С первых же лет захвата фашистами власти в Германии сионисты стали «душой и телом» служить гитлеровским людоедам… На какие только подлые шаги не шли сионисты, выполняя многочисленные задания абвера! Многие выдавали себя жертвами гитлеровского режима, чтобы втереться в доверие представителей государств антигитлеровской коалиции и нейтральных стран, а затем добывать важную секретную информацию… В эти годы самые тесные контакты с гестапо, СД и абвером поддерживали такие известные лидеры международного сионизма, как Бен-Гурион, Леви Эшкол, Пинцоурс и многие другие… Программа нацистов полностью совпадала с планами международного сионистского концерна «Масад алия бет».
Из советских газет
– Это же первая беременность! И всего двадцать дней! Нет, Лева, при всем моем к вам уважении… – Рената Борисовна Яблонская, дежурный врач родильного дома в Сокольниках, решительным жестом отодвинула от себя оба «елисеевских» пакета с продуктами и шампанским, которые Рубинчик поставил на ее письменный стол, войдя к ней в кабинет.
17 лет назад, в день полета Юрия Гагарина, Рубинчик с помощью именно этой Яблонской стал «крестным отцом» девяти новорожденных Юриев и написал тогда о ней в газете в самых лестных тонах, что, конечно, сразу сказалось на ее карьере – буквально через месяц Яблонская стала старшим врачом, а еще через год – заведующей родильным отделением. А потом здесь же, в роддоме «Сокольники», Неля рожала Ксеню и Бориса, и оба раза роды принимала эта же Яблонская, за что, конечно, взяток не брала, но получала ценные подарки. Все это дало Рубинчику право заявиться теперь в роддом среди ночи и разговаривать с Яблонской в ее кабинете с глазу на глаз. Однако…
– Я не буду делать никаких абортов! – заявила Яблонская.
– Рената Борисовна! – в отчаянии сказал Рубинчик и полез в карман пиджака за кошельком.
– Лева, вы с ума сошли? – изумилась Яблонская и разозлилась: – Уберите ваши деньги немедленно! Я от вас не ожидала, честное слово! И вообще что за горячка! У нее есть время подумать. Через два месяца, если она решит, что действительно нужен аборт, придете и поговорим.
Рубинчик сел на стул, вытер вспотевшее лицо.
– Рената Борисовна, у меня нет двух месяцев. Смотрите. – И он положил перед ней свою выездную визу и билеты на поезд. – Через шестнадцать часов я уезжаю. Совсем!
Яблонская посмотрела ему в глаза, и на ее округлом лице шестидесятилетней еврейской женщины появилось выражение мучительной скорби.
– Боже мой! – сказала она тихо. – И вы тоже?
– Теперь вы понимаете? Я не могу оставить этого ребенка…
– Что вы там будете делать? – спросила она с такой горечью, словно видела сквозь время несчастную судьбу Рубинчика там, на Западе.
– Не важно. Что-нибудь, – ожесточился он от этого. – Помогите мне сейчас! Пожалуйста! А там мне Бог поможет!
Она смотрела на него долго, скорбно, с болью – как на покойника. Потом шумно вздохнула и, убирая пакеты в ящик своего стола, сказала:
– Лева, вы меня просто толкаете на преступление…
– Спасибо! – сказал он.
Выйдя из кабинета Яблонской, Рубинчик подошел к Варе, сидевшей на стуле в пустом больничном коридоре. Ее глаза смотрели на него с доверчивостью ребенка. И это было самое ужасное из всего, что случилось с ним до этого и случится после. Доверчивые, как у ребенка, Варины глаза.
Он взял ее за руки, чувствуя себя палачом, подонком, монстром.
– Все будет хорошо, дорогая. Тебе сделают наркоз и укол фенамином. Но ты ничего не почувствуешь. Честное слово!
Она улыбнулась:
– Почему вы не разрешаете мне оставить ребенка? Я выращу вашего сына, честное слово. Сама.
– Варя, ну пожалуйста – не будем об этом!…
Тут у него за спиной открылась дверь кабинета, Яблонская вышла и сказала Варе:
– Пошли со мной, детка.
И, не ожидая Варю, пошла по коридору. Рубинчик и Варя встали, двинулись за ней, но она повернулась, сухо сказала Рубинчику:
– Лева, вы останьтесь.
Он отпустил Варины руки, и Варя шагнула за Яблонской, но тут же остановилась, сняла с себя два тонких серебряных браслета, отдала Рубинчику и пошла за врачом своей чуть гусиной походкой. Но через несколько шагов оглянулась. В ее больших синих глазах не было страха перед операцией, а только сомнение, вопрос.
Так ребенок, уходя в кабинет врача, оглядывается на отца.
Рубинчик слабо улыбнулся ей, а когда она ушла, сел на стул, откинул голову к стене и, сунув ее браслеты в карман, закрыл глаза.
«Боже мой! – крикнул он мысленно. – Зачем все это? За что?…»
Какой-то странный гул и храмовый звон возник у него в голове. Словно после шести месяцев стресса этот Варин аборт был последней тяжестью, выдавившей его в какое-то новое состояние, в другое пространство. Он даже потрогал руками лицо – не жар ли у него, не грипп? Не хватало еще грипп подхватить в день отъезда! Но и эта беглая мысль улетучилась в его мозгу, воспалившемся от каких-то потоков тьмы и света, вихрей и звуков, схожих с музыкой Шнитке или фильмов о космосе. Потом среди этого странного разряженного пространства, куда Рубинчик проник не то зрителем, не то обитателем, возник и определился все нарастающий гул, словно где-то вдали гигантская конница, как орда, мчалась по сухой и пыльной степи. И тут наконец Рубинчик разом увидел новый мир: непривычно высокое и чистое небо, зелено-синее до звона, и гигантскую степь с высоким сухим ковылем, и вдали, почти у линии горизонта, стекающие с холма потоки конницы с солнечными бликами на металлических латах всадников и лошадей. Но пока издали катила к Рубинчику эта лавина, какие-то странные слова незнакомого, но мучительно узнаваемого текста возникли перед глазами. Этот текст был без начала, с пропусками слов и даже целых предложений, но Рубинчик видел его, мог читать и слышать, словно он сам когда-то, тысячу лет назад, написал их на древнееврейском языке:
«… И бежали от них наши предки… потому что не могли выносить ига идолопоклонников. И приняли их к себе… люди казарские, потому что люди казарские жили сперва без закона… И они породнились с жителями этой страны и научились делам их. И они всегда выходили вмеcте с ними на воину и стали одним с ним народом. Только завета обрезания они держались и соблюдали субботу. И не было царя в стране казар, а того, кто одерживал победу на войне, они ставили над собою военачальником, и продолжалось это до того самого дня, как евреи вышли с ними по обыкновению на войну, и один еврей вы-. казал в тот день необычайную силу мечом и обратил в бегство врагов, напавших на казар. И поставили его люди казарские над собой военачальником. И оставались они в таком положении долгое время, пока не смилостивился Господь и не возбудил в сердце того военачальника желания принести покаяние, и склонила его на это жена его, по имени Серах… И стали приходить иудеи из Багдада и Харасана и земли Греческой и поддержали людей страны, и те укрепились в завете отца. И поставили люди страны одного из мудрецов судьей над собою. И называют они его на казарском языке каганом, поэтому называются судьи, которые были после него, каганами. А главного князя казарского они переименовали в Сабрйила и воцарили царем над собой… И заключил царь союз с нашим соседом, царем алан… И был ужас Божий на народах, которые кругом нас, так что они не приходили войной на казарское царство. Но во дни царя Вениамина поднялись все народы на казар и стеснили их по совету царя македонского…»
Стоя посреди степи и в животном страхе глядя на летящую на него конницу, на пики и копья, сияющие пол» солнцем ядом неотразимой смерти, и на всадников, привставших в стременах, чтобы обрушить на него весь вес своего тела в смертоносном ударе острого меча, Рубинчик оглянулся на новый, мощный и дикий гул у себя за спиной. И увидел совсем близко другую орду всадников на низких взмыленных лошадях, летящих сюда же, на помощь Рубинчику, и поднимающих над головами стальные загнутые сабли. И вот уже две яростные силы сошлись, врезались друг в друга, хрипя лошадиным хрипом, звеня тяжелыми неуклюжими мечами, рассекая врагов до пояса кривыми и сподручными для убийства саблями, брызгая горячей кровью и выкрикивая гортанные слова гибели и победы. Но текст, который видел и слышал Рубинчик, не замолкал в нем, а только обретал какой-то новый ритм – ритм речитатива…
«И пришли воевать и царь Асли, и турок, и Пайнила, и Македона; только царь алан был подмогой для казар, так как часть их тоже соблюдала иудейский закон. Эти цари все воевали против страны казар, а аланский царь пошел на их землю и нанес им поражение, от которого нет поправления. И ниспроверг их Господь перед царем Вениамином… Но во дни царя Аарона воевал царь аланский против казар, потому что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него царя турок, так как тот был с ним дружен, и низвергся царь аланский перед Аароном, и тот взял его живым в плен. И оказал ему царь большой почет и взял дочь его в жены сыну своему, Иосифу. Тогда обязался ему аланский царь в верности, и отпустил его царь Аарон в свою землю. И с этого дня напал страх перед казарами на народы, которые живут кругом них…»
