Маша бросилась к Нюське, обняла ее за плечи, крикнула Сергею:
– Воды!
Сергей метнулся к графину, налил в стакан воды, подал Маше. У Нюськи тряслись руки, стучали зубы. Маша прижала ее голову к своей груди, поила водой, гладила, успокаивала…
Сергей стал лихорадочно стаскивать с себя пиджак. Нюська увидела это, захлебываясь рыданиями, замотала головой, замахала руками:
– Нет! Нет… Нет…
– Что, Нюсенька? – пыталась понять ее Маша.
– Пусть… пусть в костюме… От меня с Павликом. В память его. От Павлика и меня…
Сергей вышел на крыльцо в сером костюме в широкую полоску.
Гриша сделал вид, что ничего не слышал и перемен никаких не заметил. Только пододвинулся на край скамейки, уступая рядом место Сергею.
Сергей сел. Гриша кашлянул и протянул ему папиросы. Сергей закурил, нервно затянулся пару раз. Слышно было, как наверху всхлипывала Нюська.
Гриша помолчал, глухо проговорил, уставившись в землю:
– Скажи ей, пусть за меня замуж выйдет…
Теперь Сергей ездил на своем автобусе без всяких Вовкиных подсказок, да и без самого Вовки.
Так же дремала старая толстая кондукторша у задней двери, так же входили и выходили пассажиры…
Так же повторялись заезд к больнице, короткий сигнал, и появление Маши на пороге приемного отделения.
Напротив больницы уже привычно толпился народ в ожидании автобуса (хотя остановка там не была обозначена), и только кто-нибудь изредка спрашивал:
– Эй, куда это мы свернули?
Ему тут же отвечали сами пассажиры:
– Так теперь у горбольницы остановку сделали.
Маша махала Сергею белой шапочкой, и автобус уезжал, возвращаясь на указанный маршрут.
Иногда на улице он сталкивался с Нюськой и ее грузовиком. В кабине «газика» рядом с Нюськой нередко сидел Вовка и что-то возбужденно рассказывал ей, размахивая руками.
Заметив автобус Сергея на остановке, Нюська тут же подъезжала вплотную, перекрывала своим грузовиком все движение и кричала:
– Ну, как оно?
– Порядок, – отвечал Сергей. – Аккумулятор, мерзавец, зарядку не принимает, так я целый день двигатель не глушу…
– Надо с нашим Кузьмичом поговорить, – озабоченно отозвалась Нюська. – У него на складе этих аккумуляторов – как у дурака махорки!…
Задние машины отчаянно сигналили Нюське – в то время сигналы были еще разрешены, – но Нюська не обращала на это никакого внимания.
– Ты его кормила? – спрашивал Сергей про Вовку.
– Ну а как же?! – обижалась Нюська. – Мы с ним в нашей столовой обедали!
– Ой, папа! Я два вторых съел! – сообщал Вовка.
– Молодец! – хвалил его Сергей и отъезжал от остановки.
А Нюська с Вовкой следовали своим путем…
Нюськины именины затянулись далеко за полночь.
На патефоне крутилась пластинка, и начальник автопарка Василий Кузьмич танцевал с Нюськой танго в маленьком закутке между кроватью и зеркальным шкафом.
Мрачный Гриша сидел на узком диванчике, старался не смотреть на то, как Василий Кузьмич облапил Нюську, а Нюська постреливала глазами в Гришину сторону, преувеличенно хохотала и кокетничала с Василием Кузьмичом напропалую.
На Грише был гражданский костюм. Белая рубашка апаш с выпущенным на пиджак воротником. Из-под лацкана пиджака свисали солдатские награды – орден Славы третьей степени, медаль «За отвагу» и две-три медали за взятие разных европейских городов. Наверное, лейтенантом Гриша стал только в милиции.
Сергей и Маша, обнявшись, сидели у стола. Маша положила голову на плечо Сергею, блаженно закрыла глаза, а он целовал ее в мочку уха и отодвигал мешающую ему прядь Машиных волос.
Потом увидел страдающего Гришу и что-то прошептал Маше. Та сразу открыла глаза, оценила создавшуюся обстановку и закричала:
– Все, все, все! Кончаем танцы и за стол! Все за стол!…
Победно ухмыляясь, Василий Кузьмич порылся среди пластинок, стал накручивать патефон. Благодушно спросил Сергея:
– Аккумулятор подошел?
– Аккумулятор – зверь! – ответил Сергей.
– Большое спасибо вам, Василий Кузьмич, – добавила Маша. – Вы очень Сережу выручили. Садитесь, пожалуйста. И за именинницу!…
– Сейчас, только музычку сообразим… – сказал Василий Кузьмич.
Он пустил пластинку, и из патефона полилось знаменитое, довоенное – «Ах, эти черные глаза…».
Маша в ужасе вскочила, зажала уши руками, умоляюще посмотрела на Сергея. Тот бросился к патефону, сдернул с него пластинку, положил на самый верх шкафа.
– Ты чего? – удивился Василий Кузьмич. – Не любишь?
Сергей не ответил, вернулся за стол. Маша тихо сказала:
– Простите нас, пожалуйста…
Нюська тревожно метнула на них взгляд и предложила:
– Пусть Василий Кузьмич скажет тост. Он у нас самый уважаемый гость. Мой самый-самый главный начальник! И я его жутко люблю!
Она показала поникшему Грише язык и расхохоталась.
Польщенный Василий Кузьмич встал:
– Ну конечно, перво-наперво, за нашу дорогую именинницу! За нашу Нюсеньку! За лучшего водителя моего автопредприятия! За ее счастье, здоровье и так далее. И конечно, за всех присутствующих! Потому что мы все вместе, и между нами нет такого: начальник – не начальник, воевал – не воевал… Мы сейчас все равны! И слава те, Господи, что на пятом послевоенном году это дело стерлось. А то, помню, что получалось? По одну сторону вы – фронтовики, а по другую – все мы (он показал на себя и Нюську), которые вам тыл обеспечивали. И получалось, что мы вроде бы как второй сорт… Нехорошо. Я не оспариваю, были на фронте подвиги… Конечно, были. Конечно… Но если разобраться поглубже – риск был далеко не всегда, правда? Согласны?
Гриша и Сергей переглянулись. Маша слушала, опустив голову на руки. Нюська удивленно смотрела на Василия Кузьмича. А того несло:
– Или вы думаете, мы не знали, как жили офицеры? Знали… Или, извините, за что девицы ордена получали?
Лицо Гриши налилось кровью. Он стал приподниматься.
– Сиди, – негромко приказала ему Маша.
Нюська в испуге открыла рот. Сергей сжал под столом Машину руку. Но Василий Кузьмич всего этого совершенно искренне не замечал:
– Мы в тылу четыре года сидели на голодном пайке, раздетые, разутые… А куда все шло? Фронту, фронту, фронту… Вам хорошо было – вас в армии одевали, кормили…
– Молча-а-а-ать!!! – Маша с размаху ударила кулаком по столу.
Разлетелись в стороны рюмки, опрокинулись бутылки.
– Ты нам, сукин сын, позавидовал, что нас в армии кормили и одевали? – спросила Маша. – А то, что нас в армии убивали, ты забыл? Забыл, гад?! А я помню! Я всех мертвых до сих пор помню! Они тебя же, пьяную сволочь, защищать шли! Где они? Где они, я тебя спрашиваю?!
Василий Кузьмич растерянно опустился на стул.
– Встать! – скомандовала ему Маша.
Василий Кузьмич немедленно вскочил.
– И запомни, мразь, слякоть обывательская, если ты еще хоть один раз свою поганую пасть откроешь…
Уже не помня себя, Маша нашарила на столе бутылку, взяла ее за горлышко, но Нюська положила ей руку на плечо и сказала:
– Слышь, Кузьмич… Шел бы ты отсюда. А то тебя сейчас сто хирургов по чертежам не соберут, дерьмо собачье!…
Глубокой ночью, в кромешной тьме, Маша и Сергей сидели на крыльце, тесно прижавшись друг к другу. Маша куталась в пуховый платок, на плечи Сергея была накинута старая кожаная летная куртка.
– Тебя не знобит? – тихо спросил Сергей.
– Чуточку…
– Прижмись ко мне крепче.
– Ты заметил, что мы, может быть, только вдвоем?
– Да. Я знаю: меня без тебя – нет. Один я просто не существую…
– И меня нет без тебя.
– Иногда мне кажется, что нас вообще нет на свете. Будто нас кто-то выдумал, – прошептал Сергей.
– Нас двоих, – сказала Маша. – А мы уже сами выдумали Вовку.
– Ты права. Если бы не ты…
– И если бы не ты…
Маша тихо и счастливо рассмеялась…
Сергей подкатил на автобусе к остановке у горсовета и заметил, что через тротуар к серенькому «Москвичу», стоявшему метрах в пяти, ковыляет Иван Иванович в своей гэвээфовской форме с одинокой золотой звездочкой Героя на форменном кителе.
Иван Иванович тоже увидел Сергея и подковылял к водительской дверце автобуса. Сергей в это время впускал и выпускал пассажиров.
– Здорово, капитан, – поприветствовал Иван Иванович.
– Здравия желаю, – ответил Сергей и улыбнулся.
– Как жена, пацан?
– Спасибо. Нормально.
– А живешь?
– То есть?… – не понял Сергей.
– Ну, адрес какой у тебя?
– А… Козакова, тринадцать. Квартира один.
Сергей посмотрел в выносное зеркало, убедился, что в салоне все расселись, и закрыл входные пассажирские двери.
– Извините, Иван Иванович. График жесткий, – сказал он.
– Поезжай, поезжай, капитан.
Автобус уехал. Иван Иванович подошел к «Москвичу», достал старый толстый штурманский планшет и положил его для удобства на капот машины. Вынул из планшета большую клеенчатую тетрадь и записал в нее: «Козакова, 13, кв. 1».
