— Идем, быстро!
Они ушли, а потом вернулись оба. И Колька у нас остался.
Вот вечером дядя Роман нас покормит и начинает свои рассказы. Про то, какая будет жизнь, и про то, что весь Ленинград станет как музей и по улицам будут людей водить и рассказывать про Петра Великого, и про декабристов, и про революцию, и про блокаду. А в самом городе, говорил, жить не будут. И вот, когда он все это рассказывал, Колька сидел, надувшись, как мышь на крупу, а потом бурчал:
— Враки все это, сказки. Станут тут музеи устраивать. Это куда ж такую прорву людей девать? И так теснотища. У нас вон семеро в одной комнате было. Конечно, перемрет за войну много, но и вернутся ведь, и новые народятся.
Дядя Роман только головой покрутил:
— Правду говорю, Коля. Я точно знаю, музей будет. И жить станут хорошо, просторно. И недалеко совсем от Ленинграда. А вообще, в городах люди селиться перестанут.
И так он много говорил, что жить люди будут в лесу, у рек, ходить не по асфальту и бетону, а по траве и песку. Ну а если станет тесно, часть людей улетит на другие планеты.
— Откуда это вы все знаете? — спросил Колька.
— Я ведь историк, — сказал дядя Роман. — Мне положено знать.
— Ну уж нет. Историки — они про старину все знают. Про то, что было.
— И про то, что будет, брат, тоже.
А как-то раз дядя Роман принес девчонку. Что девчонку — это я потом понял, когда ее размотали. Волос у нее почти не осталось, меньше, чем у меня. Руки болтаются, голова все вперед падает. Глаза как у лягушки. Потом она ничего, ожила. Галкой зовут. Про родителей ничего не помнит. Ее в доме засыпало, дядя Роман откапывать помогал и ее с собой взял.
Мика сказал тогда, что у нас получился теремок.
— Ну да, — сказал Колька, — медведя только не хватает.
А дядя Роман стал спрашивать, что за теремок и почему медведя.
Мика ему, конечно, все рассказал. Только чудно мне было, что человек теремка не знает. Я таких не встречал.
Колька тоже это заметил. И ему это не понравилось. Он молчал, молчал, а потом, когда дядя Роман ушел, мне и говорит:
— Серега, что-то мне это не нравится.
— Что тебе не нравится?
— Что дядя Роман про теремок ничего не знает.
— А что тут такого? — говорю. — А может, он нарочно, чтобы Мике интересней было. — А сам думаю: «Ой, не похоже, чтоб нарочно». И Кольке сказал: — Может, ему эту сказку никто не читал, а у самого детей нет.
— Не бывает таких, чтоб сказку про теремок не знали.
— Значит, — говорю, — бывает.
— А я тебе прямо скажу, если не знает про теремок, значит — не наш.
— То есть как — не наш?
— Не русский. Не здешний. Чужой.
— Скажешь тоже! Зачем это, интересно знать, ему тогда всех нас кормить? И Мику лечить? — говорю, а сам думаю: «Ой, прав Колька. Не наш дядя Роман. И шарики все эти, и вообще…»
— То-то и оно. Жить ему надо где-то? Вот заброшен он в Ленинград с заданием. Пристроился к тебе жить. Мику вылечил. Вроде как вошел в доверие.
— А тебя от голодухи спас? Спас. А Галку зачем принес? Какой ему от вас прок?
— Не знаю. Но верно, есть прок. Скажи лучше, откуда у него еда такая? А лекарства? Ясное дело — шпионское снаряжение. Давай-ка ему проверку устроим. А потом скажем… ну хоть Ивану Савельичу. Он знает, что делать.
Иван-то Савельич над нами жил. Он на Кировском заводе работал.
— И как ты его проверять будешь? — спрашиваю. — Может, сразу сказать? Там разберутся.
Молодец Колька, не послушал меня тогда. Могли бы и не разобраться. Колька, помню, сказал:
— Не. Так не годится. Вот погоди, сейчас придет он, проверим.
А дядя Роман в тот вечер еще одного привел. Совсем малыша, года четыре. Он и сам не знал, сколько ему. Только знал, что зовут Вася Шапошников.
— Я Вася Сапосников, — говорит. И все.
Дядя Роман его на улице подобрал. «Где мама?» — спросил. «Дома». — «А где дом?» Молчит.
Стоит посреди комнаты, рот скособочил — сейчас заревет.
— Что же нам с тобой делать, Вася Шапошников? Давай раздевайся и поешь. Потом маму искать будем, — говорит дядя Роман.
— Найдем маму, не плачь, — поддакнул Колька. — Дядя Роман добрый. Он тебя покормит, сказку расскажет. Он мно-о-го сказок знает. Правда, дядя Роман?
— Ну, — говорит дядя Роман, — уж про сказки и не знаю даже…
— Много, много… Ты про курочку Рябу любишь, Вася?
— Пло Лябу люблю.
— Вот дядя Роман тебе про курочку Рябу расскажет.
— Пло Лябу! — Вася вроде и плакать передумал.
— Знаешь, Коля, — говорит дядя Роман, — расскажи-ка ты ему про эту курицу. Я что-то плохо помню. Я, знаешь, вообще сказки не запоминаю.
— И про репку?
— И про репку.
— И про сороку-ворону?
— Сороку?
— Нуда. Кашу варила, деток кормила, этому дала…
— Знаешь, и про сороку не помню.
Тут Колька на меня так посмотрел.
И такая меня тоска взяла!
А дядя Роман вдруг сказал:
— Ладно, ребята, я тут одну сказку, кажется, припоминаю. Давайте-ка сядем.
Я такой сказки никогда не слышал. Жили когда-то в далекой стране крылатые люди. И вот примчался к ним из соседней земли гонец. И говорит тот гонец, что напал на них свирепый Звездный Дракон. Бились с ним, говорит гонец, наши воины и полегли все до единого. Остались во всем государстве только старые да малые. И обложил их Дракон ужасной данью: велел отдать ему пятьдесят мальчиков и пятьдесят девочек, унес их в свой дворец на высокую гору и заставил себе служить. Помогите, просит гонец, наших детей спасти.
Выслушали гонца крылатые люди. Кликнули клич: кто пойдет со Звездным Драконом биться, детей выручать? Вызвались девяносто девять богатырей и с ними самый сильный и самый добрый богатырь Агенор. Полетели они к Драконову дворцу. «Отдавай детей — закричал Агенор, — или выходи на смертный бой!» Захохотал Дракон, бросился на крылатых людей, огнем их жжет, скалы в них мечет. Не испугались крылатые, впереди всех бьется с Драконом сам Агенор. Больше всех жжет его огонь, сильнее всех ранят острые камни. Изловчился Агенор и пронзил копьем сердце Звездного Дракона. Рухнул Дракон. Чует, что конец его близок, и говорит: «Хоть и победил ты меня, крылатый, а не спасти вам детей. Как перестанет биться мое сердце, так рухнут стены дворца и раздавят их». Закричал тут Агенор своим товарищам: «Пусть каждый из вас возьмет на руки мальчика или девочку и летит прочь отсюда!» Взял каждый крылатый богатырь мальчика или девочку, и слетели они с высокой горы. Один мальчик только остался. Подходит к нему Агенор, хочет на руки взять — и не может. Ушла от него сила, пока он с Драконом бился. Видит Агенор — сейчас умрет Дракон, остановится его сердце. Снял тогда Агенор свои крылья и отдал их мальчику. И только слетел тот мальчик с горы, как забился Дракон, заскреб когтями по камню, заревел — и затих. И в тот же миг рухнул Драконов дворец и похоронил под обломками богатыря Агенора. Долго потом летали вокруг той горы его крылатые братья и звали, и звали его, но никто не откликался на их зов.
На следующий день дядя Роман оставил свою сумку. Вообще-то он всегда ее с собой носил, а в тот день оставил дома. Ее Галка нашла и говорит, что убрать бы надо, а то Мика или Вася возьмут поиграть и что-нибудь уронят там или испортят.
Колька взял сумку и на шкаф закинул. И на меня посмотрел.
День теплый был, солнце. И мы послали Галку с малышами погулять. Она ничего, пошла. А мы сразу за сумку.
Что мы там нашли? Ну, во-первых, коробочку ту, с шариками. Только их уже меньше половины осталось. Другая баночка — побольше — с опилками, из которых каша. Еще была та готовальня с инструментами. Я сразу узнал трубочку, которой дядя Роман Мику лечил. Потом какая-то белая, как портсигар папин, штука с окошком и кнопками. Только поменьше, с мою ладонь. Вот и все. Ни бумаг никаких, ни пистолета, ни фотоаппарата, ничего шпионского. Колька, правда, покрутил эту, с кнопками, но уж больно она маленькая была.
Сунули мы все в сумку и только хотели ее обратно на шкаф положить, как вошел дядя Роман. Я красный стал сразу, а Колька ничего, нашелся.
— Мы, — говорит, — от малышей хотели ваши вещи убрать.
И подает ему сумку.
Дядя Роман сумку взял, на стол положил. И говорит:
— Смышленые вы ребята. Что с вами поделаешь. Решили, что я разведчик?
Колька к двери стал боком двигаться. А я стоял столбом.
Дядя Роман на диван сел и вдруг сказал:
— А знаете, вы правильно решили. Я ведь и правда вроде разведчика. Только не враги меня сюда заслали.
Достал из сумки ту коробку с окошком и велел нам смотреть. Окошко маленьким было, а тут вдруг выросло, краев не видно. И из него — машины какие-то, самолеты без крыльев, шары вроде мыльных пузырей. А потом — площадь с высокой башней, кругом люди, много их, все смеются, руками машут, а одна женщина плачет и смеется сразу. И все смотрят на тех, кто с башни спускается, а на башне сверху вниз огромными буквами надпись. И я, не знаю уж почему, сразу понял, что там написано: «Агенор».
