— А в смысле…
— Не пробовал, не тянет. Но подозреваю, что она даже когда трахается, думает: как я потом всё это пронзительно опишу!
— Ужас…
— Н-да… Хотелось бы нашей весталке быть тем, что она пишет, да вот не дано…
— Чего это мне не дано?
— Тебе, Лялечка, всё дано! Это одной знакомой нашей — не всё. Мы вот вспоминаем, чужому горю сочувствуем…
— Сочувствие — это хорошо. Я ей тоже сочувствую. Так и скажите: Лялечка тебе состраждет, будет чего не дано — приходи кофеек пить, может сыщем и сами возьмем, хоша и не дадено…
— Так и скажем!
— Мне ведь тоже не всё дано — а я вот как огурчик! Так ей и передайте — типа радуйся, что вообще хоть что-то дано! Жадность нас губит…
— Так и передадим!
— Вот и чудненько. Вы её не обижайте, знакомую вашу… Женщина ведь не сосуд греха — она просто сосуд: чего нальешь, то и пьешь… Вчерась мне снился эротический сон. Я рожала — а ты, ангелочек, принимал у меня роды… Очень было эротично!
— А кто родился — мальчик, девочка?
— Ганс Христиан Андерсен, представляешь? Я глянула — и прямо обалдела! Страшненький такой, сморщенный — а уже Ганс Христиан… Стихи вот мне написал скрюченной ручонкой, прямо на пеленках так и написал…
Прошелестел идеал
Ангельскими крылами…
Под ноги взгляд упал —
Не оторвать — пропал!
На руки взял кота,
Под руку — том ума…
Усиками крота
Пощекотала тьма.
Не был ли был ли здесь?
Тут ли порол муру?
Трудно лелеять спесь —
Мертвый почти к утру…
Прошелестел — пропал.
Даже не помню слов.
Градусами углов
В острие закопал…
Ведаешь ты язык —
И не один, увы!
Лепет мой безъязык,
Как поцелуй пиалы.
— А я животных не люблю! Я с ними сосуществую, пока не оборзеют. Я лучше пьянице нищему подам, чем избалованной киске буду «Вискас» покупать. Не хочешь супчику — ну и отвали! Они о братьях меньших заботятся — а рядом старшие братья нефиг делать загибаются! «Мы ответственны за тех, кого мы приручили!» Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Каждый день миллионы народу друг дружку приручают и не ответственны ни хрена! В Африке блин дети голодают!
— Я понял: это стори про фальшивый гуманизм…
— Про безопасный. Заботиться о животных — безопасно, это верняк голимый, понимаешь?
— Слушай, а чего ты такой умный, а? Я тебя прямо боюсь…
— Я тебя — тоже.
— За это надо выпить, это не каждый день!
— И ничего не пошло! Любовь и острые кости между ними — это же античная трагедия прямо! У людей горе — люди в полном перпендикуляре! А вы над чужой бедой насмехаетеся… Им так одиноко и страшно… Это как Тристан и Изольда — и острый меч со всех сторон! Их души рвутся друг к другу — а несуразные тела торчат препоной, как носы при поцелуе! Боже, спаси их! Округли их углы! Они же наверное все глаза там выплакали…
— Кто дал Ляльке водки, гады? Ей уже всех жалко!
— Клевета! Некоторых мне жалко только после их смерти. Вовчик, это я про тебя говорю.
— За что?
— А чтобы не щипался — у меня что, задница безразмерная? Всего ничего задницы осталося: один отщипнет, другой… А на чем сидеть, а?
— Ты пытаешься убежать от реальности — но это не выход. Она всегда догоняет.
— Вот пусть и догоняет меня всегда — чтобы жизнь сахаром не казалась. А то расслабилась, понимаешь, эта офигенная реальность!
— Слушай, ну я серьезно! Ну разочек, ну я прошу: ты что, вправду была замужем?
— Ой, ну ты меня достал… Ну хорошо. Эксклюзив. Только для тебя. Узнаю, что проболтался — задушу. У тебя силушки воли-то хватит не трепаться?
— Да нахрен мне нужно о тебе трепаться! Ну не томи — ну хоть словечко правды, а?
— Значится так… Строго между нами… Я никогда не была замужем. С мужиками я спала два раза — ну для детей, понимаешь? Представляешь, какая я несчастная с физиологической точки зрения? Вот так-то, дружище… Как ты думаешь, сколько мне лет? Да не кочевряжься, я не обижусь!
— Ты говорила, что тридцать восемь…
— Это я говорила. Ты мой паспорт видел? Правильно, не видел. Мы тут все интеллигентные и в паспорта не смотрим. Строго эксклюзив: весной мне стукнуло сорок пять. Прикинь? Представляешь, как мне хуёво? Хоть в петлю…
— Господи, Лялька…
— Вот именно. Понял теперь, почему я такая злая?
— Да, прояснилось…
— Гулять так гулять! Надоело, знаешь, носить все это в себе и героя изображать… Слушай дальше. Когда мне было три годика, меня изнасиловала банда негодяев. Врачи полгода боролись за мою жизнь, собрали буквально по кусочкам, я потом до десяти лет — всё по больницам да по больницам…
— Боже…
— Пять суицидов — не хило? Вот ты меня голую не видел — а я ведь вся из кусков буквально. Понял теперь, почему я всегда или в брюках, или в юбке до пяток?
— А я думал это от комплекса неполноценности…
Это не комплекс — это неполноценность в натуре. Боже..
— А ты говоришь… Прикидываешь, чего мне стоило этого придурка не уделать, когда он меня за жопу стал щипать?
— Да… А я еще подумал — чего ты как бешеная на него накинулась?
— Я не могу, когда до меня дотрагиваются, малыш. Пока не трогают — всё хорошо. Но лучше не трогать. Могу и убить случайно — нервишки-то не железные…
— Какой ужас, Лялечка…
— Понял теперь, почему я на пляже тогда загорать не стала?
— Я думал у тебя месячные…
— Хрена тебе месячные! Я с трех лет не загораю. Воздушные ванны принимаю только в глухом лесу. Когда, конечно, комаров не очень много. Вот такая, золотко, у меня жизнь — прямо какая-то судьба человека…
— Да, мало не покажется…
— И вот поэтому я выбрала литературу. За бумагой не видать.
— Когда я слышу, что мужик ходит на какие-то психологически курсы, где его счастью учат, я просто же обалдеваю! Прикинь, их там учат потрясным словам: «Это его проблемы!» Скажем, нагадил кому на кумпол, человек там возмущается, дерьмо с лысины утирая, а ты ему легко так, непосредственно, с доброй улыбкой: «Мужик, это твои проблемы!» Нет, я просто тащусь… Они хотят избавиться от своих проблем — так они их на других кладут! Гениальная система оздоровления! Как язычники — переносят свои болячки на невинных зверюшков… Вот паскуды!
— Никого не люблю, не хочу любить и не буду! Чуть расслабишься — и опять в дерьме. Чувствую: вот-вот накатит. И сразу — превентивные меры: пусть она знает, какое я говно! У меня и на дверях написано: «Здесь живет говно».
— И что?
— Не верят! А зря… Почему, почему правде никто не верит?
— А потому что неправдоподобная…
— Слушай, ну ты наивный как младенец! Лучше напиши «Здесь живет хороший парень» — и никаких проблем! Ты что, вчера родился? Женщины как раз говно-то и любят! Лялечка, пардон…
— Зачем пардон! Ты же знаешь — я от тебя без ума…
— Они не дают ни одной ноты сфальшивить, ничего не прощают, ни единого неверного шага! У меня уже нервное истощение, жестокость зверская всё это искусство в гробу я его видел!
— Спокойно, спокойно, мы тебе прощаем — и даже не одну ноту. Ну хочешь — сразу три? Нет, не будем мелочиться — пять!
— Спасибо, спасибо, матерый ты мой…
— Ну так мы же не звери!
— Все люди — хорошие.
— Если все хорошие, чего Бог-то распинался? Чтобы хорошим праздник жизни испортить?
— Говорить о Боге нетрезво, неинтеллигентно… спасибочки, у меня еще есть… и дико старит.
— А я вообще атеист!
— Ну ты крут!
— Знала бы, куманек, что ты такой, порты бы надела… Комары всю жопу искусали!
— А я вот хочу спросить — что такое дзен?
— Кто, кто привел сюда это невинное создание?
— Это когда ты как шар и ничего не хочешь.
— А я не хочу ничего не хотеть — я много чего хочу!
— Ну и хоти себе, дитятко, на здоровье — никто ж не заставляет!
— И что, эти дзеновы монахи — совсем-совсем не трахаются?
— Еще как! Но тайком.
— Вот и ладненько! Всё бледнеет перед любовью…
— Мне дико было смешно — прямо не могу молчать! И я послала тоже объявление, примерно такое: некрасивая бедная советская женщина с вредными привычками и жилищными проблемами, многодетная мать, плохая хозяйка с врожденным отвращением к работе на садовом участке, не нежная и не ласковая, придирчивая, ревнивая и до жути меркантильная, ищет очень богатого мужа, девственника не старше двадцати лет с фигурой Аполлона, машиной, виллой в Испании или Франции /Флориду не предлагать — там негров слишком много/, без детей и других вредных привычек. И что ты думаешь? Они это напечатали! Это был мой первый скромный вклад в мировую литературу…
— И звонили?
— Не то слово! Все питерские психи сочли за честь отметиться. Две недели без продыху на телефоне, мрак… Пара придурков даже обещались убить.
