– И если кто-нибудь очень-очень попросит, чтоб я сняла штанишки и занялась кое-чем, что ему тоже нравится делать, думаю, мне придется послушаться.
Моррис отчаянно зажмурился, но тут же спохватился и открыл глаза: они как раз выезжали на скоростное шоссе во Флоренцию. По телу заплясали теплые колючие мурашки. Но мерзкий привкус одолевал возбуждение. Стоит расслабиться и потерять бдительность, как Паола превратит его в свою сексуальную игрушку.
– Если малышка Мо остановится на минуточку, он тоже может делать, что я ему скажу. В конце концов, для чего еще телефон в машине?
– У меня назначена встреча с клиентом на пол-одиннадцатого, и я уже опаздываю.
– Ну давай же, Мо, sii dolce!..
– Но я правда не могу, veramente.
– Antipatico! – прошипела она. – Весь кайф мне поломал, засранец. Ну ничего, еще поплатишься. – Неясно было, обещание это или угроза.
– Паола?.. – Моррису сделалось совсем нехорошо. Неужто он боится?
– Dio, ты у меня допрыгаешься. Видит Бог! – Паола швырнула трубку.
Моррис вернул телефон на место и крепко стиснул руль обеими руками. Вот так, извольте радоваться: звонит человек своей жене, с которой они уже полгода как вместе. В который раз предлагает ей подойти к жизни с ответственностью, и что же? Она сперва кивает на умирающую мать, потом плачется на жлоба зятя и наконец предлагает заняться с ней на пару телефонным онанизмом. Тут поневоле расстроишься. – Некоторое время Моррис вел машину в понуром молчании.
Они въехали в оливково-бурую цветовую гамму Апеннин, волнистый пейзаж с маслинами и кипарисами. Лишь оголенные виноградники напоминали ряды корявых, перекрученных распятий на каменистых полях. Моррис старался получить удовольствие от поворотов, которые совершал с предписанной скоростью, сохраняя неизменную дистанцию между колесами и белой линией. Форбс как будто не спешил продолжить беседу, несмотря на всю важность момента, на котором она прервалась. Моррис по достоинству оценил паузу. Форбс – воспитанный, интеллигентный человек, он с пониманием относится к его минутной слабости. Как же прав был Моррис, порвав с компанией молодых бродяжек, отравлявшей ему первые годы в Вероне, уйдя от этих бездарных бывших хиппи и недоделанных художников с их показной общительностью и пустыми разглагольствованиями. Не говоря уже о том, что предводитель коммуны, янки Стэн, видел его вместе с Массиминой на римском вокзале Термини, когда Моррис забирал выкуп. Это просто опасно. Зато мудрость старшего поколения спасительна. Моррис подумал: случись встретиться с Форбсом раньше, когда он только приехал в Италию, или с самого начала водиться не с разными там Стэнами, а с такими, как Форбс, – тогда б не пришлось позапрошлым летом творить безумства. А еще лучше, если бы Форбс приходился ему отцом…
– Siste viator!
Они только что миновали знак сервиса. Возглас старика оборвал душеприятные размышления, но Моррис не обижался: непонятная латынь лестно напоминала ему о высших сферах.
– Что? – переспросил он. Моррис сроду не пытался притворяться в подобных ситуациях. Так ведут себя лишь люди, лишенные достоинства.
– Путник, задержись! – пояснил Форбс с просительной улыбкой. – Дух тверд, но немощна плоть.
Уже второй раз за какой-то час езды… Моррис подрулил к станции обслуживания и смотрел, как высокая худая фигура в сером удаляется в направлении «удобств». Все-таки джентльмен до мозга костей. Нет, друзья у него замечательные и планы отличные. Главное, что сердце не разбито вдребезги, а нервы придут в норму. Все будет хорошо.
Моррис опять было взялся за телефон, собираясь просить дорогую Мими подтвердить свой вчерашний знак чем-то более конкретным – показать, что она одобряет его намерения, но внимание отвлекла тень у машины.
– Vu cumpra?
Коренастый марокканец скалил зубы в окошко, которое Моррис имел неосторожность опустить. Дурной запах изо рта перебил и зимнюю свежесть воздуха, и даже бензиновые пары.
– Пакупаишь? Савсэм хароши видэокамэра, molto economico.
Моррис уставился на него.
– Савсэм дэшови, molto buono.
– Davvero? В самом деле? – Мысли завертелись с бешеной скоростью. Паола как-то говорила ему, что не прочь заняться видеосъемкой. А ведь этот человек не виноват, что общество вышвырнуло его на обочину, заставило ходить немытым и путаться с контрабандой. Одно время Моррис даже опасался, что подобная участь ждет его самого…
По лицу марокканца, книзу от уголка левого глаза, налитого кровью, тянулся длинный шрам.
– Quanto?
– Двэсты.
– Сто пятьдесят, – возразил Моррис. Он был к этому готов: ясное дело, эмигранты не желают, чтобы им бросали монетки из жалости.
– Двэсты.
– Нет, сто пятьдесят. – Игра забавляла. Появился Форбс; теперь он увидит, как Моррис умеет вести дела.
– Сто и восэмдэст, – ухмылка на корявом лице казалась приклеенной. Ничего, Моррису – не привыкать к вымученным улыбкам.
– Сто пятьдесят и по рукам.
Араб свирепо насупился. Все как положено. Форбс, неуклюже забравшись в машину, вопросительно приподнял сероватую бровь.
– Caveat emptor,[5] голубчик, – пробормотал он с натянутым смешком.
Но Моррис чувствовал себя в ударе:
– А я говорю, сто пятьдесят, и ни лиры больше.
Его вдруг осенила фантастическая идея: снять на видео подмигивающую фотографию Массимины. Интересно, могут ее канонизировать, если будут представлены неопровержимые доказательства чуда?
Марокканец наконец нехотя сдался.
– Окей, окей. Дэнги гатов. Станэшь вон там, у бэли фургон, – он ткнул пальцем в разбитый «фольксваген» за бензоколонкой, где какой-то малыш, похоже, пытался надуть пустую покрышку из воздуховода.
Моррис подъехал, держа бумажник наготове. Через пару минут они вновь были на автостраде; на заднем сиденье лежала коробка с видеокамерой. Настроение так поднялось от удачной сделки, что Моррис сумел объяснить Форбсу весь свой проект в двух словах, тщательно подбирая выражения. Во-первых, он хочет помочь другу, во-вторых, не дать Цыплаку Бобо ради барышей выжимать все соки из несчастных эмигрантов. Цивилизованный предприниматель обязан следовать гуманным, а не потогонным традициям.
Форбса его речь явно привела в замешательство, если не сказать – ошарашила.
– Поймите, Моррис, я не совсем то имел в виду, – с вытянувшимся лицом он полез в карман за трубкой. – Как вы знаете, я рассчитывал приглашать экскурсионные группы из английских колледжей, учить их азам итальянского языка, истории и культуры, чтобы приобретали познания, так сказать, наглядным путем. И, естественно, тем самым зарабатывать себе на жизнь. Общежитие для сезонных рабочих из Африки в мои планы не входило никоим образом.
Моррис не выносил табачного дыма в машине, но тут не стал возражать. Опыт учит, что у каждого свои недостатки. Две-три минуты он ехал молча, ожидая, пока его идея уляжется у Форбса в голове. Новых возражений не последовало; тогда с грубоватой прямотой честного бизнесмена, развившейся в нем за последние дни, Моррис приоткрыл карты. Чтобы партнер уразумел, что почем и кто заказывает музыку.
– Но для такой школы вам понадобится солидная стартовая сумма, ведь так?
– Res angusta domi,[6] – печально согласился старик.
– Простите?..
– Я хотел сказать, что принял к сведению вашу преамбулу.
Стало быть, начальный капитал как раз и можно получить от семьи Тревизанов. Положим, тысяч четыреста-пятьсот в месяц на аренду старой фермы где-нибудь поблизости плюс еще несколько миллионов на ремонт. Проблема в том, объяснил Моррис, что жадные Тревизаны не станут вкладывать такие деньги в дело Форбса ради него самого. Они непременно захотят иметь с этого что-то для себя, и чем скорей, тем лучше. Так у него возникла мысль временно приспособить это помещение для эмигрантов, которые будут разливать вино и паковать бутылки. Очень удачно вышло, что Форбс обратился к нему, как раз когда Цыплак Бобо загорелся идеей расширить производство и работать в ночную смену. Далее, если Форбс со своей стороны не откажется слегка подучить этих африканцев итальянскому и истории искусства (что Моррис, разумеется, будет оплачивать), он тем самым не только проявит милосердие, но и поможет сэкономить фонд зарплаты, коль скоро рабочим придется понять, что часть денег уходит на их же образование. «Возможно, правительство даже назначит нам за это какие-нибудь субсидии, и все останутся довольны».
А поскольку розлив вина – работа сезонная, то как только он закончится и рабочие уедут, Форбс сможет поселить в отремонтированном доме хоть школьников, хоть кого угодно, живи не хочу. Через пару лет он получит все, чего добивался: настоящую летнюю школу изящных искусств с полным пансионом.
– Надеюсь, там найдется несколько ставок для учителей, выбившихся в люди из одной среды со мной, – благодушно заметил Моррис. Старые долги нужно возвращать.
