— Хорошо бы на следующий год взять его на ярмарку.
Она собиралась позвонить Алексу, как и обещала. Она должна была ему позвонить, но отложила это на неделю, а потом сломался грузовик Уилла, и она никак не смогла бы попасть в Рапид-Сити. Поэтому, счастливо освободившись от собственных обязательств, она сидела с Доротеей на пороге и чистила горох на ужин.
В колыбельке бодрствовал туго спеленатый Коннор. Обычно он почти все время спал, и Касси была удивлена: она только что закончила его кормить, а он все не спал и своими ясными глазками разглядывал пейзаж.
— Не хочешь спать? — спросила она и бросила горошинку себе в рот.
— Эй! — проворчала Доротея. — На ужин не хватит.
Касси отставила миску в сторону, потянулась, легла спиной на грубые сосновые доски и стала смотреть в небо. Теперь она, глядя на солнце, не могла не думать об Уилле, о зарубцевавшихся розовых шрамах, которые до сих пор остались у него на груди.
Коннор заплакал, но Касси не успела даже сесть, как Доротея хлопнула ребенка по губам. Коннор испугался, округлил глаза и затих.
Доротея убрала руку и встретилась с разгневанным взглядом Касси.
— Что, черт побери, вы делаете? — потребовала она объяснений.
Было странно чувствовать свою ответственность за другого человека, особенно когда материнство в новинку, как красивое новое платье, которое достаешь из шкафа и примеряешь, но боишься носить весь день.
— Он плакал, — ответила Доротея, как будто это все объясняло.
— Плакал, — подтвердила Касси. — Все дети плачут.
— Только не дети лакота, — возразила Доротея. — Мы рано их учим.
Касси вспомнила об архаических семейных ценностях, на которые наткнулась в культурной антропологии, включая викторианские догматы, что детей должно быть видно, но не слышно. Она покачала головой.
Доротея и сама выглядела удивленной.
— Я знаю, это делалось во времена бизонов, потому что если ребенок спугнет стадо, то все племя останется голодным. Не знаю, почему мы продолжаем об этом заботиться.
— Я бы предпочла, чтобы вы так больше не делали, — сухо сказала Касси.
Она вспомнила ночи, когда лежала рядом с Алексом, заливаясь слезами от боли. Вспомнила, как он замахивался на нее, как она ждала, затаив дыхание, но никогда даже не пикнула. И задумалась над уроками, которые вынесла из своего брака: если прижаться к земле и молчать — будет меньше шума.
Она посмотрела на притихшего, сознательно молчащего Коннора. Может быть, однажды это умение ему понадобится.
Правда заключалась в том, что ее оно едва не сломало.
Касси сидела на водительском сиденье джипа Абеля Соупа, согнувшись, как будто ее ударили в живот. Она позаимствовала джип, чтобы съездить в магазин, где был ближайший таксофон. После разговора с Доротеей она поняла, что больше не может откладывать неизбежное. Она позвонит Алексу и расскажет, где была все это время. Она должна открыть ему правду.
При мысли об этом у Касси немного кружилась голова. У нее не было никаких доказательств того, что за эти шесть месяцев Алекс изменился, что он никогда не ударит ни ее — ни Коннора! — в приступе гнева. Она ушла от Алекса, чтобы ее ребенок не пострадал еще до рождения. Как вообще она могла думать о том, чтобы вернуться с малышом?
Мысли метались в ее голове. Она могла бы оставить Коннора с Доротеей и Сайресом и вернуться к Алексу одна, на время, пока не увидит, что ситуация изменилась. Если это произойдет быстро, в течение первых нескольких месяцев, Коннор не почувствует разницу. Но она не могла оставить Коннора. Она слишком недавно его обрела, чтобы сейчас отпустить.
Она зашла в магазин. Гораций помахал ей в знак приветствия, пока она пробиралась по загроможденным проходам к таксофону. Несколько минут она держала трубку в руке, как будто эта трубка обладала такой же неотвратимой силой, как и заряженный пистолет.
Когда раздался голос Алекса, у нее потекло молоко. Касси увидела, как на футболке растеклись темные пятна, и повесила трубку.
Через несколько минут она позвонила еще раз.
— Алло! — раздраженно сказал Алекс.
— Это я, — прошептала Касси.
Она слышала, как оборвались все посторонние звуки — льющаяся вода или, может быть, стерео.
— Касси! Господи! Это ты только что звонила?
Бархатистый голос Алекса чуть не лопался от изумления, радости, облегчения и других оттенков, которые она определить не могла.
— Нет, — солгала Касси. На этот раз она не хотела, чтобы в ее голосе слышалась нерешительность. — Как дела?
— Касси, скажи, где ты.
Повисло молчание.
— Касси, пожалуйста!
Она провела пальцем по холодному металлическому проводу, соединяющему трубку и таксофон.
— Ты должен мне кое-что пообещать, Алекс.
— Касси, — хриплым голосом попросил Алекс, — возвращайся домой. Клянусь, такого больше никогда не повторится. Я пойду туда, куда ты скажешь. Сделаю все, что ты захочешь.
— Мне не это сейчас нужно, — ответила Касси, сбитая с толку жертвами, которые он готов был принести, только бы она вернулась. — Я скажу тебе, где я, потому что не хочу, чтобы ты волновался, но я бы хотела остаться здесь еще на месяц. Ты должен поклясться, что не явишься сюда раньше.
Алекс задумался: чем же она будет заниматься этот месяц? Какой-то подпольной деятельностью? Просроченной визой? Или будет прощаться с любовником? Но он заставил себя слушать.
— Клянусь, — пообещал он, пытаясь найти ручку. — Ты где?
— В Пайн-Ридж, Южная Дакота, — пробормотала Касси. — В индейской резервации.
— Где? Касси, как…
— Все, Алекс. Мне пора. Я позвоню тебе через месяц, и мы решим, как и когда я вернусь. Договорились?
«Нет, — читала она его мысли, — не договорились. Ты нужна мне здесь и сейчас». Но вслух Алекс ничего не сказал, и она восприняла это как обнадеживающий знак.
— Ты же не нарушишь свое обещание? — спросила она.
И почувствовала, как за сотни километров он грустно улыбается.
— Любимая, — нежно произнес Алекс, — обещаю.
Касси прижималась к горячему тельцу извивающегося Коннора, пригвоздив его к смотровому столу, пока две медсестры с белой кожей распрямляли его молотящие воздух ручки, чтобы взять кровь. Ее голова находилась как раз над ртом Коннора, он кричал и бился в конвульсиях, его грудная клетка с присвистом вздымалась. Перед началом процедуры медсестры спросили, не хочет ли она выйти из палаты.
— Некоторые родители этого не выносят, — сказала одна.
Но Касси только недоверчиво посмотрела на них. Если она потеряет сознание и упадет прямо на своего ребенка, так тому и быть.
— Я все, что у него есть. — И это было лучшее объяснение, которое она смогла подобрать.
Зрелище ее убивало. Она не могла видеть, как его крошечное тельце дрожит в лихорадке; не могла слышать крики, которые — даже через три дня после его рождения — казалось, исходили из глубины ее души. Касси видела, как пробирки одна за другой наполнились кровью.
— Вы слишком много берете, — прошептала она, ни к кому особо не обращаясь. Она не сказала то, что на самом деле думала: «Возьмите лучше мою».
Местный врач из Пайн-Ридж послал их больницу в Рапид-Сити. Сказал, что ребенок слишком маленький. Какая-то бактериальная инфекция. Может быть, воспаление легких. Там сделают полный анализ крови в лаборатории. Потом рентген. Они оставят Коннора в больнице на ночь, а возможно, и не на одну, пока не спадет температура.
Сайрес, который привез ее в Рапид-Сити, ждал внизу в вестибюле, не желая проходить в больницу дальше двери после того, как здесь умер его сын. Поэтому когда из лаборатории пришли результаты, Касси сидела на хлипком металлическом стуле рядом с Коннором, которого проводами и трубками подсоединили к переносной капельнице: ему капали физраствор с антибиотиком. Доктор сказал, что у ребенка обезвоживание организма, — Касси знала, что это правда, потому что ее грудь болела и молоко уже давно сочилось на рубашку. Несколькими минутами ранее Коннор впал в забытье от истощения, и Касси поймала себя на том, что жалеет, что не может последовать его примеру. Она вспомнила те времена, когда предлагала свое тело Алексу, чтобы не видеть его страданий, и покачала головой — на этот раз, когда она с радостью забрала бы боль Коннора, ей это не удастся.
Дверь в крошечную палату распахнулась, Касси едва повернула голову от усталости и увидела на пороге Уилла. Его темные глаза были широко открыты, грудь тяжело вздымалась.
— Мне дедушка позвонил, — сказал он, — я приехал, как только смог.
Он увидел сидящую неестественно прямо Касси, ногами обхватившую ножки стула и прижимающую Коннора к своему животу. Заметил маленький катетер на ручке Коннора, там, где под белой медицинской лентой игла входила в вену, и следы пальцев, выпачканных в крови, на его предплечье.
