— Предать тело земле, а потом перевезти — не преступление.
— Но может быть, и преступление, разве нет?
— Нет, если мы сможем это объяснить.
— Хорошо. Смотрите. Возьмите эту ручку и проведите ею по кости. Вы ясно ощутите кривизну. А кость должна быть прямой. И еще поперечные трещины, но пока мы оставим их в покое. Просто очередное доказательство.
— Доказательство чего?
— Кости искривляются, если их сжигают, когда они еще «свежие», то есть покрыты плотью. Если сжечь старый труп с иссохшей от времени плотью, состояние костей будет таким же, как у большинства скелетов, найденных в Бандаравеле. Но этот человек, которого пытались сжечь, умер только что. Или, хуже, его пытались сжечь живым.
Ей пришлось долго ждать, пока Сарат заговорит. В свежевыкрашенной комнате стояло четыре стола из кафетерия, на каждом лежало по скелету. Они прикрепили к телам ярлыки: ЖЕСТЯНЩИК, ПОРТНОЙ, СОЛДАТ, МОРЯК. Речь шла о Моряке. Они смотрели друг на друга через стол.
— Вы можете себе представить, сколько тел захоронено по всему острову? — наконец спросил он. Он ничего не отрицал.
— Это жертва убийства, Сарат.
— Убийства… Вы имеете в виду вообще убийство… или убийство политическое?
— Скелет был найден в священном историческом месте. Которое постоянно охраняется государством и полицией.
— Верно.
— И это свежий скелет, — твердо произнесла она. — Его похоронили от четырех до шести лет назад. Что он здесь делает?
— На острове тысячи тел, похороненных в двадцатом веке, Анил. Вы можете себе представить, сколько убийств…
— Но мы можем это доказать, разве вам не ясно? Мы можем проследить, как оно здесь оказалось. Мы нашли его там, куда имеют доступ только государственные служащие.
Пока она говорила, он постукивал ручкой по деревянному подлокотнику кресла.
— Мы можем сделать пыльцевой анализ и определить тип пыльцы, которая проникла в кости там, где они не затронуты огнем. Обуглились только руки и некоторые ребра. У вас есть экземпляр «Пыльцевых зерен» Вудхауза?
— Есть, у меня в кабинете, — тихо произнес он. — Нужно взять образцы почвы.
— Вы можете найти геолога-криминалиста?
— Нет, — ответил он. — Больше никого не будем привлекать.
После того как она отошла от скелета на четвертом столе, они перешептывались в темноте почти полчаса, и, тронув Сарата за плечо, она сказала: «Мне нужно вам что-то показать». — «Что?» — «Одну вещь. Послушайте…»
Накрыв Моряка пленкой, они закрепили ее скотчем.
— Запрем комнату, — сказал он. — Я обещал отвезти вас в тот храм. Лучше всего смотреть на него через час. Мы успеем услышать вечернего барабанщика.
Анил не понравился резкий переход к эстетике:
— Вы полагаете, здесь он будет в безопасности?
— Что вы собираетесь делать? Таскать его всюду с собой? Ни о чем не беспокойтесь. Он прекрасно здесь полежит.
— Этот…
— Оставьте его.
Она решила сказать об этом прямо сейчас. Немедленно.
— Видите ли, я, в сущности, не знаю, на чьей вы стороне. Можно ли вам доверять.
Он начал говорить, запнулся, потом медленно сказал:
— Что я, по-вашему, могу сделать?
— Вы можете сделать так, чтобы он исчез.
Очнувшись от своей неподвижности, он встал, направился к стене и включил три лампочки.
— Зачем мне это делать, Анил?
— У вас есть родственник в правительстве, разве нет?
— Да, у меня есть такой родственник, я вижусь с ним очень редко. Возможно, он сможет нам помочь.
— Возможно. Почему вы включили свет?
— Мне надо найти свою ручку. Вы что… подумали, что я кому-то подаю сигнал?
— Я не знаю ваших убеждений. Я знаю… я знаю, что у вас более сложный взгляд на истину, что говорить здесь правду небезопасно.
— Здесь все боятся, Анил. Это национальный недуг.
— Сейчас в земле повсюду лежат тела, это ваши слова… безымянные тела убитых. Я хочу сказать, люди даже не знают, сколько эти тела пролежали в земле — две недели или две сотни лет, все они прошли через огонь. Одни люди предают свои призраки забвению, другие нет. Сарат, мы можем что-то сделать…
— Вы в шести часах езды от Коломбо, а говорите шепотом… подумайте об этом.
— Сейчас я не хочу ехать в этот храм.
— Хорошо. И не нужно. Поеду я. Увидимся утром.
— Хорошо.
— Я выключу свет, — сказал он. «мы часто бываем преступниками в глазах земли не только потому, что совершили преступления, но потому, что знали, что они совершились». Эти слова были сказаны о человеке, навеки заточенном в тюрьму. «Человек в железной маске». Анил хотелось, чтобы старые друзья — отрывки из книг, голоса, которым она могла верить, утешили ее. «Здесь будет мертвецкая», — сказал Анжольрас. Кто такой Анжольрас? Кто-то из «Отверженных». Эта книга была так любима ею, так полна человеческими характерами, что ее хотелось взять с собой после смерти. Сейчас Анил работала вместе с человеком, который тщательно оберегал свою личную жизнь, никогда не раскрывался перед другими. Параноик — это человек, имеющий в своем распоряжении все факты, говорится в шутке. Возможно, здесь это единственная истина. В этой гостинице, близ Бандаравелы, с четырьмя скелетами. Вы в шести часах езды от Коломбо, а говорите шепотом… подумайте об этом.
Живя и учась за границей, в Европе и Северной Америке, Анил чувствовала свою полноценность. (Даже теперь у нее в голове хранились телефонные коды Денвера и Портленда.) Она привыкла к тому, что к источнику тайны почти всегда ведут ясно обозначенные пути. Что информацию всегда можно уточнить и действовать на ее основе. Но здесь, на этом острове, она поняла, что движется среди непонятных законов и царящего повсюду страха, пользуясь всего одним орудием — языком. С его помощью почти не за что было ухватиться. Истина балансировала где-то между молвой и местью. Слухи просачивались в каждую машину и каждую парикмахерскую. В этом мире ежедневный путь Сарата как профессионального археолога подразумевал министерские заказы и покровительство, многочасовое вежливое ожидание в приемных. Информация предавалась гласности с отступлениями и подтекстом — словно истина сама по себе, поданная без глупых выкрутасов, не представляла никакого интереса.
Она откинула пластиковую пленку, в которую был завернут Моряк. В процессе своей работы Анил превращала безымянные тела в представителей определенной расы, возраста и места, хотя ближе всего ее сердцу оставались найденные не так давно в Лаэтоли следы свиньи, гиены, носорога и птицы, странной группы, опознанной учеными в двадцатом веке. Почти четыре миллиона лет назад четыре не связанных друг с другом существа торопливо прошли по влажному слою вулканического пепла. Спасаясь от чего? Исторически более важными были другие обнаруженные по соседству следы — следы гоминида ростом около полутора метров (об этом свидетельствуют отпечатки пятки с сильной дугой). Но ей нравилось думать именно об этой четверке животных, покидавших Лаэтоли четыре миллиона лет назад.
Лучше всего описаны моменты истории, смыкавшиеся с экстремальными явлениями природы или цивилизации. Она это знала. Помпеи. Лаэтоли. Хиросима. Везувий, в дыме которого задохнулся бедняга Плиний, наблюдавший «беспокойное и буйное поведение» вулкана. В результате тектонических сдвигов и жестокого насилия случайно появлялись капсулы времени незначимых для истории жизней. Скелет собаки в Помпеях. Тень садовника в Хиросиме. Когда ты находишься в гуще событий, поняла она, человеческое насилие никак нельзя объяснить, пока не истечет необходимый период времени.
Теперь оно будет описано, помещено в женевский архив, но его смысл останется неясным. Анил привыкла верить, что смысл открывает человеку путь к избавлению от горя и страха. Но она видела, что люди, сокрушенные насилием, несущие на себе его след, утрачивают силу языка и способность к рассуждению. Это способ притупить свои чувства, последнее средство самозащиты. Они цепляются за узорчатый саронг, в котором спал в последний раз их исчезнувший родственник, — саронг, который в обычное время был бы превращен в половую тряпку, а ныне хранится как реликвия.
В задавленном страхом обществе скорбь притуплялась атмосферой неопределенности. Если отец протестовал против смерти сына, боялись, что убьют кого-нибудь другого из семьи. Если исчезали твои знакомые, то оставался шанс, что, если ты не станешь поднимать шум, они останутся в живых. Страна была поражена психозом. Смерть, утрата близких не получили «завершения», и их нельзя было оставить позади. Ночные облавы, похищения и убийства при свете дня продолжались годами. Приходилось надеяться лишь на то, что воюющие стороны уничтожат друг друга. От закона осталась только вера, что в конце концов людей, стоящих у власти, настигнет возмездие.
