– Эй, а вы кто Анне-то будете? – крикнула вдруг ему тётка вдогонку.
Владлен Петрович не выдержал и побежал к спасительной дырке, высоко задирая ноги и увязая в глубоком снегу.
Машину он всё же продал.
Прямо так – с помятым капотом, искорёженным бампером, разбитыми фарами. Продал, не торгуясь, первому, кто откликнулся на объявление в газете.
Жене он не стал ничего объяснять, хотя она и приставала со слезливыми расспросами.
Олечку он в школе больше не видел, её и вправду забрали в интернат.
Жизнь потекла привычно и монотонно, наполненная повседневными заботами и делами – та самая жизнь, в которой выживает сильнейший.
Только Владлена Петровича стали мучить ужасные головные боли.
Голова начинала болеть с утра, болела весь день, а к вечеру ломота в висках становилась невыносимой. Затихала боль только во сне и, то, если жена делала на ночь массаж.
«Сходить, что ли, в церковь, покаяться? – тоскливо подумал как-то Косоротов, но тут же спросил себя: – А в чём?! В чём покаяться-то?! Что я такого сделал?! Все брали, берут и брать будут! Потому и несут, потому и дают, что все вокруг знают, что все берут! Приди она в другую школу посреди учебного года, тоже бы намекнули – плати! И заплатила бы, и кольцо продала, и под трамвай точно так же бы бросилась, потому что больная была мамаша! На всю голову больная!»
В церковь он всё же сходил.
Постоял перед ликом Николая Чудотворца, помолился, как умел.
Но головные боли только усилились. Теперь голова болела даже во сне и никакой массаж, никакие таблетки не помогали.
Невропатолог ничего толкового не сказал.
– Это у вас нервное. Так называемая «боль напряжения», – заявил врач и выписал «Новопассит».
Владлен Петрович его даже покупать не стал.
«А вдруг у меня рак?!» – подумал он, проснувшись однажды утром, и эта мысль панически испугала его.
Впервые в жизни он понял, что тоже может оказаться в рядах не тех, кто «сильнейший».
Жена смотрела на него тревожно и жалостливо. Она уже давно не пыталась его ни о чём расспросить.
И тогда он решил лечиться сам.
Как умел, как понимал, и как чувствовал.
Кольцо он нашёл в магазине, который принимал от народа ювелирные изделия на реализацию. Оно стоило вовсе не тридцать тысяч, а все восемьдесят, но у Косоротова были деньги – остались от продажи машины. Владлен Петрович купил кольцо и положил его в чёрную кожаную шкатулку. Шкатулка осталась от дочери и носила название «под золото-бриллианты». Дочь давно выросла, жила в другом городе, а шкатулку оставила у родителей, как «очень маловместительную».
Косоротов задействовал все свои связи, чтобы найти, в какой интернат определили Олечку. А ещё он задействовал весь свой авторитет, чтобы добиться – нет, не усыновления, всего лишь опеки над осиротевшим ребёнком. Он ничего не сказал об этом Зое, потому что её мнение всё равно ничего бы не изменило.
Холодным, промозглым вечером он приехал на такси в интернат и забрал из казённых стен худющую, бледную девочку с нереально большими глазами.
– Пойдёшь ко мне жить? – сурово спросил её Косоротов, обматывая тонкую шейку розовым длинным шарфом, который купил на рынке.
– Не знаю, – пожал плечами ребёнок. – Мне и здесь хорошо.
– Здесь тебе плохо, – отрезал Владлен Петрович и, зачем-то взяв её на руки, понёс в машину.
Голова разрывалась от боли.
«А вдруг я умру? – подумал он, усаживая Олечку на заднее сиденье такси. – Вдруг умру, и девчонка опять осиротеет?!»
– Нет, ну у тебя кошка, собака, или хомяк на худой конец-то хоть есть?! – звонко спросила Оля, разматывая шарф в жаркой утробе машины.
– Нет, – признался растерянно Косоротов. – Нет у меня ни кошки, ни собаки, ни на худой конец хомяка.
– Эх, ты! А ещё жить меня к себе зовёшь! Кто ж детей усыновляет, не имея домашних животных?
– Я. Я усыновляю.
– Ты директор моей бывшей школы? – вдруг спросила она.
– Я, – признался Владлен Петрович и потёр виски, морщась от боли.
– Мамка о тебе хорошо отзывалась. Говорила, что ты нормальный мужик. Но собаку ты мне всё равно купишь!
– Может, для начала хомяком обойдёмся? – простонал Косоротов, сильнее массируя виски.
– Балда! – заорала Оля. – Хомяки три года живут! Ты к нему только со всей душой привыкнешь, полюбишь, а он – бряк! – и коньки откинул от старости! Не-ет, давай тогда кошку!
– Ну хорошо, кошку, – согласился Владлен Петрович. – С ней хоть гулять не надо. Будешь называть меня папа?! – неожиданно для самого себя спросил он.
– Счас! Разбежалась! Какой же ты папа, ты старый уже! Я тебя буду звать деда.
– Ну, деда, так деда, – согласился Владлен Петрович.
– А ты меня в школу свою возьмёшь?
– Да.
– Вот здорово! Я там пацану одному накостылять должна, он меня лысой дразнит и портфелем бьёт. А теперь и накостыляю! Ведь директор – мой родной дед!
– Нельзя злоупотреблять своими родственными связями, – засмеялся Косоротов.
– Можно! Всё можно, иначе в твоей школе не выживешь.
Косоротов опять засмеялся. Даже если у него и рак, даже если он и умрёт, Зоя не бросит такую замечательную, смешную девчонку. Вырастит и даст образование. Денег у неё хватит.
Дома пахло борщом.
Зоя появилась в прихожей в переднике, с заранее приготовленным выражением сострадания на лице. Увидев Косоротова с Олей, она округлила глаза и открыла рот.
– Это Оля, – резко сказал Владлен Петрович жене. – Она будет жить с нами.
Зоя всплеснула руками, присела, и по-хозяйски стала разматывать на девочке шарф.
– Господи, доходяга какая! – прошептала она, когда Оля осталась без шубы, шарфа и шапки.
– Сами вы доходяга! – фыркнула девочка. – У меня вес совсем чуть-чуть ниже нормы. Немного налечь на сладкое и всё будет в порядке!
– Борщ любишь? – заглянула ей Зоя в глаза.
– Терпеть не могу! Я зефир в шоколаде хочу.
– Только после борща! – строго сказала Зоя и, взяв за руку, повела Олю на кухню.
– А то что? Зубы выпадут?
– И зубы тоже…
Косоротов разделся, сел на диван и включил телевизор.
Голова не болела. Впервые за долгое время. Когда она перестала болеть, он не заметил.
«Теперь не умру, – подумал он. – Ни за что не умру. Теперь я сильнейший!»
– Зой! – крикнул он в сторону кухни. – Зой, пива дай, устал очень!
– Да где я тебе пиво-то на ночь глядя возьму?! – сварливо закричала из кухни Зоя и весело добавила: – Вот охламоны, одному пиво подавай, другой – зефир в шоколаде! Ох, сядете вы на мою шею, ох, сядете!!
– А ещё он кошку обещал завести! – тоном ябедницы сообщила Оля.
– Кошку? – ахнула Зоя, но тут же облегчённо вздохнула: – Слава богу, что не собаку!
Валентина была красавицей.
Высокая, стройная, но не худая, с тонкими, благородными чертами лица, с рыжими кудрявыми волосами, нежнейшей розовой кожей, огромными зелёными глазами и длинными ресницами. Ресницы порхали как бабочки – вверх—вниз, вверх—вниз. У неё была тонкая талия и умопомрачительно красивая грудь: такая, какая надо – ни больше, ни меньше; довольно широкие плечи, стройная, сильная, выразительная спина и шея… Не шея, а длинная дорога к счастью – в какую сторону не пойдёшь. На шее, ближе к ключице, сидела родинка, – маленькая и шоколадная, будто с кисточки у художника капнула краска, и он не стал её оттирать, поняв всю красоту и правильность случайного замысла.
Больше всего Свету хотелось прижаться губами к этой родинке, но не страстно, а нежно, – чуть—чуть прикоснуться, чтобы почувствовать теплоту кожи и трепетный пульс. Говорят, у рыжих особенно тонкая и нежная кожа.
Свет был влюблён в Валентину.
В самом возвышенном и чистом смысле этого слова.
Он хотел бы носить шлейф её платья, целовать ей руки, припав на одно колено, и читать стихи, тем более, что он сам их писал.
Но Валентина носила джинсы, руки Свету никогда не протягивала, а на любые стихи, которые звучали в пределах её слышимости, морщила изящный, породистый нос.
И вообще, она Света не замечала. Может, потому что училась на третьем курсе университета, а он только на втором, а может, потому что длинный Свет с тёмной шапкой кудрявых волос и утончёнными чертами лица не вписывался в её брутальный идеал брутального мужчины.
Да и училась она на биофаке, а Свет Фролов на филологическом. Возможностей увидеть её у Света было немного – в буфете, в гардеробной, в коридорах, да и ещё в спортзале, когда график занятий вторых и третьих курсов пересекался.
Вот если бы они жили в одном общежитии!
Но Валентина была «домашней», не приезжей, Свет тоже проживал с родителями в большой, но уже тесной для влюблённого Света квартире.
Поверенным в сердечных делах Света был его друг и сокурсник Андрей Пивоваров. Он сочувствовал Свету, давал ему дружеские советы и даже учил, как нужно действовать, чтобы привлечь внимание признанной красавицы университета.
– Слушай, – сказал он шёпотом как—то на лекции, – ну что ты всё воду в ступе толчёшь, кота за яйца тянешь да сопли на кулак мотаешь? Пора приступать к решительным действиям. Нужно привлечь к себе внимание!
