– Похоже, вы симпатизируете краснокожим…
– Ошибаетесь. Просто я хотел бы видеть окружающий меня мир таким, какой он есть, а не перекроенным по усмотрению политиков. Увы…
Хлопнула дверь, и в комнату вошёл Бак Эллисон. На лице его угадывалось заметное раздражение.
– Ставлю бутылку, если ты опять не с жалобой на солдат, Эллисон, – обернулся капитан и достал изо рта сигару, поправляя обслюнявленным кончиком сигары свои усы.
– Чёрт возьми, вы правы, сэр, – кивнул Эллисон.
Капитан усадил следопыта на стул возле лейтенанта, а сам продолжал расхаживать по комнате.
– Помоги нам скоротать время, Бак, – сказал капитан. – Мы затеяли разговор, который вполне имеет отношение к твоему недовольству… Ты ведь по поводу самовольной охоты солдат?
– Именно, капитан. Это моя работа, и я не люблю, чтобы в мои дела совали чужой нос.
– Успокойся, никто не отнимет у тебя твой хлеб. Солдаты занимаются охотой из желания развлечься. Согласись, что здесь можно загнуться от тоски. Многие пьют, просаживают деньги в карты. Мне это совершенно не нужно. Здесь армия, а не пансионат. Пусть уж они развлекаются охотой, чем раскисают в торговой лавке со стаканом в руках. Да и руку натренируют.
– Сэр, палить из ружей для удовольствия – дурная забава. Вам не видно, как реагируют на бессмысленные отстрелы дичи индейцы в лесу. Но вы можете понаблюдать за скаутами в форте. Поуни и Псалоки, да и белые трапперы прекрасно знают, чем заканчиваются подобные развлечения.
– Эллисон, я попробую объяснить тебе кое-что, – остановился напротив Бака капитан. – Я солдат по доброй воле. Никогда меня не принуждали силой надеть мундир. Я солдат и выполняю свой долг. Я старше тебя и крови повидал не меньше твоего, клянусь честью. Я научился смотреть правде в глаза. Уметь отворачиваться от действительности и обманывать себя – проще и выгоднее во многих отношениях. Я не всегда умел раньше принимать твёрдые решения, и именно это побудило меня в своё время пойти на военную службу. Здесь я выполняю приказы, я не должен возлагать ответственность на себя. Это вовсе не означает, что мне по вкусу всё, что задумывает правительство. Поверь, я считаю, что кровопускание для Америки – позорное дело. Но я также понимаю, что наша общая обязанность – склониться перед неизбежным. Не криви презрительно лицо. Не так это просто. Ты вот не сможешь отдать себя добровольно в руки истории, чёрт возьми. Ты предпочитаешь смерть минимальной зависимости от кого-либо. Но время таких людей подходит к концу. Ты и тебе подобные погибнете в бесплодной борьбе за мифическую свободу. Так погибали все, кто жил в стороне от эволюции общества и от прогресса. Вам только кажется, что вы можете прожить без цивилизации… Я солдат, я отдаю себе отчет, что занимаюсь грязной работой, что история когда-нибудь осудит меня и моих товарищей за пролитую здесь кровь. Но я готовлю землю для будущей жизни. У меня есть жена, но я никогда не позволю ей приехать сюда из Вашингтона с детьми, зная, как она воспримет мою хищную жизнь здесь. Я не сомневаюсь, что нельзя убивать детей и женщин, но я вынужден делать так, чтобы мужчины, опасаясь за жизнь своих семей, уводили племена прочь. Они должны остерегаться нас. Возможно, мы перестали быть джентльменами в этой стране, но ведь тут ласковыми словами не обойтись… Такова официальная политика, и я добровольно стал её служителем. Лично я не испытываю неприязни к индейцам, будь то дикие Сю или дружественные Вороны. Мне всё равно. Это лишь доисторические люди. Они понимают, когда подкармливаешь их, они понимают, когда хлещешь их. Я пользуюсь тем и другим. Да, мои люди убивают дичь без нужды. Но я должен лишить дикарей возможности жить, как они жили раньше. Краснокожие должны приобщиться к цивилизации, чтобы она не стерла их с лица земли. Но они не желают входить в мир белого человека… Остаётся лишь убивать их. Другого выбора нет… Попробуй осознать, что я сказал тебе, Бак. Мне было бы жаль видеть тебя сломленным. С историей надо смириться. Мы всего лишь маленькие фигурки, которые переставляет властная рука. И это даже не рука президента, не рука всей страны, не рука истории. Это рука Бога. Нет смысла противиться ей, мой славный друг.
6
Туман рассеялся. Трава под ногами лошадей вздрагивала и рассыпала серебристую росу. Фургон громыхал по выпуклым корням деревьев на тропе и давил тяжёлыми колёсами хрупкие камешки.
– Остановитесь, сержант. – Бак осадил коня.
– Что такое? – Рябое лицо сощурилось и сдвинуло рыжие брови.
– Кто-то едет. – Бак опустился на землю и взял карабин. Впереди показались всадники, беззвучно проявившись в голубой дымке мутными силуэтами. Три сопровождавших солдата вскинули винтовки. Возница и охотник в фургоне тоже подняли ружья. Приближались индейцы. Многие из них были с перьями на головах. Лица густо раскрашены.
– Псалоки, – сказал Бак.
– Стало быть, стрельба отменяется, – расслабился сержант.
– Погодите. Что-то в них странное. Нервничают… – Бак погладил своего коня по морде, успокаивая. – На всякий случай держите палец на спусковом крючке. Сдаётся мне, что нам всё-таки придётся пустить пару-тройку свинцовых приветствий для сохранения наших волос.
Пятнадцать всадников остановились в полусотне метров от фургона, они вертелись на месте, размахивая луками, сбивались в кучу и снова разъезжались. Вперёд выехал индеец на пегой низенькой кобыле. Над висками были подняты характерные для Вороньего Племени пучки волос с раскрашенным пухом, волосы на лбу и макушке были ровно пострижены и зачёсаны ёжиком. Индеец подскакал вплотную и заговорил на плохом английском языке, поясняя речь жестами.
– Мы из Вороньего Племени. Белый брат знает мой народ. Я известен под именем Половина Волка. Мы – друзья. Большие Ножи верят друзьям. Мы верим вам. Нужен правдивый язык. Половина Волка говорит, что сегодня у нас на сердце тяжело. Храбрые ходили против Лакотов. Мой сын и пять других молодых погибли. Лакоты сильны. Наши сердца плохие сейчас. Нужен бой. Мы хотим биться, чтобы наполнить себя радостью победы. Вы первые на пути. Мы будем драться с вами.
Индеец замолчал, тут же развернул кобылу и помчался к своему отряду. Послышались гортанные выкрики. Бак торопливо отогнал своего коня к фургону.
– Вы поняли? – успел спросить он.
– Но это бред! – возмутился сержант, держа приклад у плеча. – Почему мы должны сражаться с ними, если они не поладили с Сю?
– Сержант, сейчас не время для разговоров.
Над отрядом Абсароков взвились два пороховых облачка, прокатилось глухое эхо. Индейцы выпустили несколько стрел и рассыпались, направляясь зигзагами к фургону. Солдаты дали залп, и дикари прытко развернулись и погнали своих лошадок в обратную сторону. Отъехав на безопасное расстояние, они продолжали улюлюкать и размахивать над головами луками и копьями. Их стрелы не долетали и падали в траву. Ещё пару раз донеслись выстрелы их старинных, может быть, даже кремнёвых ружей.
– У них нет винтовок, только две эти штуки на всю банду! – крикнул охотник с длинноствольным «буйволиным» ружьём. Он прицелился и спустил курок. Половина Волка упал с гривастой кобылки лицом в мокрую траву. Несколько воинов помчались к нему, свесившись с лошадей.
– Сержант, – Бак дёрнул синий рукав с нашивками, – давайте налетим на них.
– Их пятнадцать человек.
– А нас семеро, – ответил Бак и вспрыгнул в седло, – но они потеряли вожака. Они не захотят сражаться серьёзно, сержант, у них сегодня не тот дух. Если мы уложим ещё пару этих крикунов, остальные не станут задерживаться поблизости. Решайтесь.
Сержант кликнул людей и взмахнул рукой. Солдаты погнали коней на пляшущие фигурки индейцев. Дружный залп из пяти карабинов свалил одного из Абсароков. Бородатый охотник тщательно прицелился, не покидая фургона, и выпустил заключительную пулю в сражении. С пони рухнул ещё один дикарь.
Абсароки успели подхватить с земли двух убитых (среди них Половина Волка). Третьего подстреленного подобрали солдаты. Индейцы скрылись. Солдаты подтащили мёртвого туземца к ближайшему дереву, раздели покойника донага и подвесили за ноги к мокрой от прошедшего дождя ветке. Бак протестовал, яростно отгонял синие фигуры от мертвеца и кричал в лицо солдатам:
– Так нельзя! Это оскорбление! – Он кружил вокруг рыжего сержанта и расталкивал солдат прикладом. – Псалоки предупредили нас, а могли расстрелять из-за кустов. Это честный бой…
– Но с нас, если бы что, содрали бы кожу с волосами.
– Это Псалоки. Они не посмели бы, сержант. Они приедут через день в форт извиняться. Они привезут трубку. Вот увидите.
– Эллисон, заткнитесь. Пусть туземец висит. Ничего страшного. Я же не отрезаю ему яйца, а мог бы! – Сержант оскалился и раздражённо дёрнул козырёк фуражки.
– Поехали, эгей! – Маленький отряд покинул опушку, продолжая прерванный путь в форт Пьер. Фургон качался, растрясая наваленные в него туши оленей.
