Я развязно протянул ему паспорт. С документами у меня все было в порядке. Я родился в Алжире, но у меня был вид на жительство, который я только что продлил. Началась даже процедура натурализации. В восьмидесятые годы любой, кто прожил во Франции больше десяти лет, мог получить трехцветный паспорт. И я не упустил этой возможности.
А вот мой придурок-брат оказался недостаточно шустрым, и в 1986 году его отправили обратно в Алжир. Белькасим и Амина потеряли одного сына. Того, которого они бы предпочли оставить, если бы можно было выбирать..
Второго – то есть меня – им то и дело приходилось вызволять из участка.
– Селлу, тебя хотят видеть в судебной полиции.
– В судебной полиции? Это еще что такое?
– Не валяй дурака, ты и сам прекрасно знаешь.
Я сразу понял, что речь пойдет об убийстве на площади Карре. Единственное серьезное дело, ради которого меня стоило волочь на остров Ситэ. Я знал, что мне нечего бояться: я был просто свидетелем и понятия не имел, кто убийца. Раз в жизни не придется врать, хитрить или прикидываться дурачком. Меня ни в чем не обвиняли, и я мог говорить только правду: была драка, удар ножом, тот парень упал на землю.
Вот и все..
Но оказалось, что это стало началом моей судебной карьеры.
9
Мне только что исполнилось шестнадцать лет. Несколько дней назад меня вызвали на дисциплинарный совет училища. С моей карьерой механика было покончено; причина – постоянные прогулы. Кроме того, я успел вломить преподавателю менеджмента.
– Абдель Ямин Селлу, 23 апреля сего года вы напали на господина Перюшона. Вы признаете этот факт?
С ума сойти, прямо как в настоящем суде.
– Признаю, признаю…
– Ну что ж, уже хоть что-то. Вы можете гарантировать, что это больше не повторится?
– Ну, знаете, это зависит от него!
– Нет. Это зависит только от вас. Итак, можете ли вы обещать, что это было в последний раз?
– Нет, не могу.
Директор вздохнул. Остальные члены совета даже не оторвались от своих кроссвордов.
Для них моя наглость – самое обычное дело. Они уже столько всякого повидали, что я даже не знаю, чем их можно удивить. Попробую-ка пошутить.
– Господин директор, вы ведь меня не отчислите?
– А что? Вы внезапно почувствовали горячее желание получить профессию?
– Дело в том, что… Нет, на самом деле, я прошу оставить меня здесь из-за… столовой. По четвергам дают жареную картошку. Мне нравится тут обедать по четвергам.
Никакой реакции. Даже самый толстый – завуч по воспитательной работе – не обращал на меня ни малейшего внимания. «Эй, вы что, заснули? Я сказал: жареная картошка!»
Я представляю себе завуча персонажем из мультфильма – это жирный волк, по его брюху течет слюна, и он даже не может встать и подойти к тарелке с хрустящей картошкой, которую Абдель – Красная Шапочка держит в руках.
– Боюсь, что кулинарного довода недостаточно, – прерывает мои бредовые идеи директор. – Мы обсудим ваш случай, но, думаю, исход уже ясен. Через несколько дней мы пришлем вам домой письменное уведомление. Можете идти.
– Ну, тогда до скорого!
– Не думаю. Удачи, Абдель Ямин.
* * *
Родители еще не получили письмо из училища. И я им тоже ничего не сказал. Я вообще не обращаю на них внимания. Семья и я – мы давно уже существуем в параллельных мирах.
Однако меня – несовершеннолетнего – можно допрашивать только в присутствии законного представителя. За Белькасимом и Аминой отправляют полицейскую машину. Их привозят на Набережную Орфевр, 36, в уголовную полицию. Они входят в коридор, где я дремлю, развалившись на стуле. Выглядят родители испуганными и подавленными..
Амина бросается ко мне:
– Абдель, что ты натворил?
– Не волнуйся. Все будет хорошо.
То, что меня отчислили из училища, ничего не изменит. Они и так знают, что я появляюсь там лишь изредка (и только ради того, чтобы зайти в столовую). Амина и Белькасим ничего не могут со мной поделать. Но они боятся услышать, зачем их пригласили. Хотя делать что-то было поздно уже довольно давно – когда они в первый раз пришли забирать меня из полиции..
А вот и доказательство тому: мы находимся в отделении полиции, которая занимается уголовными делами. Возможно, случилось то, чего они годами молча боялись, не в силах предотвратить.
– Абдель Ямин Селлу, ты был опознан с помощью камер видеонаблюдения, установленных на площади Карре, на третьем подземном уровне Торгового центра «Форум Ле-Аль». Там было совершено убийство в ночь с… на… ля-ля, тополя…
Я клюю носом. Родители не сводят глаз с инспектора, стараясь не пропустить ни одного слова. Слово «убийство» производит на мою мать эффект разорвавшейся бомбы. Она вскакивает со стула.
– Мама, не волнуйся! Это не я! Я ничего не сделал!.. Просто оказался там в неудачное время.
Полицейский подтверждает мои слова:
– Мадам Селлу, я допрашиваю вашего сына как свидетеля. Его не обвиняют в убийстве. Вы меня понимаете?
Амина кивает и, успокоившись, садится. Не знаю, о чем они с отцом сейчас думают. И никогда не узнаю. Они ничего не говорят. И ничего не скажут даже тогда, когда мы выйдем из печально знаменитого здания на набережной Орфевр. Когда мы вернемся домой, в Богренель, отец попытается читать мне мораль, но мать заставит его замолчать.
Она испугается, что я опять уйду..
А пока я рассказываю инспектору свою версию событий. Я не знаю и никогда не видел тех парней из «Ле-Аль». И не узнал бы их, если бы еще раз увидел.
Но инспектору этого мало. Он продолжает задавать вопросы: обо мне, о моей жизни, привычках, друзьях из Шатле, которые на самом деле никакие не друзья. А напоследок полицейский закатывает целую лекцию о моем поведении. То ли ему платят за это, то ли он и правда думает, что должен это делать. Могу себе представить, как его бесит собственная никчемность..
– Абдель Ямин, твои родители мало зарабатывают, а ты получаешь стипендию от государства, но не ходишь на занятия. Ты считаешь, это нормально?
– Э-э-э-э-э…
– Мало того, деньги приходят прямо на твой личный счет! Ты мог бы помогать родителям, они бы меньше тратили на то, чтобы одеть и накормить тебя!
– Э-э-э-э-э…
– Хочешь сказать, что и сам прекрасно себя обеспечиваешь? Да ты просто маленький надутый индюк! А теперь слушай: я передам твое дело одной женщине. Она – инспектор по делам несовершеннолетних, будет заниматься тобой, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.
У родителей реакция – по нулям. Они почти ничего не понимают, но одно им ясно: у них не отберут сына. Не отправят его в центр для малолетних преступников. Раз в три недели я должен буду приходить во Дворец правосудия. И все. В остальном наша жизнь – и их, и моя – останется прежней. Юсуф, Махмуд, Ясин, Риан, Насим, Мулуд – почти все мальчишки в Богренеле состоят на учете в комиссии по делам несовершеннолетних.
Все знают, что это такое. Наверное, родители считают, что так бывает со всеми мальчиками – что с эмигрантами, что с французами..
* * *
Инспектор по делам несовершеннолетних сама пришла к нам. Это невысокая пухлая женщина, у нее мягкий голос и участливый вид. Она говорит со мной так, как будто мне десять лет. Но хотя бы не считает идиотом. Кажется, мадам действительно хочет мне помочь. Сложившуюся ситуацию она описывает, не впадая в драматизм, – наверное, первая из всех, с кем мне до сих пор приходилось иметь дело..
– Абдель Ямин, похоже, ты не очень любишь учиться?
– Нет… то есть да, не очень.
– Понимаю. Ты такой не один. Но ты любишь гулять по ночам? Мне сказали, что ты видел что-то ужасное рядом с «Ле-Аль». Там кого-то убили?
– Ага…
– Как ты думаешь, то, что человек в шестнадцать лет попадает в такую ситуацию, – это нормально?
Я пожимаю плечами.
– Абдель, в следующий раз мы увидимся через три недели. Подумай, чем бы ты хотел заниматься. Или о месте, где ты хотел бы жить. Мы поговорим об этом, посмотрим, что можно сделать. Хорошо?
– Хорошо.
Обращаясь к моим родителям, она сказала:
– Мадам и месье Селлу, напоминаю, что вы отвечаете за этого мальчика до его совершеннолетия. Во Франции оно наступает в восемнадцать лет, а до тех пор вы должны обеспечивать его безопасность и защищать – в том числе от него самого. Ребенок – это не обуза. Это груз ответственности, и вы берете его на себя, когда становитесь родителями.
Вы меня понимаете?.
– Да, мадам.
* * *
И на этот раз они действительно поняли. Не всё, но что-то поняли.
Когда мы вышли на улицу, отец, который три часа, понурившись, просидел в помещении судебной полиции, решился заговорить со мной:
– Абдель, ты слышал? Эта женщина сказала, что мы отвечаем за тебя, так что давай, теперь хорошо веди себя!
