Это был самый волнующий момент, какой Коля мог наблюдать. Хотя он и не впервые бывал на подобном судне, каждый раз с благоговением следил, как мужчины боролись со своей добычей. Одни кричали, ругались, другие же подначивали первых. Мышцы рук были напряжены. На шеях и висках пульсировали вены. Они тяжело дышали, тянули, закручивали и раскручивали. Закручивали и раскручивали. С них ручьями тек пот, который кореец вытирал грязной тряпкой, чтобы пот не застил им глаза.
— Держи лесу туго!
— Не дай суке сорваться!
— Проведи ее еще немного!
— Пусть она выдохнется!
— Она уже выдохлась!
— Смотри, снасть путает!
— Это уже целых пятнадцать минут!
— Ё моё, Саш, ее любая баба бы уже притаранила!
— Вить, отъебись!
— Здоровая! Метра три!
— Еще одна! О, бля! Держись!
— На хуй нам две?
— Отпустим!
— Сначала мы их прикончим! — внес ясность отец. — Акул никто не отпускает живыми. Верно я говорю, а, Василич? Ким, ты бы принес ствол, — сказал отец через пару минут ожесточенного мата.
Ким кивнул и бросился вниз.
— Какой ствол? — с трудом переводя дыхание, спросил Коля.
— У них на борту есть пистолет «макаров», как раз для того, чтобы стрелять акул, — спокойно объяснил отец.
Кореец быстро вернулся с «макаровым».
Виктор взял пистолет и встал к борту. Коле страшно захотелось зажать уши руками, но он не решился. Друзья отца стали бы смеяться над ним, и отец страшно бы разозлился.
— Ни одной не вижу, — сказал отец.
Напряженные тела блестели от пота. Все удилища были спущены немного ниже крайней отметки, и, казалось, они удерживаются одним только неукротимым желанием рыбаков, в чьих руках находились.
Вдруг отец крикнул:
— Сань! Ты почти взял свою. Я ее вижу!
— Отродье! — прохрипел, надсаживаясь, Саша. Его руки вспухли, он весь горел.
— А похожа на тебя! — пошутил кто-то.
— Да она уже на поверхности! — закричал отец. — У нее не хватит лески уйти на глубину. Готова, тварь!
— Я тоже готов! — рявкнул Саша. — Стреляй, блядь, в эту тварь!
Коля увидел блестящее, серое, торпедообразное тело в пяти-шести метрах от борта. Оно скользило по волнам, выставив наружу черный плавник. Какое-то мгновение оно оставалось совершенно неподвижным, а затем начало рваться, яростно метаться, пытаясь освободиться от крючка.
— Да она мне руки вырвет! — заорал Саша.
Несмотря на отчаянное сопротивление, рыба была подтянута ближе. Она принялась еще злее корчиться на крючке, готовая, в надежде вырваться, в клочки изорвать свою пасть, но всаживала металлический крючок все глубже. Во время этих метаний из воды высунулась ее гладкая зловещая голова, и на мгновение Коля разглядел сверкающие злобой глаза, наполненные каким-то внутренним бешеным огнем.
Отец выстрелил.
Кровь и куски мяса кругами разошлись по воде.
Вторая пуля вошла на пару сантиметров ниже первой.
Акула должна была быть уже мертва, но вместо этого как будто испытала новый прилив сил.
— Ты смотри, как, тварь, сопротивляется!
— Стреляй, Вить!
— Стреляй в голову!
— Целься в голову!
— Убей ее, на хуй, Вить!
— Убей, на хуй! Убей!
Пена, клокотавшая вокруг рыбы, стала розовой.
Отец дважды спустил курок. Большой пистолет прыгал у него в руках. Первый раз он промахнулся, зато второй выстрел достиг акульей головы.
Акула задергалась в конвульсиях, как будто хотела запрыгнуть на борт судна, и все на «Лилиане» изумленно воскликнули.
Она плюхнулась в воду и сдохла.
Через минуту Миша подвел свою добычу на расстояние выстрела с борта, и отец выстрелил еще раз. Теперь рука не подвела его, и он разом прикончил рыбину.
Морская пена стала пурпурной.
Ким бросился вперед с большим ножом и перерезал обе лески.
Саша и Миша сидели, обессилевшие, в своих креслах, испытывая удовлетворение от охоты и боль во всем теле одновременно.
В ту же секунду океан забурлил, как будто был чугунком над огромным костром. Вздыбленные плавники замелькали, заполнив все пространство вокруг «Лилианы», — десять, двадцать, сорок акул…
Они набросились на свою мертвую соплеменницу, терзая и раздирая на куски. Акулы кидались друг на друга, подскакивали вверх и снова бухались в воду, они дрались за каждый кусок в каком-то всепоглощающем первобытном безумии.
Отец разрядил пистолет в неистовствовавшую стаю. Должно быть, он убил еще кого-то, поскольку волнение возросло.
Коле страшно хотелось убраться подальше от этой бойни. Но он не мог. Что-то удерживало его.
— Один кореш, — задумчиво произнес Паша, — нашел в желудке акулы портсигар.
— А мне говорили — обручальное кольцо.
— Да ясный пень, вещи, которые не перевариваются, остаются у нее в брюхе.
— Пацаны, а может, нам вспороть ее и посмотреть, нет ли там чего интересненького?
— А что? Идея!
— Давайте вспорем ее прямо здесь, на палубе.
— Ты че? — кто-то хохотнул. — Разбогатеть собрался?
— Один хуй, будет чем заняться.
— Ты прав, какой-то хренов день…
— Кимыч, оснасти еще разок.
Они вновь принялись за водку и пиво.
Коля наблюдал.
Паша занял кресло и через две минуты получил наживку. К тому времени, когда он подвел акулу к борту, вакханалия самопожирания закончилась и стая ушла прочь. Но безумие на «Лилиане» только начиналось.
Отец вновь зарядил пистолет. Он перегнулся через борт и всадил две пули в огромную рыбину.
— Прям в башку!
— Мозги разлетелись!
— У нее мозгов, как у твоей жены!
— Давай, бля, поднимаем!
Водка и пиво.
Паша, как мог, подтянул лесу. Мертвая акула билась о борт судна.
— Охуели, да?! — орал из капитанской рубки Василич, и на секунду показалось, что он не одобряет творившегося. — Лебедка же есть! — Как оказалось, не только одобрял, но и стремился подсобить.
Впятером, с помощью двух багров, трех канатов и мощной лебедки они с трудом подняли акулу на уровень судна и провели над бортом. Но затем, потеряв контроль над лебедкой за секунду до того, как акула была бы спокойно опущена на палубу, они сбросили ее вниз. И вдруг она ожила — очевидно, пуля только ранила и оглушила, но не убила ее. Теперь она билась о палубу.
Все отскочили в разные стороны.
Саша схватил багор и изо всех сил швырнул его острым концом в акулью голову. Брызнула кровь. Жуткая пасть оскалилась, норовя схватить Сашу, но кто-то из мужчин рванул вперед и другим багром ударил ее со всего размаху в глаз, а третий багор полетел в одну из пулевых ран.
Кровь была повсюду.
Отец, не слушая Кима, который просил его не стрелять на палубе, громко крикнул, чтобы все отошли, и продырявил еще раз акульи мозги. Наконец она перестала метаться.
Все были страшно возбуждены, кричали и говорили одновременно. Стоя в луже крови, они перевернули акулу и вонзили ножи ей в брюхо. Белое мясо поддалось не сразу, но вскоре не выдержало, и из большого надреза потекла вонючая скользкая масса кишок и полупереваренной рыбы. Несколько человек, встав на колени, прощупывали всю эту мерзость в поисках мифического обручального кольца. Смеясь и отпуская шуточки. Время от времени они бросали друг в друга полные горсти акульих кишок.
Коля почувствовал, что какая-то сила толкнула его.
Он бросился бежать в сторону носа, поскользнулся на крови, зашатался, но все же устоял на ногах. Убежав достаточно далеко от веселящейся компании, он перекинулся через борт и часто задышал, чтобы не потерять сознание.
— Что случилось?
Сзади к нему подошел отец.
Он возвышался, как дикарь, весь в крови, со злобным взглядом, слипшиеся от крови волосы торчали в разные стороны.
— Ничего, — едва слышно ответил Коля.
— Что, мать твою, с тобой не так?
— Со мной все так. — Коля начал мелко сотрясаться.
— Ты почему делаешь из меня посмешище?
Коля не ответил. Отец вздохнул:
— Я иногда думаю, мой ли ты сын?
— Я твой сын, конечно твой.
Отец наклонился к Коле и стал изучать его лицо, как будто старался отыскать в нем черты какого-нибудь старого друга семьи или слесаря, приходившего в давние годы прочищать в квартирах унитазы.
От него несло перегаром.
Водка и пиво.
И запах крови.
— Ты никогда не станешь мужчиной, — сказал отец тихо, но очень резко.
— Я стану, — сказал Коля.
— Ты ведешь себя как пидор.
— Я не буду.
Отец помолчал:
— Ты способен взять себя в руки?
— Да.
— Вернешься со мной?
— Да. Пап, а можно мне выпить пива?
— Ты хочешь пива? — удивился отец, но было видно, что ему приятно. — Это уже на что-то похоже.
Не найдя ничего интересного в желудке акулы, они вывалили ее за борт.
