил? бывает! а что же нету следов от помады? твой знакомый не красит губы?
Что-то я наплел, мы помирились. А через неделю Джоан пришлось уехать в Страффорд, на шекспировскую конференцию; она смеялась: спасибо русским шекспиристам, что не знают языка Шекспира, они дают нам заработок. На прощание поцеловала строго: смотри! у меня была прабабушка-шотландка, мы все красивые и у нас есть огромная ревность! Ты меня еще не знаешь.
Я узнал…»
А трех за раз слабо? Какой вы Бойкий.
Следующий комментарий удален администратором, ветвь дискуссии заморожена.
♫ В 90-м, говорите? Защитились? Поправили бы биографическую справку, тогда мы бы, может, и поверили.
По логике фальшивого сюжета и шекспировским аллюзиям, вы привели к себе советскую подружку и попались. После чего вдвоем легли на кладбище, под могильный камень Степанова. Дешевая литературщина.
Грубо.
☻ Я бы на ее месте никуда не уехала, а стала бы следить за вами ☺
Нет, она уехала.
☻ А зря.
ℵ А Вы не перепутали Библиотеку и Музей, коллега? Вы какой маршрут нам описали? Вы в Лондоне-то были? или рисуете по карте?
+ 1. Вы слишком проницательны.
♥ Да что гадать? Вы позвонили из Джоаниной квартиры — этой вашей Томе. И отправились к ней. Джоан вернулась раньше времени, посмотрела последний набранный номер, залезла в справочник, а дальше — сцена под названием «не ждали».
Я потрясен. Так все и было. Хотел сегодня рассказать еще историю про перепутанные мейлы — в девяносто шестом, и про ошибочные смс, в двухтысячном, но вечный сюжет от перемены технологий не меняется. Поэтому ставлю точку и бегу на службу.
♥ А ведь она вас, уважаемый, любила. Что же вы с ней так, нехорошо…
4
«Сегодня почему-то вспомнилась история про одного знакомого, который, будучи в 80-е студентом северного университета, завел роман с замужней девушкой. Нехорошо, конечно, но так уж вышло.
Однажды обманутый муж пришел объясняться. Дверь открыла старорежимная бабушка нашего вертопраха. Сухая, опрятная, строгая. Оглядела незваного гостя, спросила:
— А вы, собственно, кто, молодой человек?
Молодой человек растерялся, сказал: я студент.
— Это хо-ро-шо, — одобрила бабушка. Но тут же добавила: — А вы что же, ком-со-мо-лец?
— Да, — изумленно признался обманутый муж.
— Наверное, и ком-му-нистом станете?
Тот возьми и брякни:
— Не знаю, наверное, да.
— Ну, в таком случае, - твердо заключила бабушка, - ступайте отсюда и больше никогда мне на глаза не показывайтесь.
И захлопнула дверь.»
Чего ж так коротко сегодня?
А зачем тянуть?
5
«Нижняя полка столярки была забита старыми журналами. Они отсырели, от них шел перегнивший запах. По пути в нужник я забегал в столярку, наугад выхватывал журнальчик. Сортир был утепленный, со всех сторон обложенный поленьями для душа; даже зимой можно было выдержать минут пятнадцать. А летом сиди, пока не прогонят. Сумеречно, тихо. Жирно зудит навозная муха, мерцает паутина, сквозь щели тянется горячий свет.
В туалете я узнал про Велесову книгу, инопланетян и кровавые тайны индейцев племени майя (из журнала «Техника — молодежи»). Научился хорошо решать кроссворды (спасибо тебе, «Огонек»!). А в «Науке и жизни» прочитал статью, которая перевернула всю мою последующую жизнь. Про химические штуки, которые используют поддельщики картин. Старят картон марганцовкой, желтят бумагу, соскребают дешевую живопись, рисуют на старом холсте в стиле известных художников. А краски трут из порошков, произведенных двести лет назад... Еще одна статья рассказывала о приключениях известного поддельщика. Он должен был бежать из края в край, полиция не могла доказать его вину, он запутывал сотрудников музеев. Я проникся полным сочувствием к жулику, мысленно подставил себя на его место, сердце колотилось, щеки горели, ноги затекли, одежда пропахла гальюном.
