Она, по обыкновению, пожала плечами и перестала об этом думать: скоро дверь захлопнется, и прошлое останется позади, а вместе с ним и все ошибки и беды, относящиеся к ее жизни в городе. До свадьбы осталось всего каких-нибудь пять дней. Она спросила Дугласа, на чем же они с миссис Квест порешили, нарочно придав своему вопросу саркастический оттенок, но он не заметил этого. Он, наоборот, принялся уверять ее, что все будет чудесно и превосходно. Он продолжал расписывать ей все в подробностях, а Марта слушала и удивлялась: значит, Спортивный клуб не примет никакого участия в их свадьбе, а она-то рассчитывала, что все они, конечно, будут присутствовать — и «волки», и их девственные подруги. Дуглас же тем временем говорил — точно и не был одним из заправил клуба, — что «все надо делать втихую, чтобы эти сумасшедшие не испортили нам праздника». И добавил с гордостью и стыдом, что, если Бинки узнает, где и когда будет свадьба, он устроит такую свалку — чертям станет тошно. Мистер Мейнард обещал держать все в тайне даже от собственного сына.
Когда они въехали в город, было уже довольно поздно, ибо Дуглас заезжал навестить приятеля-фермера, занимающегося разведением табака. Марта случайно взглянула в сторону клуба и увидела толпу, собравшуюся под ярко освещенными деревьями.
— Давай проедем мимо, — предложила она. Они так и сделали. — Что там происходит? — На тротуаре стояли боком три ящика, на них — трое мужчин. — Митинг под открытом небом? — заметила Марта.
— Банда психопатов, — иронически отозвался Дуглас.
Марта холодно спросила, что он видит плохого в митинге под открытым небом, но он нахмурился и ничего не ответил — вид у него был встревоженный. Проехав немного дальше, он остановил машину, и они высунулись в окно — луна светила ярко, и все было отлично видно. Толпа состояла сплошь из белых, и всего пять-шесть кафров стояли позади, чтобы можно было в любую минуту улизнуть, если к ним начнут приставать. А рядом выстроились полисмены — белые полисмены — и с интересом взирали на это, по их мнению, скандальное происшествие — так же, впрочем, как и большинство слушателей. Оратор был коренастый и плотный парень с растрепанной рыжей гривой; отдельные слова — он говорил с ирландским акцентом — долетали до Марты и ее спутника; Марта расслышала: «человечество», «втягивают в войну», «фашизм» — и взглянула на Дугласа, убежденная, что он взволнован не меньше ее. Но он напоминал чиновника, не знающего, как реагировать на совершенно новое для него явление. Митинг на открытом воздухе — это что-то необычное, не вполне законное и, следовательно, заслуживающее осуждения. Все очень просто. У Марты упало сердце при виде его хмурого, надутого лица. И она поспешила отвернуться от него. Уж очень красиво было зрелище: деревья блестели яркой зеленью, и казалось, будто смотришь на них сквозь толщу воды; они слегка шелестели в легком ветерке. А над головой тихо плыли озаренные луною облака. Свет падал на рыжую голову оратора, его глаза блестели. Марте трудно было разобрать, о чем он говорит. А говорил он о необходимости объединиться с Россией, чтобы разгромить Гитлера; слушатели молча, настороженно внимали ему: что ж, общественное мнение допускает такую возможность, но не одобряет ее. Тут Марта, вглядевшись в темноту позади трех людей, стоявших на ящиках, увидела Джосса, Солли и Джесмайн Коэн, а с ними были те, с кем Марта познакомилась, когда ездила к школьному директору пить чай. Среди них она увидела высокую стройную молодую женщину со светлыми косами, уложенными вокруг головы, как носят учительницы, и страстно позавидовала. Ей захотелось выйти из машины, подойти к Коэнам и остаться с ними. Желание это пробудилось в ней и тут же погасло — она устало пожала плечами: ведь пришлось бы все ломать, перестраивать всю свою жизнь. И Марта торопливо отвернулась, опасаясь, как бы Джосс и Солли не увидели ее, боясь, что они осудят Дугласа; а она хорошо представляла себе, каким тот им покажется. Тут она заметила, что Дуглас с холодной враждебностью смотрит на нее.
— Ну что, хватит? — спросил Дуглас, точно остановил машину только ради того, чтобы Марта могла послушать. И включил мотор.
— Как ты привык к условностям, — язвительно заметила Марта, когда машина покатила по улице.
— Из кожи вон лезут, только бы привлечь к себе внимание, — бросил он, почему-то покраснев от злости и выкатив глаза.
Никогда еще Марта не видела его таким. Сдержанно, однако не скрывая своей неприязни, она заметила, что митинги для того и устраиваются, чтобы привлечь внимание публики. Дуглас нажал изо всей силы на акселератор — мотор захлебнулся, застрекотал и замер. Они молча катились по инерции; Дуглас тщетно старался завести мотор. Наконец это ему удалось; тогда он повернулся к Марте и сказал тоном капризного ребенка:
— Если ты передумала, Мэтти, то сейчас самое время сказать об этом.
— Насчет чего? — спросила Марта, хотя отлично знала, что он имеет в виду.
Он покраснел еще больше и надулся, глаза его сверкали. Марта никак не могла понять, почему он так взбеленился. Она спокойно спросила: неужели стоит возмущаться митингом, которому не сочувствуешь? Дуглас не ответил. Он тяжело дышал. Марта удивлялась все больше, и одновременно в ней росло отвращение: какой он противный, страшный — покраснел и надулся, как индюк, шея так и выпирает из воротничка. Она сказала себе, что сейчас самое время от него избавиться, сейчас она сможет это сделать, ей незачем выходить за него замуж; и вместе с тем Марта знала, что замуж за него она выйдет, — не может она иначе, все идет к этому, хочет она или нет. И в то же время внутренний голос спокойно говорил ей, что этот брак будет недолгим, но голос этот не успел дойти до ее сознания; Дуглас повернулся и, сдержанно и мягко, ибо ярость его уже прошла, спросил, не передумала ли она. Марта ответила, что нет.
Они проехали прямо на квартиру к Мэтьюзам, где их посадили за стол и накормили, а главное — напоили.
На следующий день Марта с Дугласом переехали на новую квартиру, где Бинки и его дружки не могли их найти, — они жили там, точно в осажденной крепости. Продукты им приносили Мэтьюзы. Все четверо провели это время в бурном веселье, точно это был непрерывный пикник. Но помимо развлечений были и дела: надо было повесить портьеры, расставить мебель, и Стелла, конечно, взялась за это. Марта только удивлялась тому количеству вещей, которые Дуглас накупал без разбору — лишь бы это нравилось ему или ей: фургоны поставщиков подъезжали к дому по нескольку раз в день с коврами, буфетами, тюками.
— Послушай, дорогой мой, — наконец сказала Марта с тревогой, — если у тебя нет денег, зачем же приобретать все это?
Но он издал победный клич и заявил, что человек женится только раз в жизни.
— Ты же говорил, что едва сводишь концы с концами, — стояла она на своем; вместе с тем спросить его напрямик и выяснить, каково состояние его финансов, ей казалось непростительной бестактностью. Кроме того, он же заплатил за нее долг в сорок фунтов, образовавшийся оттого, что она не могла прожить на свое жалованье, и поэтому ей было теперь особенно неловко приставать к нему с расспросами.
Дуглас сказал ей, что у него есть сбережения — около сотни фунтов, да он еще застрахован на крупную сумму и может кое-что оттуда взять. Это противоречило тому, что он говорил прежде, но Марта, как обычно, только пожала плечами. Квесты никогда не отличались особой практичностью.
Накануне свадьбы будущие молодожены получили от мистера Квеста следующее письмо:
«Дорогой Дуглас!
Жена говорит, что я должен был выяснить, каково Ваше финансовое положение, а я забыл это сделать, но у нее, как видно, есть вполне точные сведения, которые дают основание считать, что с этим вопросом все обстоит благополучно».
Тут раздражение, вечно таившееся в душе мистера Квеста, точно отравленный родник, прорвалось наружу и дало себя знать:
«Тем не менее, выполняя поручение моей жены, я решил официально выяснить, в состоянии ли Вы должным образом содержать мою дочь, — этот вопрос может, естественно, возмутить Вас, поскольку сам я не был в состоянии создать ей подобающую жизнь. Видимо, моя жена в свое время подробно обсудит все это с Вами. Она сказала мне, что мы должны дать белье и одеяла, но, поскольку мне предстоит вносить в Земельный банк проценты по моему долгу, я надеюсь, Вы отговорите мою жену от излишней щедрости.
Искренне Ваш.
Альфред Квест.
Надеюсь, что приготовления к свадьбе идут полным ходом. Уговариваю жену приехать в город только в самый день торжества; думаю, что Вы это одобрите».
Это письмо развеселило Дугласа и вызвало на его лице улыбку; Марта же думала только о том, чтобы отцу удалось подольше задержать мать на ферме, хотя она и сомневалась, что его попытки увенчаются успехом. Но Дуглас, испустив победный клич, вдруг начал исполнять в комнате военный танец: он кружился среди бутылок, свиных рулетов и яиц, подражая военной пляске, и все твердил:
