И вот Михаил Гордеевич этот все в санатории перевернул. Достал в Москве деньги и завернул основательный ремонт, но санаторий закрыт не был. Поступило новое медицинское оборудование, о котором раньше и не слыхивали. Уже привезли силовые снаряды, как в кино показывают, и будет тренажерный зал. Для этого делают пристрой, совершенно новое здание, которое со старым соединит стеклянный переход на бетонных ножках.
Внизу – тяжелые тренажеры, наверху – физиотерапия и массажисты.
Но и это еще не все.
За санаторским забором майор делает тир! Да, да! Вообще-то он когда-то там и существовал, построили его в стародавние послевоенные годы, но, как известно, все течет, все изменяется. ДОСААФ, который там хозяйничал, накрылся медным тазом, замены хозяину не нашлось, и в тир городская власть навалила всякое барахло – метлы, ведра, запасы соли и даже мешки песку для гололедицы. Совсем пропало старое сооружение, и так-то приземистое, неказистое, на отшибе, всеми, в общем, забытое.
А вот шустрому Гордеичу оно попало в поле его деятельного зрения. Хотел было выкупить у властей, те уж и обрадовались – но передумал и выход-то какой выдумал! Восстановил в городке эту умершую организацию, РОСТО, кажется, теперь называется, сам ее каким-то макаром возглавил и себе же поручил тир починить, раздобыв для этой цели казенных денег.
Мама аж выдохнула. Рассказ ей дался непросто – не каждый день попадались такие хитросплетения жизни, ведь дело-то у нее самой – простое и ясное.
Этим рассказом Бориска заинтересовался и даже весьма. Через пару дней вместе с Глебкой, которого теперь он, понятное дело, не носил уже на себе, а водил за руку, по-прежнему никого не стесняясь, явился на работу к маме, умышленно ее не предупредив.
Санаторские вахтеры, люди местные, детей сотрудников знали, Бориса и Глеба пропустили без затруднений, тем более что дело было уже после обеда, к концу рабочего дня.
Массажное отделение представляло собой несколько узеньких комнатушек, устроенных в ряд и переделанных из большого когда-то барского зала. Стены, их разделявшие, до потолка не доходили, так что разговоры, которыми обменивались пациенты и массажистки, были слышимы всем, часто превращаясь в публичные обсуждения разных разностей.
Едва войдя в массажное отделение, Бориска и Глебушка с ходу услышали мамин голос. Она похохатывала, говорила громко, совсем не так, как дома, и Бориса это неприятно зацепило. В оправдание ее он тут же подумал, что разговор тут идет вроде как для всех, потому и говорить приходится громко.
Сначала кто-то четким мужским голосом произнес:
– Да, насквозь пуля прошла, сквозь легкое, хорошо хоть под правую лопатку, а то бы конец!
– А где это было-то? – воскликнула мама.
– Да в Чечне!
– В каких войсках служили-то, Михаил Гордеевич? – спросил молодой голос из другой кабинки.
– Десантник я, из Псковской дивизии.
– О, знаменитая Псковская! – откликнулся еще кто-то.
– Гвардейская, Краснознаменная, прославленная! В ту еще, большую войну, отличалась, и сейчас – надежда армии!
– По ранению комиссовали? – спросила мама.
– Еле уговорил! – отвечал тот, кого называли Михаилом Гордеевичем. – Командование-то меня изо всех сил держало. Понимаете, нужны в войсках наставники, всякие там замкомполка, зэнээши, замы начштабов и вообще старье, которое уже хлебнуло лиха! Раненые вот, например! Понимаешь, – повысил он голос, обращаясь, видно, к мужской части этого застенного собрания, – мы, старики то есть, нужны как пример, как наглядное пособие: что с вами, молодыми, может быть.
– И будет! – совсем не радостно добавил молодой голос.
– Ой, что вы, Михаил Гордеевич, – громко и даже игриво воскликнула мама, – да таких мужчин, как вы! С таким сложением! Еще поискать! А рана вас, извините, только украшает.
– Но шкура ценнее, Ольга Матвеевна, когда она не дырявая! – возразил бодрый Михаил Гордеевич.
– Ха-ха-ха, – залилась мама, – это уж не мне судить!
Сеанс закончился, стукнула дверца, и перед ребятами возник невысокий мужчина, вполне еще молодой, черноволосый, чернобровый, с черными же, щеточкой, усами. А главное, он был в камуфляжной форме – настоящий боец. На куртке едва видны майорские погоны. И еще он был поразительно белозубый. Улыбка эта, белоснежная и открытая, сразу располагала, и каждое слово, вылетавшее из этих уст, казалось, тотчас склоняло к согласию.
– Это что ещё за бойцы? – воскликнул он, радостно улыбаясь и внимательно оглядывая братьев. Бориска смутился, молчал, и его опередил Глебка.
– Мы братья Горевы! – крикнул он громко, почти отчаянно, и мужчина засмеялся, а тут и мама подоспела:
– Это мои сыны!
– О-о! – воскликнул он. – Понятно! Майор Хаджанов! К вашим услугам, господа юнкера! Не хотите ли потренироваться?
Он всерьез, без снисхождения, как равным, крепко пожал руку и Борису, и Глебке, кивнул на выход, махнул рукой их матери, попросил не беспокоиться и, ступая в шаг с ребятами, принялся на ходу рассказывать про перемены в санатории.
Сначала Борис не понял, зачем их ведут куда-то на стройку – всюду носилки из-под раствора, какие-то ведра, лестницы, деревянные козлы, хотя рабочих уже не было видно. Потом они вошли в широкий коридор, и майор включил свет.
Вдоль стен стояли новенькие, сверкающие черной кожей тренажеры, укутанные пластиком.
Хаджанов небрежно освободил от упаковки один из них, сел в кресло и взялся обеими руками за вертикальные штыри, торчавшие по бокам. С напряжением, но все-таки легко, свел их друг с другом. Круглые грузы, подвешенные к металлическим тросам, нехотя поднялись вверх, а когда майор отпустил рукояти, громко звякнули за спиной.
– Попробуй! – сказал он Борису. – Тренировка рук, укрепление пресса!
Боря, смущаясь, устроился на его месте, взялся за рукояти, напрягся изо всех сил, но – они не стронулись с места. Он даже вспотел от стыда. Какой слабак, оказывается! Но майор и не улыбнулся даже.
– Постой-ка, – сказал он, присел на корточки и снял плоские круглые грузы сначала с одной стороны, потом с другой.
– Давай!
Бориска напрягся снова. С трудом, с напряжением он свел перед собой эти черные оглобли. Отпустил. Сзади брякнуло. Свел еще. Получилось! Он уже улыбался, был счастлив, а Глебка требовал предоставить место ему.
– Погоди! – сказал, добродушно улыбаясь, Хаджанов. – Не торопись! Бегай и прыгай пока! Придет и твое время. А сейчас время Бориса, понимаешь, брат!
Глебка согласно кивнул. Он ведь уже и ревануть, было, собрался, но с ним никто еще так серьезно и понятливо не говорил. Никакой мужчина, хоть бы и завалящий какой, никудышний.
Подумать только: белозубый крепыш, офицер, майор, присел перед ним на корточки и без всяких церемоний говорил почти как с равным, будто заранее рассчитывал не на детские пузыри восторга, но на здравый смысл настоящего мужчины. Как тут было не восхититься и не принять протянутую сильную, мужскую руку?
Эх, безотцовщина…
Про Бориску же и говорить нечего. Никак не мог он высвободиться от майорского гипноза.
Во-первых, впечатляла в майоре какая-то мужская собранность, определенность: офицерская куртка с распахнутым воротом, а там – треугольник тельняшки. Во-вторых, поведение: не то чтобы напористость, а твердость, уверенность. И прямота – вот, пожалуй, самое точное. Ничего особенного Хаджанов не сказал и не сделал, но то, что он уже и сказал, было принято до последнего звука и, будто неумолкающее эхо, все звучало, повторяясь, все дрожало в ушах Бориски.
Сказать по правде, объяснялось это очень просто. Ведь никогда возле мальчишек не было отца. Все разговоры – только с бабушкой и мамой. И все дела решаются с ними, и разные короткие замечания тоже от них. Рассуждения их – конечно же, справедливы, разумны, но они – женские. Не такие, как у этого майора.
С мамой и бабушкой всегда есть какое-то пространство для обсуждений, рассуждений или хотя бы молчаливого, про себя, спора. А тут какая-то странная, очень резкая, но зато и понятная прямота. Не приказ, не давление, – разве эта встреча, такая добродушная и открытая, могла бы заподо-зриться хоть в каком-нибудь давлении? Но напряжение, внутренняя натянутость, непонятно откуда всплывающее требование подтянуться, сжаться, быть четким и ответно ясным – это чувство оказалось совершенно новым, мужским и нежданно приятным.
Когда, уже простившись с Хаджановым, ребята вместе с мамой вышли в глубокой задумчивости из проходной санатория, сзади раздались быстрые шаги. Не оборачиваясь, они посторонились, продолжая идти. Их догнал майор. Он остановился, совершенно не запыхавшийся, и сказал, обращаясь к мальчикам и приветливо им улыбаясь:
– Вот догнал! Хочу подарочек вам сделать! От имени десантных войск! Ребята ахнули. Майор протягивал им две тельняшки. Бориска замер, словечка не мог выговорить, да и Глебка молчал завороженно, только что-то тихо под нос промурлыкал, ровно котенок. Одна мама громко воскликнула:
