— Может, позвать сиделку?
— Да нет, просто минутная слабость.
— Вот и хорошо. А мы почти закончили.
И он вернулся к своей работе, а Дельфина заглянула в ту коробку, которую Сабина притащила из погреба. Бутылки из-под шампанского покрывал толстый слой пыли и паутины, но для Эскофье эти бутылки были поистине бесценны. Он все эти годы берег их, потому что каждая была частью некоего исторического меню, им составленного. Некоторые из них относились еще к тем дням, когда он хозяйничал в «Ле Пти Мулен Руж». Впоследствии Дельфина не раз слышала, как Эскофье рассказывает — снова и снова повторяя — историю той или иной бутылки. И хотя большая часть этикеток давным-давно — все-таки прошло уже более полусотни лет — отклеилась, но форма каждой бутылки и цвет ее стекла бережно хранили свою историю, а Эскофье никогда не забывал ни одного созданного им обеда, ни одного составленного им меню.
Здоровой рукой Дельфина вытащила из ящика относительно чистую бутылку и поднесла ее к лицу. Бутылка была, безусловно, очень старая, щербатая, с пузырьками воздуха в толстом зернистом стекле. Похоже, выдували ее весьма поспешно.
— Джордж, — обратилась она к мужу, — расскажи мне историю этой бутылки.
Эскофье в этот момент нарезал соленую свинину; на жену он даже не посмотрел.
— Важно, как нарезать, — говорил он Сабине. — Морковь, лук и свинина должны быть нарезаны кубиками одинаковой величины; так гораздо приятней.
— Ты выглядишь усталым, Джордж.
И снова Эскофье не поднял на нее глаз, словно не слышал. Он продолжал нарезать свинину аккуратными кубиками, попутно объясняя Сабине:
— Запомните, Сабина, когда вы идете к мяснику, просите, чтобы он отрезал кусок солонины пожирнее. В конце концов, как раз в этом-то и смысл солонины, не так ли? Чем больше жира, тем больше вкуса.
— Джордж, — громко окликнула мужа Дельфина, — подойди сюда, посиди со мной.
И снова он ей не ответил. «Он, наверно, забыл», — подумала она.
С тех пор, конечно, прошло очень много времени. И «Джордж», разумеется, не было настоящим именем Эскофье; хотя в какой-то момент жизни он полностью его принял и даже велел написать его на своей визитной карточке; он даже на первом издании «Le Guide Culinaire» поставил именно это имя. Однако же его не было в его свидетельстве о рождении, и оно ни в коем случае не должно было появиться на его могильной плите. Этим именем когда-то очень давно назвала его Дельфина — в тот самый день, когда сообщила, что забирает детей, возвращается домой, в Монако, и оставляет мужа жить в Лондоне одного так, как ему хочется. Она была тогда беременна, носила их третьего ребенка и всем рассказывала, как ненавидит Лондон и не хочет, чтобы ее дитя родилось там.
— До начала зимнего курортного сезона в Монте-Карло остается всего несколько месяцев, — сказала она Эскофье. — Вот ты и приедешь к нам на каникулы.
— Люди станут болтать.
— Люди всегда болтают.
Этого Эскофье отрицать не мог. Сам он был в высшей степени неболтлив.
— Все совсем не так, как тебе показалось, — сказал он, хотя прекрасно понимал, что все именно так и есть, что ей ничего не показалось — и, пожалуй, все только еще больше запуталось.
— Мне кажется, на расстоянии мы сможем наконец почувствовать себя чужими друг другу, — сказала Дельфина, загружая детей в вагон. — Так что я буду звать тебя «Джордж», чтобы это имя каждый раз напоминало тебе: я уже не знаю толком, кто ты теперь такой; так что тебе придется каждый раз заново меня завоевывать.
— Не уезжай.
— Прощай, Джордж.
— У меня без тебя руки совсем опустятся.
Но они уехали.
Ее угроза не подействовала. Эскофье остался в Лондоне, а Дельфина никогда больше не приезжала в этот город. И он больше не приезжал, чтобы провести в Монте-Карло зимний курортный сезон, как не приезжал и во все прочие времена года. Он заглядывал домой лишь на два-три дня после Рождества — и так много лет подряд, — а потом снова возвращался в Лондон.
Они, правда, писали друг другу письма. И он всегда подписывался: «Нежно тебя целую. С любовью Джордж». Он часто рассказывал ей в письмах о каких-то своих, чисто профессиональных успехах — например, о той своей речи, в которой он призывал к необходимости уничтожить нищету, или же о новом меню, которое он создал для принца Эдуарда, для своего «дорогого Берти».[13] Впрочем, когда Эскофье уже переехал в Париж и начал работать в отеле «Ритц», Дельфина так и не пожелала к нему присоединиться. А может, он ее об этом и сам не просил. А может, и она не спрашивала, хочет ли он этого. Все это было так давно, что они оба уже не помнили. Так или иначе, а врозь они прожили тридцать лет. Работа, внуки и роскошь свободы вечно вставали у них на пути.
И вот после всех этих прожитых врозь лет Эскофье решил выйти на пенсию и без предупреждения появился на пороге родного дома с огромными чемоданами, полными кастрюль и пароварок, со всевозможными коробками, клетями и ящиками как с пустыми бутылками из-под шампанского, так и с немалым количеством бутылок полных и в сопровождении своего помощника. Появился, словно ее собственный, личный Одиссей, только поменьше ростом и ссутулившийся от старости. Седина в волосах, оттеняя его яростные глаза, делала их еще более выразительными и глубокими. А его элегантный нос с течением времени лишь чуть больше заострился.
— Я всем сказал, что мадам Эскофье готовит лучше, чем я, — сказал он ей, снял шляпу и поклонился.
И сердце у нее затрепетало, как птица со сломанными крыльями.
И все же не прошло и года, как Эскофье вновь вернулся к работе. Вдова его друга Жана Жируа, с которым он работал в «Ле Пти Мулен Руж» и место которого занял в «Гранд-Отеле» в Монако, попросила его помочь ей претворить в жизнь два новых проекта. Он объяснил Дельфине, что не смог отказать вдове старого друга, и пообещал:
— Еще один только год.
И слово сдержал: его не было ровно год. Но ему по-прежнему столько еще всего нужно было сделать — статьи, эссе, четвертое издание «Le Guide Culinaire», которое он считал необходимым дополнить и исправить. В общем, он снова один уехал в Париж, чтобы поработать, а потом — в Лондон, в Америку и снова в Париж; и так он продолжал ездить, пока лечащий врач строго-настрого не запретил ему всякие поездки.
— В ретроспективе я куда лучший муж, — пошутил он как-то в разговоре с Дельфиной.
И все же осталось между ними что-то темное, не прощенное. И она никак не могла понять, что же это такое; а он на эту тему разговаривать не желал. А ведь она совсем ничего не знала об огромном куске его жизни. И времени у них обоих уже почти совсем не осталось.
Дельфина решила предпринять еще одну попытку. Возможно, тайна заключена как раз в этих винных бутылках?
— Джордж, разве эта бутылка не из-под розового «Veuve Clicquot»?[14] По-моему, ты мне как-то говорил, что эти бутылки выдували очень поспешно, потому что было сложно удовлетворить спрос.
Эскофье все-таки повернулся к ней.
— Довольно, — сказал он тихо. — Никогда больше не называй меня «Джордж».
Дельфина была настолько удивлена, увидев у него на глазах слезы, что бутылка выскользнула у нее из рук и вдребезги разлетелась, ударившись об пол.
Полный «Эскофье»:
Мемуары в виде кулинарных рецептов
POTAGE SARAH BERNHARDT, или Куриный суп с фрикадельками из речных раков, жюльеном из черных трюфелей и молодой спаржей.На тот случай, если у вас все-таки возникнет подобный вопрос, то суп этот сделан, разумеется, не из самой актрисы, хотя название и может вызвать подобное предположение. Но это, конечно, исключено. У нее и мяса-то на костях почти не было, так что вряд ли имело бы смысл тратить силы, сдирая с нее кожу.
И это, кстати, проблема не только мисс Бернар, но и большей части всех актрис.
Это, конечно же, суп — для мисс Бернар. Просто он столь же приятен, как и она сама. Мне не раз доводилось готовить для нее этот суп по самым различным поводам; он был одним из самых любимых ее кушаний — а их было немало, — и она заказывала его постоянно, хотя есть чаще всего даже не собиралась. Собственно, она заказывала этот суп лишь для того, чтобы почувствовать себя счастливой.
Итак, для начала следует добавить три столовые ложки муки из тапиоки в одну кварту (чуть больше литра) кипящего куриного бульона. Дать закипеть. Что касается кастрюли, то она, разумеется, должна быть медной. Я предпочитаю французскую фирму «Mauviel» — их глубокие, «виндзорские» сковороды и кастрюли широко доступны. У них узкое донышко, которое быстрее нагревается, а широкий верх ускоряет выпаривание жидкости.
Итак, дать бульону закипеть — но не кипятить! — и на малом огне выдержать минут пятнадцать. Или восемнадцать. В общем, сколько вам будет угодно — лишь бы бульон загустел, но при этом не потерял первоначальной прозрачности. Тут каждый волен решать самостоятельно, ведь Сара Бернар так или иначе его есть не будет, и вы не сможете ошибиться в том, сколько в точности времени следует этот суп готовить.
