Вера захлопнула мониторчик, выдернула провода и воровато сунула крохотную камеру в ящик стола. Оглянулась на дверь. Вроде, все тихо…
…А в "черном кабинете" уже шел очередной прием: правда, Петрушин за своим столом чувствовал себя как-то не вполне уютно: все менял позы, /устраивался/, - словно чуял, что в кресле посидел кто-то посторонний.
В креслах посетительских сидели мужчина и женщина. Докладывала женщина:
– …И дальше несколько программ на те категории, на которые мы особенно хотели бы обратить внимание с привлечением президентских структур, правительственных программ: это инвалиды, которых у нас девять миллионов все-таки. Если с каждым инвалидом по два участника придут - это двадцать семь миллионов. Поэтому мы с ними договорились - они были у меня, и слепые, и глухие, - договорились сотрудничать…
Крошка Цахес, осторожно, на малую щелочку приотворив дверь, слушал из комнаты отдыха.
– …Скажем, Совет при Президенте по делам инвалидов сделал бы для них какую-то программу, взять их кандидатов, этих кандидатов показать, что они будут заботиться об этих категориях людей, поддерживать и их структуры, и наши. Договорились с социальным советом при премьере… попробовать здесь найти еще какие-то ключевые позиции с тем, чтобы можно было эту тему особенно… поехать порассказать. Такая программа, мне кажется, должна быть. Должна быть и программа наук с теми же основами. Эта та многомиллионная армия озверелых наукой людей, которых, может быть, надо попытаться или расколоть, или по крайней мере…
Дверь из комнаты отдыха отворилась и на пороге появился Крошка Цахес:
– И слепые хороши, и глухие… И даже ученые. Но на выборах можно победить только одним способом: пообещать уничтожить врага, который мешает нам всем жить хорошо. Чеченца. Поклясться уничтожить их всех до одного! Отлавливать и в горах, и в лесах, и в сараях, и в квартирах. И в Грозном, и в Москве, и в Питере… Вот тогда весь электорат будет ваш! Весь народ превратится в слепых и глухих!
При появлении Крошки Цахеса у Петрушина даже челюсть отвисла:
– Вы… вы… вы как здесь оказались?
– Я? - переспросил Уткин. - Я - зашел. Мне было назначено, насчет встречи Алексей Алексеевича с Борис Николаичем. В приемной никого не было…
– А там, там вы что делали? - кивнул не пришедший в себя Первушин на дверь комнаты отдыха.
– Там? Вас искал… Ванну потом принял. С дороги…
– Долго однако искал…
– Ну у вас же тут секретов особых не было… А если были - сами и виноваты. Лучше охранять надо.
Петрушин набрал двузначный номер.
– Алексей Дмитриевич! Если свободен - загляни ко мне на минутку. Тут какой-то странный человек в кабинет проник.
Странный человек странно улыбнулся и плюхнулся в свободное кресло:
– Только не надо меня запугивать, договорились?..
…У Василькина дома крутился видеомагнитофон:
– …Если с каждым инвалидом по два участника придут - это двадцать семь миллионов. Поэтому мы с ними договорились - они были у меня, и слепые, и глухие, - договорились сотрудничать…
– М-да… слепые и глухие, - протянул Василькин, остановив демонстрацию пленки стоп-кадром. - /Слепые и глухие/. Как раз то, о чем мы с тобой говорили, помнишь, в машине?
Вера кивнула.
– Качество, конечно, не ахти, но если набрать материалов побольше и правильно их смонтировать… Как там у тебя, в Кремле, проблем нет?
Вера пожала плечами.
– Косячков что-то слишком уж пристально ко мне присматривается…
– Сам Косячков? Пристает, что ли?
– Да нет… по-другому присматривается. Словно для какого спецзадания собирается готовить.
Василькин замер, задумался. Повисла достаточно долгая пауза.
– Может, кофе сварить? - предложила Вера.
– Постой! Очень мне хочется одну… легенду рассказать. Ну, то есть… историю. Я сам даже в ней участвовал, в семьдесят девятом. Нет, все же скорее - легенду. Я был тогда по службе в одном мелком городишке, в длительной командировке. Там на центральной площади стояла старая колокольня… А, может, и сейчас стоит. А в одном из ЖЭКов, плотником, служил человек по фамилии Симаков, ветеран войны, которому как раз подходил пенсионный срок. И вот однажды он записался на прием к первому секретарю Горкома и в нужное время заявился туда при всем параде, с полной выкладкой орденов. И сказал…
…голос Василькина уходит за кадр, а на экране, в сепии, идет
второе черно-белое отступление
…На старом, подштопанном, но чистеньком пиджаке плотника Симакова в два ряда выстроились награды, среди которых были и два ордена Славы.
– Так что, Сергей Кузьмич, вышло мне время на пензию. Я думаю, если б вы положили мне… ну, рублей пятьсот, для достойной старости… да участок земли выделили, соток пять… дачку там сооружу, огородик… будем со страной в расчете и никаких обид друг на друга держать не станем…
– Ты чего? - покрутил первый секретарь пальцем у виска. - Ты знаешь, какая зарплата /у меня/? Сто семьдесят. Со всеми премиями! Ну, еще полтинник в конверте - но это секрет. А у председателя горисполкома?.. По пятьсот у нас, может, одни министры получают.
– Это мне без разницы. Соглашаетесь - значит, зарплата нормальная. А мне надо рублей хотя бы пятьсот…
– Ладно, иди, не смеши… И вообще, я в ЖЭКе справлялся, - на пенсию тебя никто не гонит. Работай пока работается…
– На пензию я сам ухожу, - сказал Симаков. - Но вы все ж зря, я вам честное предложение сделал. Разумное. Справедливое
– Ладно, иди, иди. Пока я психовозку не вызвал…
Закадровый голос Василькина:
– …Когда за окном только начало светать, Симаков осторожно, чтоб не разбудить взрослую дочку, поднялся с постели, прошел на кухню, собрал поесть…
…Симаков развернул тряпицу с буханкой хлеба, отхватил ножом половину, снял с подоконника, где они дозревали, три помидора, отрезал от куска сала пальца на три, в спичечный коробок сыпанул соли, все это уложил в аккуратный холщовый мешочек. Оставил мешочек у подножья лестницы, а сам полез на чердак, прихватив из сундучка простыню. Взобрался, зажег огарок свечи; извернувшись, извлек из-за балки длинный сверток. Развернул. В свечном свете замерцал жирным слоем оружейной смазки как новенький ППШ времен войны. Симаков разорвал простыню на несколько кусков и тщательно протер оружие. Потом из другого закута извлек тоже аккуратно завернутые магазины. Спустился вниз, упрятал вооружение в сумку, туда же сунул еду и по едва различимому в свете сереющего неба городку пошел к центральной площади, к колокольне.
Оторвал две доски, забивавшие крестом вход, зашел внутрь и с помощью подручных материалов забаррикадировал дверцу намертво. А сам стал подниматься наверх, в звонницу…
Закадровый голос Василькина:
– Как позже, на следствии, выяснилось, в начале сорок пятого, в Чехии, Симаков с автоматом в одиночку часа четыре сдерживал целую немецкую роту. Вот так же, с колокольни. За это вторую "Славу" и получил…
…Удобно расположившись в звоннице: разложив на тряпице нехитрый завтрак, а магазины с патронами - под рукой, на сумке, Симаков взял автомат в руки, зарядил, снял с предохранителя и принялся ждать.
Вставало солнце, косо освещая запущенные здания старого российского городка: торговые ряды за аркадами, двухэтажные беленые каменные дома…
…Через некоторое время появился первый прохожий.
Симаков перекрестился: "С Богом!", приложился к оружию и сделал выстрел. Прохожий споткнулся и упал. Никто пока этого не видел и не слышал. Спустя время, на площадь выбежала собака, подошла к телу, понюхала и, запрокинув голову, принялась выть.
Еще чуть погодя на площадь выплыла женщина. Симаков вскинул автомат, но тут же и опустил:
– Все виноваты! - Но бабы… бабы - они, конечно, тоже, ну да ладно. Бабам - рожать. А так - все!
Баба заголосила, разобравшись, что на площади лежит не пьяный, а мертвый. На голос появилось двое мужчин. Симаков приложился к оружию и сделал два точных выстрела. Сейчас на площади лежало уже трое. Баба со всех ног бросилась прочь, петляя по-заячьи.
– Да не трону я тебя, дура! Не трону.
Спустя время из-за угла высунулся человек в милицейской форме. Симаков прицелился и нажал на спуск. Пуля щелкнула по старой кирпичной кладке, обрызгав милиционера красной острой пылью. Тот тут же и скрылся за углом.
А спустя еще небольшое время на площадь опасливо выехал милицейский ГАЗик. Симаков дождался, пока тот заберется достаточно далеко, и пробил одно колесо, второе, третье. ГАЗик завертелся на месте, после чего застыл, как уткнулся в невидимую преграду.
Из приоткрытого окна высунулся раструб мегафона:
– Эй, на колокольне! Что за хулиганство?
Симаков тщательно прицелился и разнес раструб.
– Хулиганство! - передразнил под нос.
Укрываясь за машину, один из милиционеров попытался выбраться, но Симаков достал его точным попаданием. Тел на площади прибавилось…
