Когда я был в Пансионате, я прочел книгу о зороастризме, первой монотеистической религии, проповедуемой Заратустрой — полагают, что он появился за тысячу лет до Рождества Христова. И я отправился к Дерьмовому Писателю и попросил рассказать о происхождении шахмат. Я хотел понять, появились они раньше зороастризма или позже.
Дерьмовый Писатель сидел за столом с Братьями Дюкон, и Дюкон с «Т» сказал, что шахматы, без сомнения, изобрели лесбиянки-феминистки.
— Потому что, — объяснил он, — это подозрительно, что Королева защищает Короля, а еще более подозрительно то, что она может пойти куда захочет, а он может сделать только один шаг!
Дюкон с «Д», казалось, соглашался со своим братом и сидел с идиотской улыбкой, конечно же, вызванной словом «лесбиянки».
— Что за глупцы… — Дерьмовый Писатель схватился за голову.
Он объяснил мне, что происхождение шахмат так же таинственно, как происхождение человека, и рассказал легенду о Сиссе бен Дахире.
Это самая древняя легенда о шахматах. Она повествует о том, как индийский мудрец по имени Сисса изобрел шахматы. Он придумал эту игру для короля, который хотел обмануть своего врага. Король пожелал отблагодарить мудреца и предложил ему самому выбрать вознаграждение. Мудрец ответил, что он хочет пшеницы: зернышко на первую клетку шахматной доски, две на вторую, четыре на третью, и так до конца, удваивая количество зерен на каждой клетке. Король счел это желание вполне скромным, посмеялся над Сиссой и согласился. И так разорил свое королевство, потому что на последнюю клетку надо было положить более девяти квинтиллионов зерен, всего же получалось ровно восемнадцать квинтильонов зерен — этой пшеницей можно засыпать всю территорию Франции слоем в один метр.
— Когда возникла эта легенда? — спросил я Дерьмового Писателя.
— Она появилась за две тысячи лет до пригвожденного бородача… — сказал он.
— Заратустра основал зороастризм спустя тысячу лет! — воскликнул я. — На территории современного Туркменистана. Недалеко от Индии! Возможно, Заратустра играл в шахматы! И он придумал Бога благодаря Задаче о ходе коня!
Дерьмовый Писатель снова схватился за голову, а затем поднялся:
— Пойду возьму маленькое светлое. Мне надо немного забыться…
Так говорил Дерьмовый Писатель.
Я остался с братьями Дюкон.
— Может, индийский мудрец был педиком-феминистом, — предложил Дюкон с «Т».
«Сегодня Задачу Бога я не решу», — подумал я.
Настоящее имя Хозяйки было Доминика. Но все звали ее просто Хозяйка.
Она была очень мила со мной, позволяла мне оставаться с ней на кухне бара, пока готовила, и часто кормила меня бесплатно.
С ней я мог говорить о чем угодно, и она рассказывала удивительные вещи. Например, в тот день, когда я сказал, что бросил учебу, потому что обнаружил, что есть люди, которые ненавидят тебя из-за твоего успеха, она мне объяснила: что бы ты ни делал, всегда найдутся люди, которые будут тебя ненавидеть. Она сказала, что невозможно сделать так, чтобы тебя любили все.
— Ведь были же люди, которые терпеть не могли мать Терезу! — заключила она.
Благодаря Хозяйке я понял следующее: нужно принять тот факт, что некоторые люди тебя не любят.
Хозяйка жалела, что я бросил медицину.
— Уверена, ты был бы хорошим врачом, — сказала она.
Я и не сомневался — я имею в виду, технически. Из-за истории с высоким уровнем интеллекта я чуть было не наделал глупостей, благо что для этих глупостей нужно время на учебу. Но пока я просто решил не быть успешным ни в чем.
В баре ошивались не только безработные. Приходили еще и Люди искусства. В особенности музыканты и художники.
Сабрина была молодой художницей. Она все время таскала с собой огроменную сумку для рисунков и коробку красок. В волосах, на шее и на запястьях она носила платки всех цветов.
Сабрина вворачивала слова «зад» и «задница» в каждую фразу.
Когда что-либо впечатляло Сабрину, она говорила: «У меня сейчас еще одна дыра в заду появится!» А когда что-то впечатляло ее сильнее, она говорила: «Две дыры!» Затем счет шел на «три дыры» и так далее.
Максимальное количество «дыр», которое я помню, было объявлено, когда Луи сказал, что высшая степень высшей степени — это немой, который говорил глухому, что за ними шпионит слепой.
— Восемнадцать дыр! — не сдержалась Сабрина.
Сабрина часто меня спрашивала: «И когда же мы сунем свои задницы в постель?»
По причинам, спрятанным в недоступных папках, секс меня не привлекал. Меня это ничуть не беспокоило, я говорил себе, что однажды его захочу — так же, как когда-то захотел выпить пива. И даже, возможно, полюблю его больше, чем пиво.
А пока я вежливо отказывался от приглашений. Незлопамятная Сабрина пожимала плечами и заговаривала о своем творчестве. В ее огромной сумке лежали десятки набросков, все на одну и ту же тему: с лицами спящих людей. Сабрина писала только спящих людей.
Между двумя «задницами» она объяснила мне, что люди «возвращаются к невинности», когда спят. Она находила это очень милым. «Даже такая задница, как Гитлер, наверное, был милым, когда дрых», — заявила она.
Сабрина хотела написать и меня. Она собиралась прийти ко мне и дождаться, пока я усну.
Но я не понимал, как можно уснуть в таких условиях.
— Я ни за что не усну, зная, что надо, чтобы я уснул, — объяснил я.
— Тогда пойдем ко мне, — предложила она с плотоядным видом. — Я займусь твоей маленькой задницей, а утром встану пораньше, чтобы тебя написать.
— Я подумаю, — ответил я.
В конце концов однажды вечером я выпил столько пива, что уснул, сидя на табурете и положив голову на стойку, и Сабрина-таки меня нарисовала.
Если конечная цель живых организмов — дать потомство и продолжить род, то наиболее удачный вид называется Hylesia Urticans, или пепельная бабочка. Ее жизнь длится три дня — и все это время она не питается, а только размножается. Она рождается, производит потомство, а затем умирает.
Люди тоже производят потомство, и очень успешно: ежегодно рождаются сто двадцать восемь миллионов представителей вида. Вот только если цель некоторых видов состоит исключительно в том, чтобы дать потомство, человек должен еще и питаться; этим, конечно, он не отличается от других животных, но ему также приходится работать, платить налоги, менять масло в автомобиле, ходить на ужин к родителям мужа или жены и заполнять формуляры.
Если конечная цель всех видов — дать потомство и продолжить род, человек — наименее удачный вид.
Я поделился своей теорией с Марко.
— Что?! — воскликнул он. — Они рождаются, все три дня только и делают, что заводят шашни, а потом подыхают?! Какая прекрасная жизнь!
Была бы их воля, некоторые мужчины предпочли бы родиться пепельными бабочками; и я не уверен, что обратное утверждение верно.
В гостинице «Уголек», в комнате ровно под моей, жил господин Анри, старик, обитавший там как минимум с XVIII века.
В день моего переезда господин Анри забарабанил в мою дверь, но не для того, чтобы сказать мне «добро пожаловать» и угостить шоколадным тортом.
Его тело казалось телом ребенка — маленькое и худое, а его череп испещряли кровеносные сосуды. На нем был домашний халат подозрительного голубого цвета — нечто среднее между небесно-голубым и грязно-голубым.
Он посмотрел на меня своими крошечными глазками старого серого цвета и открыл ввалившийся беззубый рот.
— Возможно, я стар, но не глух! — заявил он.
Я не нашелся что ответить.
— Вы, молодые, — добавил он так, будто молодые — это что-то отвратительное, — вы любите слушать радио на всю громкость, а мне нужен покой!
— У меня нет радио, — сказал я.
Он явно не ожидал такого ответа и с удивлением поглядел на меня.
— Очень хорошо, — удовлетворенно заключил он.
И ушел.
Господин Анри завел привычку приходить и барабанить в мою дверь по меньшей мере раз в неделю, чтобы попросить приглушить радио.
— У меня нет радио, — говорил я.
— А я слышал! Не приснилось же мне! Пусть я и старый, но с головой-то у меня все в порядке!
Он хотел самолично проверить мою комнату, и я впускал его. Якобы инспектируя мое жилище, он очень быстро осматривал все углы — он знал, что у меня нет радио, но делал вид, что ищет.
