— Э-э-э… гм-м-м… — сказал я, пятясь. Корка оглянулся через плечо.
— Привет, Берти. Не уходи. Я почти закончил. Это всё, — сказал он, обращаясь к матроне, которая встала и положила ребёнка в стоявшую у стены коляску.
— Завтра в то же время, мистер Коркоран?
— Да, пожалуйста.
— До свидания.
— До свидания.
Корка стоял, провожая их взглядом, а потом повернулся ко мне и начал изливать душу. К счастью, он принял как само собой разумеющееся, что я обо всем осведомлён, и поэтому не поставил меня в неловкое положение.
— Это дядюшкина затея, — сообщил он. — Мюриэль пока ещё ничего не знает. Он хочет сделать ей сюрприз на день рождения. Няня делает вид, что уходит погулять с ребёнком, а на самом деле мчится в мастерскую. Если хочешь знать, что такое ирония судьбы, Берти, задумайся, в какое положение я попал. Наконец-то мне удалось получить первый в жизни заказ на портрет, а позирует мне это недоваренное яйцо всмятку в облике ребёнка, который дал мне коленом под одно место, захапав наследство! Каково! Каждый день я получаю мордой об стол, глядя на этого грудного уродца, лишившего меня всех надежд на будущее. Я не могу отказаться писать портрет, потому что тогда дядя перестанет выдавать мне пособие, но каждый раз, когда я поднимаю голову и вижу тупой детский взгляд, я испытываю смертные муки. Говорю тебе, Берти, в те минуты, когда он смотрит на меня как бы снисходительно, а затем отворачивается и срыгивает, словно я вызываю у него отвращение, мне стоит огромных усилий сдержаться и не дать газетчикам повода для сенсации. Иногда мне кажется, я так и вижу заголовки крупными буквами: «Многообещающий молодой художник проламывает ребёнку череп!».
Я молча потрепал его по плечу. Мои чувства были так сильны, что я не смог выразить их словами. После этого случая я довольно долго не был в мастерской, не желая показаться бесцеремонным. Кроме того, должен честно признаться, няня ребёнка вызывала во мне суеверный ужас. Слишком уж сильно она смахивала на тетю Агату. Даже взгляд у неё был такой же пронзительный и буравящий.
Но однажды утром Корка позвонил мне по телефону.
— Берти!
— Алло!
— Что ты делаешь сегодня днём?
— Ничего особенного.
— Ты не мог бы прийти ко мне в мастерскую?
— А в чём дело? Что-нибудь случилось?
— Я закончил портрет.
— Молодчага! Так держать!
— Да, — с сомнением в голосе сказал он. — Знаешь, Берти, что-то в нём не так, понимаешь? Мне трудно объяснить, но портрет… Дядя придет через полчаса, чтобы посмотреть на него, и — сам не знаю почему — я бы хотел, чтобы ты был рядом. Мне нужна твоя моральная поддержка!
Я начал понимать, что меня ждут большие неприятности. Все указывало на то, что без Дживза я не обойдусь.
— Ты думаешь, он взбеленится?
— Он может.
Я попытался представить себе взбеленившегося краснощёкого вышибалу, которого я видел в ресторане. Мне это с лёгкостью удалось. Я сказал в телефонную трубку твёрдым голосом:
— Я приду.
— Замечательно!
— Но только в том случае, если ты разрешишь мне привести с собой Дживза.
— Почему Дживза? При чем здесь Дживз? Кому нужен Дживз? Дживз — болван, предложивший этот дурацкий…
— Послушай, Корка, старина! Если ты думаешь, я встречусь с этим твоим дядей без Дживза, ты глубоко ошибаешься. Скорее я суну голову в пасть льва и укушу его за язык.
— Ох, ну ладно, — сказал Корка. Тон у него был недовольный, но тем не менее он согласился, поэтому я позвал Дживза и объяснил ему ситуацию.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.
* * *
Корка стоял у дверей и смотрел на свое произведение, выставив вперёд руку, словно боялся, что портрет может заехать ему по физиономии.
— Стой, где стоишь, Берти, — сказал он, не поворачивая головы. — А теперь говори честно, что ты о нём думаешь.
Свет из большого окна падал прямо на картину. Я уставился на неё. Затем подошёл ближе и снова уставился. Потом я вернулся на прежнее место, потому что отсюда она выглядела не такой страшной.
Некоторое время я колебался, потом осторожно сказал:
— Видишь ли, старина, я видел ребёнка всего один раз, да и то какое-то мгновенье, но… ведь он был уродливым ребёнком, правда?
— Таким, как на портрете?
Я вновь посмотрел на картину, и врождённая честность не позволила мне соврать.
— Я думаю, это просто невозможно, старина.
Бедняга Корка запустил пятерню в волосы с темпераментом истинного художника и застонал.
— Ты абсолютно прав, Берти. Где-то я дал промашку. Лично у меня сложилось такое впечатление, что, сам того не зная, я проделал то же, что и великий Саржен, писавший души своих натурщиков. Я посмотрел в суть явления и изобразил на холсте душу этого ребёнка.
— Но откуда у ребёнка в столь нежном возрасте такая душа? Я не понимаю, как он успел так низко опуститься всего за несколько месяцев. Что скажешь, Дживз?
— Совершенно верно, сэр.
— Он… оно смотрит с вожделением, ты не находишь?
— Ты тоже это заметил? — спросил Корка.
— По-моему, это невозможно не заметить.
— Я пытался придать лицу мальчика весёлое выражение. Не знаю почему, но он выглядит как спившийся бабник.
— Вот именно, старина. Такое ощущение, что он пустился в колоссальный загул и наслаждается каждой его минутой. Как тебе кажется, Дживз?
— Он определённо похож на пьяного, сэр.
Корка собрался что-то сказать, но в это время дверь распахнулась, и на пороге показался его дядя.
В течение примерно трёх секунд в мастерской царили радость и веселье. Старикан потряс мне руку, хлопнул Корку по спине, сказал, что сегодня выдался прекрасный денёк, и постучал себе по ноге тростью. Дживз на мгновение исчез и материализовался у стены, так что он его не заметил.
— Ну, Брюс, мой мальчик, наконец-то портрет готов. Ведь он готов, да? Принеси его скорее, я хочу на него посмотреть. Какой удивительный сюрприз я сделаю твоей тёте. Где же портрет? Я хочу…
А затем его желание внезапно исполнилось, и так как бедняга не был подготовлен, он покачнулся и чуть было не упал.
— У-у-у-у! — взвыл он, после чего примерно в течение минуты в комнате стояла мёртвая тишина. Честно говоря, такую неприятную тишину мне редко приходилось слышать.
— Это розыгрыш? — прогрохотал мистер Уорпл, и мне показалось, что в мастерской разорвалась бомба. Я подумал, что мне следует хоть как-то заступиться за несчастного Корку.
— Вам следует отойти немного подальше от картины, — посоветовал я.
— Вы абсолютно правы! — Он фыркнул. — Следует! Мне следует отойти от этой картины так далеко, чтобы я не смог разглядеть её в телескоп! — Он повернулся к Корке, как тигр в джунглях, учуявший запах свежего мяса. — И это… это… на это ты тратил своё время и мои деньги все эти годы? Художник! Я не позволил бы тебе покрасить мой дом! Я выдал тебе аванс за картину, думая, что ты человек компетентный, и эта… эта… пародия из юмористического журнала — всё, что ты написал? — Он резко повернулся к двери, рыча себе под нос. — Хватит! Если ты желаешь продолжать делать вид, что ты художник, только для того, чтобы оправдать собственную лень, это твоё личное дело! Но послушай, что я тебе скажу. Либо ты покончишь со своим идиотизмом, явишься ко мне в понедельник в контору и будешь работать, начав с самого низу и постепенно продвигаясь по службе, что тебе следовало сделать много лет назад, либо я не дам тебе больше ни одного цента… ни одного цента… ни одного… у-у-у-у!
Затем дверь захлопнулась, и Александр Уорпл нас покинул. Я выполз из своего личного бомбоубежища.
— Корка, старичок, — слабым голосом пробормотал я.
Корка стоял, уставившись на картину. Взгляд у него был тоскливый.
— Это конец, — с надрывом прошептал он.
— Что ты собираешься делать?
— Делать? Что я могу сделать? Мне не удастся писать картины, если у меня не будет денег на еду. Ты ведь слышал, что он сказал. Мне придётся идти в понедельник в его контору.
Я промолчал, не представляя, чем его можно утешить. Я прекрасно знал, как он относится к конторе и ко всему, что с ней было связано. Чувствовал я себя ужасно неловко. Как можно успокоить своего приятеля, если его только что приговорили к двадцати годам каторжных работ?
Затем мягкий, успокаивающий голос нарушил молчание.
— Если вы разрешите мне внести предложение, сэр!
Это был Дживз. Он отошёл от стены и внимательно разглядывал картину. Поверьте, я не смогу лучше выразить словами то впечатление, которое произвёл на меня Александр Уорпл, чем если просто скажу, что он заставил меня забыть о существовании Дживза.
— Я не помню, упоминал ли я когда-нибудь, сэр, о мистере Дигби Тистлтоне, в чьем услужении я одно время находился? Возможно, вы с ним знакомы? Он был финансистом. Сейчас его зовут лорд Бриджуорт. Больше всего на свете он любил повторять, что из любого положения есть выход. Впервые я услышал от него это выражение после неудачи, постигшей его с патентованным средством для удаления волос.
