Едва возмущенный Кедрач «отчалил», за столом воцарилось недолгое молчание. Изместьев разглядывал свои ухоженные руки, чувствуя в теле странную легкость и прыгучесть. Ему хотелось вскочить на столик и громко захохотать на весь ресторан. Казалось, падение самолета странным образом изменило не только его внешность, но и темперамент.
Первым нарушил молчание мужчина с внешностью Павла Ворзонина. То и дело дергая себя за усы, он объявил:
— Вот что, Аркадий Ильич… Советую распрощаться с прежним именем раз и навсегда. Метаморфозу, произошедшую с тобой, затеял я. Конкретно — ведущий эрмикт-коатер Института Времени, научный руководитель проекта «Маркиз» Карл Клойтцер. Настало время назвать вещи своими именами. Час пробил.
— Погодите, что-то припоминаю… — наморщил Изместьев молодой лоб. — Кажется, появление на свет гения, рожденного проституткой. Или что-то в этом роде. Все, как в тумане, словно с большого бодуна. Но кое-что уже проступает!
— Проститутка, кстати, должна родить не гения, а его отца. По вине человека, в облике которого я сейчас сижу рядом с тобою, реализация проекта едва не провалилась. Между тем моим визитом и сегодняшним днем в будущем «промелькнуло» почти 25 лет. Сам понимаешь, я стал значительно старше, и обладаю совершенно другой информацией. В облике этого Самоделкина мне будет проще подготовить его клинику к выполнению проекта. К тому же его методика нейро-лингвистического программирования, когда пациент находится в эрмикт-сфере… дает фантастические результаты. Наши ученые были вынуждены это признать. Методики случайно наложились одна на другую… Получилось нечто запредельное. Для обычной человеческой психики, я имею в виду.
— А при чем тут я?! — с недоумением и, как показалось Клойтцеру, с обидой воскликнул «гость из Москвы». — Кстати, я могу узнать, где пробыл все это время?
— Что ж, — устало усмехнулся «психотерапевт». — Ты заслужил это право — знать правду. Я догадывался, что с «багажом знаний» этот Самоделкин тебя обратно, в 2008-й, не пустит. Но после авиакатастрофы, когда матрицы перезагрузились, память должна восстановиться. Хотя и не сразу. Как ты, наверное, помнишь, вначале эти проекты никак не пересекались. Благополучно существуя порознь.
— Какие проекты? — недоуменно икнул «москвич».
— Я имею в виду наш «Маркиз» и коварный замысел Ворзонина имплантировать тебе в мозг реальность 1984 года. Им двигало, насколько я разобрался, два жгучих желания. Первое — чисто научное, амбициозное. Ты лежал в клинике под электродами и камерами, все твои показатели тщательно регистрировались, и прежде всего — энцефалограмма. Сам факт свершившегося, который ты бы впоследствии подтвердил, — сделал бы его гением на века. И второе — субъективное, понятное, человеческое, — дискредитировать в твоих глазах Жанну Аленевскую.
Услышав знакомое имя, уцелевший в катастрофе косметолог встрепенулся:
— Зачем это ему?
— Насколько я разобрался в ситуации, он давно и безнадежно влюблен в Ольгу, твою супругу. И первоначально им руководило огромное желание угодить ей. Очень благородный порыв, признаюсь. Твое увлечение Жанет ни для кого секретом не было. Как спровоцировать твое разочарование в ней? Вернее, в ее прошлом? Правильно: вложить тебе в подкорку преступление, характеризующее ее резко с отрицательной стороны. Но желаемого результата он так и не добился, несмотря на все ухищрения.
— Сволочь! — попытался изобразить злобу на чужом лице Изместьев. — Его уничтожить мало! Одноклассник, называется.
— Положа руку на сердце, признаемся, что он в данном желании не большая сволочь, чем… ты. Вспомни, на что ты подписался, прыгая якобы вниз головой? Ты фактически приговорил семью… свою, заметь, не чужую! Савелия ты этим поступком фактически стер из действительности. Нет, как раз в данном желании я Ворзонина понимаю. Он руководствовался высшими соображениями.
Клойтцер замолчал, видя направляющегося к ним официанта. Листая предложенное меню, он не переставал теребить усы.
— Не знаю, как ты, Аркадий Ильич, — бросил он короткий взгляд на притихшего «коллегу», — а лично я здорово проголодался. Что закажем?
— На что хватит денег, — Изместьев пошевелил чужими бровями.
— Ну и скряги же эти москвичи, — подмигнул безучастно застывшему официанту «психотерапевт». — Будьте добры, солянку по-испански, тушеное мясное ассорти, картофель не забудьте нафаршировать зеленым луком и… бутылку шампанского, пожалуйста.
Когда официант с поклоном удалился, заказчик продолжил:
— Проекты бы не пересеклись, если бы не твое горячее желание навсегда «улететь» в прошлое, если бы не творческий кризис Кедрача, если бы не диабет, который мы в будущем недооценили… Видишь, сколько «если бы»! Именно благодаря этим «если бы»… Именно!
— О каком еще «кризисе Кедрача» вы заикнулись? — замотал чужой головой Изместьев. — При чем здесь Егорка?
— Театрал с самого начала был в проекте. Все, что с тобой бы случилось в прошлом, должен был придумать Кедрач. Сценарий «имплантации» писал он. Но ничего вразумительного придумать не мог, как ни старался. Но об этом мы узнали слишком поздно. Непростительно поздно!
— Ничего не понимаю. Нельзя ли поподробней?
— Можно, только надо все по порядку, — проглотил слюну Клойтцер. — Не торопи меня! Итак, я улетел из вашего времени в полной уверенности, что ты прыгнешь, эрмикт-бластеры тебя переместят куда надо… Только прыжка в реальности так и не состоялось. Хотя и не по твоей вине. Ворзонин тебя перехватил. С помощью своей подруги Люси он подкараулил момент, «выключил» тебя и поместил под электроды.
— Минуточку! С помощью Люси? — Изместьев схватил собеседника за рукав. — Как это — перехватил? Я отлично помню, как вышел на балкон, как прыгнул…
— Ты прыгнул виртуально, — психотерапевт прикрыл на секунду глаза. — Прыжок в подробностях был вмонтирован тебе в подсознание. Заслуга Ворзонина в том, что тобой все воспринималось как продолжение «одно — другого». Жизнь не остановилась, не споткнулась.
Не сказав ни слова, Изместьев уронил чужую голову на чужие руки. Клойтцер—Ворзонин с улыбкой похлопал его по плечу и продолжил:
— Прыгни ты в реальности, что бы досталось этому Самоделкину? Или промедли он пару дней… Но — не будем опережать события. Итак, сразу после моего возвращения в будущее он тебя перехватил. Вынул из реальности, как предохранитель из схемы. Ты в клинике благополучно уснул, не без его помощи. Тотчас началась имплантация.
— Вот гад! Кто ему разрешил? Кто позволил?!
— Для тебя все происходило реально. И однократно, подчеркиваю! Мы ничего не знали о замыслах Ворзонина, а он — не знал о наших. К тому же, вернувшись к себе в 2049-й год, я был практически арестован и отстранен от проекта, так как ничего не получилось: проститутка сделала аборт по наущению психотерапевта. Гений не родился! Слава богу, я успел ввести в память эрмикт-бластеров дату твоего отлета — то есть «on», а финиш — «off» — не успел.
— Если я все понял правильно, — «косметолог Фаревский» начал усиленно мозолить виски указательными пальцами. — Я с одинаковым успехом мог улететь как в эпоху Ренессанса, так и Возрождения. Мог умереть от сифилиса, туберкулеза или проказы? Вы меня выкинули на фиг!
— Откуда нам было знать точные даты клинических смертей в средние века?! Разве тогда были успешные реанимации? Что за глупости иногда приходится слышать из уст докторов со стажем! В память бластера введены относительно близкие даты. Введя дату «on», я был уверен, что бластер «привяжет» тебя все равно к какому-нибудь телу с удачной последующей реанимацией. Это — дело автоматики, он не выбросит тебя просто так в эрмикт-пространство. Я должен был тебя спасти, иначе бы ты просто разбился! Клиническую смерть Акулины Доскиной компьютер бластера выбрал автоматически!
— Спасибо, Карл Клойтцерович! — «Фаревский» встал и картинно поклонился чуть не до паркетного пола. — Я в вечном долгу перед вами и господином Ворзониным.
— К чему сия помпезность? В том, что Ворзонин нам напакостил, — не обращая никакого внимания на поклон, продолжил пришелец, — и ты виноват. Именно ты «пристегнул» психотерапевта к проекту. Ему, по сути, наплевать на будущее, ему важнее собственные успехи в настоящем. Без него проститутка не сделала бы аборт.
— Но и у нас без Павла ничего бы не получилось! — вставил Фаревский—Изместьев, присаживаясь обратно на стул.
— И так ничего не получилось, — отмахнулся от него Клойтцер. — Проститутка с Ворзониным обманули всех! Накололи! Обвели вокруг пальца. Как котят! Ты думаешь, он с ней психотерапевтически поработал? Он ей шепнул: убеди этих идиотов, что решила рожать, я тебе за это бабки отстегну, когда эти идиоты исчезнут, я тебе помогу сделать аборт. И помог, кстати! А это было дело всей моей жизни! Я готовился очень серьезно. Но смог вернуться к проекту лишь через двадцать пять лет. И то — вынужденно.
