Илья Бояшов - Безумец и его сыновья

Беспалый смолчал на это, многому все-таки не поверив.

С надеждой он ждал своего урожая! Но на огромную область в тот год свалилась небывалая засуха, и повсюду словно пустыня пустила трещины. Не пролилось за все лето ни одного дождя, ветер поднимал лишь облака пыли.

С тревогой пропадал Беспалый на засеянных полях. А поселенцы тихо прирезали под свои огороды все новые куски земли, и их топоры не угомонялись — вырастали новые хлева и сарайчики. Довольные бабенки выглядывали из окон изб. И вот уже побежала к дороге улица, кривая и пыльная, огороженная плетнями и заборами, за которыми надрывались на привязи злые псы. И купались в дорожной пыли Безумцевы сыновья, целыми днями предоставленные сами себе.

Великая жара не спадала. Беспалый, ошалев от такой неожиданной и подлой природной напасти, начисто забыл о выгнанном тунеядце. И не вспоминал о нем, пока еще один мужик, отправленный Председателем в центр с поручением, не притащился в селение, напившись до поросячьего визга.

И на это еще смолчал Председатель — у него о другом болела голова. Но вскоре и остальные поселенцы принялись по ночам исчезать с холма, а обратно возвращались чуть ли не на четвереньках. Всем было известно, куда они бегали. Агриппа их стыдила, встревоженные жены задергали Председателя, умоляя его утихомирить разгулявшихся мужей и наказать пьяницу! И Беспалый не выдержал!

К вечеру выбрался он поглядеть на вражье логово. Трясся на своей неразлучной машине. Наконец впереди показались огни. Оставив трактор на краю дороги, коммунист решительно направился к холму. И замер; прямо перед ним действительно колосилось ржаное поле, да еще какое — колосок к колоску! Не веря своим глазам, Председатель рвал стебли и растирал зерно. Увидев, как много здесь в этот засушливый год непонятно почему народилось хлеба, и сразу обо всем позабыв, он заметался по полю.

А на холме высился Безумцев дом, и рядом был яблоневый сад. Когда, придя наконец в себя, Председатель поднялся к избе, молоденькие яблоньки-дички принялись цепляться ветвями за незваного гостя, словно не желая пускать его. Уже издалека слышал Беспалый голоса и конское ржание; оказалось, гостил на холме цыганский табор. Позвякивая уздечками, бродили лошади, трепетали на редком ветру распахнутые полотнища шатров. Сидящие возле костров цыгане оглядывались на чужака, блестело их золото, пестрели платьями их женщины. Потрясенный Беспалый переступал спящих прямо в траве цыганских детей. На крыльце посапывал во сне посаженный на цепь дряхлый облезлый медведь. Переступив и его, Председатель шагнул в сени, поразившись огромности избы и толщине бревен, из которых она была срублена.

Свечи и лучины трещали по углам избы и ярко освещали горницу… Молодая цыганка топила печь. Повсюду на полу лежали равнодушные к гостю собаки: они знали вошедшего и даже не подняли на него лохматые головы.

Безумец развалился на овчине в окружении верных псов и неприкрыто скалился:

— За хлебом приехал? — спросил. — Зимой забирай, когда от голода будете подыхать!..

Задохнувшийся от такой наглости Беспалый даже и не нашелся, что ответить. Не нашел он ничего лучшего, чем покинуть горницу и хлопнуть за собою дверью. Вновь он оказался на крыльце и сел на ступени рядом со спящим неопасным мишкой, вдруг как-то мгновенно обессилев. Оказалось, что ржаные стебли были еще зажаты в его кулаке, он их разглядывал и морщил лоб. Долго он просидел так, равнодушный к уже раскинувшемуся над холмом звездному небу, пока, наконец, не забылся и не заснул. Но даже во сне его не отпускали от себя ржаные колосья, стегали его, он бегал по полю и купался в зерне, которое сыпалось из облаков, подобно дождю.

Утром Председателя разбудило фырканье лошадей. Табор снялся с места: внизу под холмом уже слышались колесный скрип и визги ребятишек, хлопали кнуты, уходящий табор пятнал лоскутами повозок дорогу.

Беспалый тоже оставил чертов холм, так ничего и не предприняв.

А вернувшись, молвил верной Агриппе:

— Стоит руки о него марать! Рано или поздно сам с земли сгинет.

А поселенцевым женам поклялся:

— Мужичков от него сама жизнь отвернет! Да и что может предложить им поганец, кроме своего зелья? За нами будущее, за нами очищающий труд!

Бабы, тревожась, между тем спрашивали его:

— А что делать с недородом?

Он отвечал:

— Разве наша власть нас кинет в беде?

— Добро! — кивали ему тогда поселенцы. А меж собою говорили: «На таком-то месте мы я сами проживем любую напасть. Молоком прокормимся, а заедать его будем творожком и сметанкою!»

И беспечно поплевывали, ожидая первого снега, но той зимой холм обметался льдом, земля перестала его греть, и на него намело снега; пали коровы, не в силах добыть себе пропитание, а сена в тот год, уповая на прежнее зимнее тепло, и не думали запасать! В избах и землянках заскучали люди. Беспаловы поля так ничего и не дали, Председатель бросился в центр, но там в хлебе ему было отказано: голод вновь торжествовал уже повсюду. Мешков отрубей, которые все же привез он с собою, едва хватило до конца первого зимнего месяца.

Так, после трех лет нескончаемого изобилия, наступила полная бескормица. Женщины молились за своих детей, и даже Агриппа, отступив от своей новой веры в чудеса коммунизма, просила за Беспалого самого Христа.

Высохший, едва стоящий на ногах, запахивался Председатель в свою шинель и бродил по селению, слыша повсюду плач и жалобы. Однако ночами в продуваемом дряхлом жилище упрямо чертил свои планы и по-прежнему мечтал о будущем, представляя себе светлую улицу, просторные дома и трезвых людей, радостных от труда.

Действительность вскоре разбудила его от грез! Рыжая Наталья первой ворвалась к нему в землянку с криком, что нечем уже кормить детей. За нею принялась стонать Мария, ибо носила она уже под сердцем последнего из Безумцевых сыновей — Владимира Отказника. Даже Агриппа, как ни крепилась, как ни подбадривала других, наконец не выдержала — Председатель увидел в ее глазах слезы. Женщины, с ужасом вспоминая военные зимы, умоляли Председателя: «Возьми у беспутного хотя бы один мешок!»

Твердил он одно, как заведенный: «Поможет нам наша власть!»

Но власть не помогала. Прошло еще немного времени, и случилось страшное: поселенцы, рыдая, начали уже сколачивать первые гробы. В их избах один за другим умирали детишки — казалось, вернулся весь ужас той беспощадной войны. Смерть вновь принялась расхаживать по селению, забирая прежде всего малышей. (Удивительно только, что не умер ни один из сыновей Безумцевых, даже Книжник, от которого оставалась одна тень.)

— Спаси хотя бы его выродков! — умоляли женщины Беспалого. — Отвези к нему, хоть чем, хоть соломой пусть кормит их!

В ногах они готовы были ползать. Он еще, упрямился и ждал помощи, но после того, как понесли поселенцы хоронить еще одного маленького страдальца, все же не выдержал!

Собрали тогда ему Безумцевых сыновей, всех, кроме одного только крохотного Музыканта, который оставался со своей матерью. Привели Беспалому также двух лисенковских дочурок, Майку и Зойку. И усадили всех на сани. Единственная на все селение лошадка, чудом еще передвигая ноги, тронула сани с холма.

Первые воспоминания Владимира Книжника связаны были с тем днем. Помнил он, сидящий на краю саней, — пропало куда-то их печальное селение. И был путь, и был внезапный конец долгого пути. Из ледяной тьмы, в которой жили только далекие звезды, проступили земные огни.

Помнил Книжник выплывший холм и крышу огромной избы. Помнил, как вырос перед ними дом и ярко обозначились горящие окна. Сани стукнулись о крыльцо. Дети таращились на бревенчатую громадину, а Беспалый вытаскивал их и одного за другим заводил в сени.

Долго жались дети в сенях, а за дверью остались мороз и верная погибель.

Самым смелым оказался рыжий Натальин первенец, Владимир Пьяница. Он-то первым догадался толкнуть дверь в горницу и шагнул в тепло. Следом потянулись остальные. Вошедших встречала молодая цыганка, на ее руках и в ушах звенели кольца, платье подметало пол. В избе жарко дышала печь. Притихшие дети увидели на полу, на овчине своего развалившегося отца.

Удивительно, но мешки, полные зерна, уже были готовы: видно, здесь давно поджидали гостей! Пока Беспалый, ни слова не говоря, таскал мешки к саням, цыганка, раздев маленьких гостей, усадила их рядом с хозяином. Собаки бродили между ними, ласковыми шершавыми языками умывая их лица. Отгоняя собак, цыганка поставила перед каждым миски с хлебом и рыбой. Дети жадно рвали горячий еще хлеб и набивали им рты. А Безумец одобрительно разглядывал рыжего Пьяницу, который глотал в три горла.

Мгновенно забыли дети о том, кто привез их сюда. Когда они насытились, отвалились от еды и принялись засыпать, женщина поставила лестницу к чердачному лазу, одного за другим подняла спасенных и уложила на сеновале, на котором было тепло и сухо!