Потея, я стал растягивать коробки по свежеотремонтированным комнатам булгарского бунгало. Накатившая слабость превратила все вокруг меня в старинное кино в которым был я всего лишь сторонним наблюдателем. Вот Иванова рвёт подряд все коробки в поиске пропавшей книги древних болгарских рецептов. Зачем она ей именно сейчас? Вот Макс и Женя деловито обмеривают рулеткой стол и проём лестницы на второй этаж и недобро качают головами: "Надо бы разбирать, хозяин, не пролезет ведь! Никак не пролезет, ваше высокобродь!"
Зная нашу способность тянуть время обращая его в бесконечность, Иванов лично набрасывается на стол с электрооверткой, как болгарский тореадор Живков.
Ангел Эдичка Лимонов иногда таскал в Нью Йорке мебель, подрабатывая наличмана к своему пособию. Таская мебель он сочинял роман. А потом дописал, притомился от мериканских реалий и поехал делать в России революшн. Мувинг и революция подходящая для писателя деятельность. А вообще, Лимонов прав - для тонкой души русского западника идеальное решение это построить Америку у себя дома. Очутившись на западе постигаешь, что и этот путь не идеален, постепенно становишься славянофилом до мозга костей и бежишь домой. А дома через полгода вспоминаешь о всех бестолковостях и сумасбродстве адептов домотканного славянофильства и хватаешься за голову.
Америка это не страна, а идея, вариант движения, религия. Но зачем нам копировать голливуд, если там до сих пор молятся на русского Станиславского? Может Макс и прав - ошибочны оба пути, потому что мы имеет дело не с плоскостью, а с чем то как минимум трехмерным? Крыша прям едет.
У грузовика подонка Никиты тоже едет крыша. Дождиком-сиэтлайт равномерно залило мягкое гамбсовское полукресло - фамильную гордость Ивановых. Я несу его нежно, чтоб не капало на зеркальные паркеты и не выдало конфуза. Иванов ловко вырывает полукресло, впрыгивает на него и тянется ручонками к антресоли. Из полукресла моментально исходят ниагары и индигирки мутной дождевой воды. Супруга Иванова в ужасе садится на пол, прикрыв рот авитаминозной сухонькой ладошкой.
Типсы однозначно накрылись. Макс и Женя понимают это, звереют и разносят кроватью свеженькой штукатурный угол лестницы. Этот мув нам никогда уже не вытянуть. А значит необходимость "шуршать на позитивчике" отпадает за ненадобностью. Маски сброшены, господа. Теперь надо сорваться отсюда быстрее, все устали, как дикие собаки пржевальского.
Я прорываюсь на мостик Ласточки, чтобы перехватить выданных Людмилой Ивановной котлеток неволяй по-днепропетровски. Но Макс не пускает меня - протокол. Надо обязательно присутствовать рядом с косноязычным молдованом Женей, пока он вручает клиентам счёт, а они кровью подписывают роковой контракт с Никитой.
На прощание Иванов сменяет гнев на милость, жмёт нам по очереди потных крабов и выдает каждому по пятьдесят таллеров.
"Спасибо, товарищи!" - добавляет он на чистейшем русском.
Хер их пойми этих клиентов - никогда наперёд не угадаешь, дадут типсов или кинут. И чего весь день на хреновом английском коммутировал, акцентом своим пловдивским хотел прихвастнуть?
Бывает ли Вам неловко в обществе детей? (Оксфордский тест способностей личности)
В Монтану мы соскользнули глубокой льдистой ночью. Так уходят в пучину подлодки Северного флота. Омнибус отчуждал непропорциональную, ромбообразную тень. Долгий день в Вайоминге был наполнен бескрайней степью, отдаленной горной грядой и стадами сытых по-своему счастливых коров. Вайоминг был бы очень похож на северный Казахстан, если б только иногда наш коуч не обгоняли суровые люди в стетсоновских шляпах. Они галопом гнали усталые пикапы . На остановках, у стандартных макдональдсовых драйвапов, из пикапов лилось слезное банджо.
В Монтане было еще холоднее, чем в Колорадо. Окурки примерзали к вылизанному бетону, скалистый ветер больно сёк по ушам. На улице как под водой нельзя было находится дольше пары минут.
На свежеотстроенной станции предстояло провести семь часов. Омнибус продойдёт только ранним утром. Нет ничего нуднее, чем отстать от маршрута и переть оставшийся путь на перекладных.
В уголке зала ожидания и медитации смастерили небольшую игротеку для мелких. Пол там застлан толстым паласом с весёлыми буквами вражеского алфавита. На буквах расположилась застиранная джинсовая молодь с моего рейса. А и Б сидели на траве. Трое вьюношей и две чики. Лет по шестнадцать-семнадцать. Один даже скейтборд с собой волочёт. Общаются не отрывая глаз от фейсбухов. Спортивные рюкзачки пропахли нелегальными здесь денверскими сувенирами. Я с удовольствием вытягиваюсь на литерном паласе. В автобусе ноги вытянуть сложно и часто просыпаешься от того что скрипят колени.
Я не педофайл. Мне нравится тусить среди молодых. Говорят, старики всегда так делают - облучаются энергией бесцельно расточаемой юностью. В душе мне уже стукнуло сто семьдесят пять лет и я с удивлением гадаю чому до сих пор жив.
Поспать на удобном коврике не удается - через пятнадцать минут нас изгоняет злой на себя и весь мир станционный смотритель. Его аргумент о том что мы уже не дети более чем спорный. Если отследить временную линию событий моей жизни сложно признать меня ответственным членом общества. В душе я твёрдо верю, что никто из членов общества сам не знает, что же такое "взрослый" и в какой момент жизни человек переходит через мембрану апгрейда. Среди нас немало тех, кто мечтал бы прожить жизнь не принимая ее всерьёз.
Поделюсь открытием - те кому это удалось и становятся служебными ангелами.
***
Детишки уходят в ночь тратить дыхание на косого из эксклюзивной денверской коллекции. Они возвращаются и садятся прямо на бетонный пол вокзала. До утра я слушаю их наивный трёп.
Иногда сам делаю круг прочесывая территорию на предмет свежих бычков. Городишко прилипший к вокзалу малёхонький, однолашдный. В застывших неровными сотами домишках, тоскливым воем выворачивает душу собака.
Когда мимо моего дома проезжала включив сирены карета скорой, одна из собак присаживалась на хвост и задрав голову начинала выть, подражая сирене и выдавая безупречный музыкальный слух. Иногда ей вторили двое других. У собак, как и у людей - музыкальный слух развит далеко ни у всех. Тоскливая немного фальшивая собачья фуга родного дома. Неоднократно в прошлых жизнях я тоже был собакой и иногда выл на луну. Те кому удалось догнать от чего собаки воют на луну, постигают самую суть спирали реинкарнаций и становятся служебными ангелами.
***
Проходя мимо загончика станционного смотрителя, я вижу неровную пирамиду сумок, которую венчает мой кандагарский рюкзак. Даю робкую слабину:
- Скажите, а мне самому надо забрать сумку в следующий автобус или это сделаете Вы?
- Грейхаунд о тебе позаботится, бадди!
Станционный смотритель зябко кутается в тонкую шинель с профилью гончьих псов в петлице. Он похож на Акакия Акакиевича Гоголя.
***
К утру станция заметно наполняется адептами загонов на серых собаках. Они подтягиваются с холодных льдистых улиц. Отогревшись, некоторые из адептов быстро портятся и начинают вонять. Следующий отрезок пробега пойдет в забитом под завязку тарантасе.
Вместе с малолетними наркотрафикантами, я проталкиваюсь в глубь омнибуса. Салон новенький, с кучей экранчиков для цифрового кинема. Экранчики вразнобой показывают, где находятся аварийные выходы и как следует пристёгивать ремни. Между экранчиками небольшой временной лаг, и кажется, будто они спорят друг с дружкой. Спорят, по очереди утверждая одну и ту же вещь. Если вы научитесь наблюдать за спорящими людьми, вы убедитесь, что именно этак зачастую и происходит. Люди повторяют одну и ту же истину разными словами,не слышат друг друга, и, порой готовы убить оппонента, который твердит практически то же самое.
Свободных мест в салоне совсем не осталось. В автобусе материализуется станционный смотритель:
- Граждане, этуш чей черный рюкзак остался там на полу? Что-то мне подсказывает, что он с вашего рейса, хе-хе-хе!
Я помню его тёплые слова о заботливом грейхаунде и верю - мой боевой напарник уже вложили в автобусное подбрюшье.
Модели нового поколения отрываются от фейсбуха и вайвай:
- Йо-о, ну погоняй же уже лошадок, джеро-о-м!
Я привязался к молодым за ночь как к родным и сам сбросил десяток лет:
- Давай-давай, от винта, джером, наяривай уже сердешнай!
Оказали бы Вы помощь попутчику, нежели предоставили бы это официальным лицам?(Оксфордский тест способностей личности)
Монтана. Хвойный лес, серые оскалы скал, студёные чёрные речки, режущий глаза белый снег. Джером уже пару раз вытаскивал свою неповоротливую задницу на свет божий и обматывал цепями задние колеса повозки. Снег на перевале идёт ровной белой гардиной.
Следующий на очереди штат - Вашингтон. На флаге Вашингтона реет портрет доллара - Веселый Джорджер. Сам флаг зеленый, как знамя ислама. Я пересеку Монтану и большую часть Вашингтона, и совсем скоро серые собаки приволокут мои нарты в невиданный доселе град Сиэтл.
